Снегом. Снегопадом желтым и красным засыпает дорожки. Колеса с мягким всасывающим звуком едут по раскисшей тропинке. Навались, Шлемочка, навались, еще раз. Ух, ты. Доброе утро, доброе утро, как дела, доброе утро... Лариса, сумки сдвинь, дай проехать... Вот и прибыли, вот и хорошо, вот и за дело... Как часто снится мне сон, тот удивительный сон, когда танцует осень... Почему никто не поет Интернационал или Варшавянку, боятся, что не поймут, не оценят, не зацепит за душу? Как -то утром на рассвете заглянул в соседний сад... Через забор что ли подглядывал, видно заборы были низкие, все песни набиты этими подглядывающими, подслушивающими, ожидающими звонков и поездов. Я Вам не скажу за всю Одессу, вся... Ре надо бы подтянуть, а впрочем и так пока сойдет. Не отрекаются, любя... Ведь жизнь кончается не завтра... До завтра, до завтра... солнце взойдет, солнце взойдет... листья желтые над городом кружатся... с тихим шорохом, с тихим шо...
Дайте тимпан
...киннор, звучащий благозвучно, и арфу. Трубите в шофар в новомесячье, в назначенное время...
Владимир был ревнив. Его ревность превосходила привычные рамки и была притчей во языцех у друзей и приятелей, которых так легко найти, если у тебя золотые руки, и ты знаешь с какой стороны подойти к машине. А руки у Владимира действительно были золотые - он работал на заводе мастером - но истинным его призванием были автомобили. Так приятно было, провозившись всю субботу и воскресенье в гараже, услышать, как урчит на холостых оборотах двигатель. Его звали часто и охотно, брал он немного, любил выпить, причем удержу не знал. И постепенно вокруг него образовалась компания, находившая ему работу, помогавшая в ремонте, не столько делом, а более сочувственными советами и зажженной сигаретой, которую подают прямо в зубы, но после полученных, честно заработанных денег эти люди оживлялись, вызывались сбегать в магазин за водкой, пивом, закуской, нарезать хлеб и сервировать на скорую руку верстак, открыть бутылку, налить по первой и произнести тост за радушного хозяина. Да и то сказать, на работе у Владимира выходило денег гораздо меньше, чем у подчиненных ему слесарей и станочников. Ему все еще нравились речи, восхваляющие умелые руки, сноровку и ум, проявленные им во время работы.
Выпив по второй или по по третьей, дружки начинали нашептывать Владимиру, что в то время как он здесь, его жена - красивая, домовитая Валентина - гуляет с кем ни попадя. Затуманенные алкоголем мозги, вспыхивающая неистовым пламенем ревность заставляли его вскакивать, садиться в машину, гнать через полгорода на работу к Валентине, чтобы в очередной раз удостовериться, что та на работе, сидит за пишущей машинкой и печатает какие-то нескончаемые отчеты. Валентина, завидев его, вспыхивала, шла крупными красными пятнами по лицу, шее, груди, видневшейся в вырезе платья, голос у нее от негодования садился, сипел и шипел, потрескивая. Разговор, начатый на высоких тонах, быстро стихал и переходил в привычную перебранку. Валентина от этих привычных подозрений и попреков быстро уставала, разыгрывалась недавно обнаруженная язва, хотелось покоя, но...
Влеки меня, мы побежим за тобою; - царь ввел меня в чертоги свои, будем восхищаться и любоваться тобою, превозносить ласки твои больше, нежели вино; достойно любят тебя!
Мне довелось увидеть воочию проявление этой буйной ревности, когда я как-то собрался навестить в больнице нашего общего знакомого. Ехать было далеко, через весь город, и я позвонил Владимиру, машину тот к этому времени продал, а потому договорились встретиться на остановке. Причем я буду проезжать мимо и выгляну из автобуса, позвав его. Но на остановке его не оказалось, я даже вышел из автобуса, поглядев в тот переулок, из которого он должен был появиться. Я плюнул на все и поехал в больницу сам, причем не пожалел потом об этом ни капельки, в больнице мне сильно обрадовались. Приятель лежал и скучал, настроение было подавленное; безденежье привело к тому, что и жене и любовнице было недосуг его навещать. Он обрадовался мне, привезенным книгам, приветам от друзей, возможности поболтать со знакомым. Я уехал через два часа, мимолетное неудовольствие вызванное отсутствием Владимира уже улетучилось, а потому, вернувшись домой, я решил ему перезвонить. Каково же было мое изумление, когда он заявил, что вернулся с полдороги, убоявшись того, что воспользовавшись моментом его отсутствия дома, я займусь любовью с Валентиной. Абсурдность предположения меня в первый миг ошеломила, а затем вызвала приступ смеха, который я долго не мог унять. (Позднее, спустя год или два, мой приятель психиатр пояснил мне механизм параноидальной ревности, отягощенной алкоголизмом. Впрочем лечить Владимира никто не собирался. У него были родители, уважаемые в городе люди, которые ни за что не пошли бы на унижение публичного признания недостатков собственного сына.) Наши редкие встречи с Владимиром после этого случая стали еще реже. Я боялся вызвать неправедный гнев, да и что греха таить, Валентина мне нравилась, но вступать в ней какие-то связи я не собирался.
Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!
Они развелись... Быстро, незаметно, лишь близкие друзья знали о произошедшем. Дочь, поступившая к тому времени в институт, была занята своими студенческими заботами и не обращала ни малейшего внимания на заботы, свалившиеся на мать. Сын, восьмиклассник с отчего-то как-то сразу выросшими ушами и заострившимися скулами и носом, глядел бесслезными глазами куда-то в сторону, отвечал невпопад, часто убегал из дому, от него попахивало дешевыми сигаретами, сидел подолгу у одноклассника, жившего в соседнем подъезде. а в суд ни сын, ни дочь не пришли. Им хотелось избежать публичного позора, который, как им казалось, должен был неизбежно лечь и на них. Но все обошлось. Владимир собрал вещи и укатил работать на шахту, благо друзья, хоть в этот раз, помогли на деле. Там он нашел женщину, у той был сын, немного походивший на его собственного. Писем детям Владимир не писал, к телефону, если он изредка, по праздникам звонил, подходила дочка и будничным тоном сообщала, что у них все в порядке, она учится, и причин для беспокойства нет никаких. Валентина вышла замуж, вышла удачно, попался непьющий, немного скучный вдовец. Его дочь жила где-то под Тюменью. Все обустроилось. Но отчего же так всколыхнулось у меня сердце, когда перебирая свой архив, я нашел фотографию, на которой были изображены молодые Владимир и Валентина. Они стояли на школьном крыльце, сзади виднелась табличка с указанием школы, района и города, в котором им довелось учиться. Он стоял разгоряченный после танцев, в расстегнутой нейлоновой рубашке и брюках клеш, а она...
Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой, - и польются ароматы его! - Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его.
Техник Тимофеев и прочие мы
На старой, пропыленной, заполненной грохотом автомобилей и звяканьем трамваев улице Фрунзе, за красными "сталинками" и помпезной проходной тепловозостроительного завода стоит обычное двухэтажное здание, о существовании которого знают, слава богу, немногие луганчане. Здесь расположен луганский экспериментальный завод протезