Я любила перелистывать страницы и притворяться, что читаю сама; единственное - мне не нравились квадратные фиолетовые штампы, безжалостно проставленные в каждой книге. Перед настольной лампой лежали "Лев, колдунья и платяной шкаф", "Малахитовая шка-тулка" и "Голубой цветок".
На обложке "Голубого цветка" были нарисованы два брата, и оба они протягивали руки к какому-то простому хлипкому васильку. И я знала, что один из них умер из-за этого василька, и умоляла тетю Грушу поскорее мне про них прочитать.
- Но ведь мы еще не закончили "Питера Пена", - удивлялась она.
- Быстрее, быстрее, - подгоняла я ее каждый вечер. - Сколько там осталось до конца?
- Тебе неинтересно, Леля? - спрашивала тетя Груша.
- Интересно, - томилась я. - Ну читай же, читай!
И дядя Кирша нетерпеливо ворочался на диване.
Тети-Грушина сумка проглотила "Питера Пена", дядя Кирша зашну-ровал ботинки, и мы наконец-то вышли на улицу. Под деревьями подростки играли в "ножички". Один из них сбросил школьный пид-жак, расстегнул рубашку и концы завязал узлом на животе. У него была тонкая длинная шея с глубокой ямочкой под кадыком, и на шее, на цепочке, висела бритва с тупыми краями. Дядя Кирша сделал благородное лицо и остановился.
- Пойдем, - подтолкнула его тетя Груша.
Но он даже не пошевелился.
- Не ходи к ним! - приказала тетя Груша.
Он дернул плечом, что сам знает, и мы пошли без него. Тетя Груша шепотом ругалась на дядю Киршу и не оглядывалась. Я хотела повернуться, но она шлепнула меня по плечу, чтобы я так же гордо шла. Паша-Арбуз заметил нас и подбежал к краю тротуара, чтобы плюнуть нам на дорогу. Он очень смешно бежал - быстро-быстро пере-бирал толстенькими ножками, как катился. Добежав до края тротуара, он нагнулся, чтобы плюнуть, но не плюнул, а весело и взволнованно посмотрел на нас. Я думала: он помнит про булочку и поэтому не смеется над тетей Грушей. Но оказалось, что в это время к подросткам подошел дядя Кирша. Они обступили его плотным кольцом и не обращали внимания на Арбуза.
- Здравствуйте, господа, - сказал дядя Кирша и поклонился. Подростки захохотали. И тут тетя Груша снова шлепнула меня по пле-чу, чтобы я не оглядывалась. - Именно господа... - продолжил дядя Кирша, но дальше я не расслышала.
- Хочешь, я еще поговорю по-английски? - спросила я.
Но тетя Груша не ответила. Она шла и смотрела На носки своих войлочных сапожек. Я дернула ее за руку.
- Что? - спросила она.
- Я знаю, как по-английски будет "грустить", - сказала я.
- Как?
Я назвала. Тетя Груша удивилась.
Я шла и все называла по-английски. Тетя Груша смотрела на меня с удивлением.
Мы прошли мимо дома с широким распахнутым окном. Кусты палисадника дотянулись до окна и выложили ветки с листьями на подоконник.
Я назвала по-английски окно и кусты и вдруг над входом заметила большие синие буквы.
- Пере... - сразу же прочитала я.
Но дальше слово неожиданно обрывалось, как будто бы вдруг разорвало само себя на две части и первую, нелюбимую часть откинуло прочь. После "Пере" шел широкий просвет, и только потом лениво и неохотно появлялась буква "л".
- "Лэ" да "е" будет "ле", - громко читала я, пока наконец все буквы не выстроились в слова и значение вывески стало понятным. - "Перелетные работы"! - прочитала я и подтолкнула тетю Грушу. - Интересно, чем они тут занимаются....
Комната через окно просматривалась насквозь, и на дне комнаты я разглядела старика с пачкой журналов. Он был совершенно лысый, и только над ушами и на висках у него росли волосы. Они были черными, как вакса, которой тетя Груша натирала ботинки дяди Кирши по вечерам, они были черными, как грязь под ногами! Два черных блестящих кустика. Но он был старик, старик! На его тоненьком жидком личике лежали глубокие решетки морщин. Такие глубокие мор-щины были слишком тяжелы для его лица, поэтому он ходил по комнате, опустив голову и согнув спину, и выглядел очень усталым.
- Как будут по-английски "Перелетные работы"? - спросила тетя Груша.
Я промолчала.
- Ты не знаешь?
- Знаю.
- Тогда как?
Я молчала. Я шла и думала, что же делают в "Перелетных ра-ботах". Наверное, крылья на заказ. Вот у этого старика четко вырисовываются лопатки под пиджаком, а ведь однажды пиджак не выдержит. Да что там пиджак! - кожа на его спине не выдержит и лопнет, и из прорезей покажутся два белых перьевых росточка.
- Здравствуйте, - кивнула тетя Груша в раскрытое окно.
- Здравствуйте, Грушенька, - улыбнулся крылатый старик, и во рту у него блеснули железные зубы. Он смотрел на нас, пока мы не прошли, и поглаживал листочки, разложенные на подоконнике.
- Почему тебя зовут Груша? - спросила я.
- Потому что так ласково, - ответила тетя Груша. - А по-нас-тоящему - я Аграфена.
- Что же здесь ласкового? - удивилась я. - По-моему, очень даже обидно!
Мы прошли мимо зоопарка. Зоопарк был обнесен голубым дере-вянным забором. Тетя Груша взяла меня за руку и хотела что-то рассказать про свое имя, но я вырвалась и побежала к забору - по-смотреть в щель. Тетя Груша остановилась подо
ждать. Зажмурив ле-вый глаз, я припала к щели правым, раскрытым глазом и поняла, что смотрю в клетку. Я увидела мохнатый бок со светло-коричневой шерстью, шерсть была редкой, но длинной, и в просветы виднелась вздутая розовая кожа. Бок отодвинулся, и я разглядела, что он принадлежал старой ламе с воспаленной краснотой в углах глаз и широкими жел-тыми зубами. Она кругами ходила по клетке и разворачивалась ко мне то правым, то левым боком. Правый бок был темным и пушистым, поэтому с правого бока она казалась мне бодрой и молодой, как Натка; левый бок был плешивым и хворым, и поэтому слева она враз превращалась в тетю Грушу.
Неожиданно лама остановилась и просунула голову между прутья-ми решетки, чтобы посмотреть, что происходит в клетке напротив. В соседней клетке шимпанзе раскачивалась на подвесных качелях. Она все время путала руки с ногами, хваталась за поручни то рукой, то ногой и злилась, что никак не может раскачаться. Но что было дальше, я так и не узнала, потому что тете Груше надоело ждать, и она окликнула меня. Я обернулась.
- Почему у тебя челка как-то набок? - удивилась тетя Груша.
- Тебе показалось, - ответила я и тряхнула головой.
- Да нет же, - приглядывалась ко мне тетя Груша, - она висит у тебя клочьями.
Я промолчала и вспомнила, как утром играла в парикмахерскую: взяла ножницы с подоконника и перед зеркалом подровняла челку. Сначала подстригла совсем чуть-чуть, и волосы острой и твердой пылью осыпались мне на лоб и на брови, потом снова чиркнула нож-ницами - и на этот раз выстригла длинный пушистый клок. "Непло-хо", - подумала я и откинула волосы со лба.
- Леля! - наконец поняла тетя Груша. - Зачем ты себя так обкромсала?
- Тебе не нравится? - удивилась я.
- Не очень, - вздохнула тетя Груша.
- А это не я. Это Аленка.
- Не может быть!
- Да, Аленка, - настаивала я. - Пришла сегодня утром и го-ворит: "Давай, Леля, играть в парикмахерскую!", взяла ножницы с подоконника и подстригла меня. Я ей говорю: "Не надо, не надо!", но она все равно ножницами - чик! чик!
- А у них вообще вся семья такая, - недовольно сказала тетя Груша, открывая дверь в магазин.
- Да что ты говоришь! - подхватила я, вспоминая, как тетя Груша говорила эти же слова дяде Кирше; и точно так же тряхнула головой и руками.
Мы с тетей Грушей шли по отделу круп. Она сняла с полки мешочек с манной крупой, подбросила его на руке, проверяя на тяжесть, потом посмотрела ценник и поставила на место.
- Натка знаешь куда недавно устроилась? - спросила она и сняла с полки пакетик риса.
- Куда? - угодливо ответила я, высматривая отдел с конфетами.
- Она устроилась подавальщицей в закрытый буфет в Мочищах. Там начальники партии пируют каждую неделю. Сдвигают столы в один ряд и заставляют их икрой, колбаской, огурчиками солененькими, грибками. А Натка ходит там в белом передничке с наколкой на голо-ве и меняет блюда.
- Да что ты говоришь, - снова повторила я и снова тряхнула головой.
Отдел с конфетами был закрыт, и поэтому конфеты перенесли в отдел круп. Они лежали в железных корзинах посреди зала и под-жидали, когда же я к ним подойду.
- А когда кончаются их пирования, - рассказывала мне тетя Груша, рассматривая мешочек с гречкой, - то Натка, вместе с офи-циантами, разбирает все, что остается на столах, и несет домой. Так что ее Аленка каждую неделю бутерброды с икрой уплетает и грибочками закусывает!
- Купи мне конфет! - перебила я и потянула ее в середину зала.
Тетя Груша нехотя пошла за мной.
- Вот эти и эти! - приказала я и вытащила из железных корзин два пакетика конфет.
- Ириски "Буратиноi", - прочитала вслух тетя Груша, - и батончики "Шалунья". Все по умеренной цене.
По дороге к кассе мы прихватили бутылку растительного масла, банку с солеными помидорами и пачку овсяного печенья, а мешочек с гречкой вернули в отдел круп.
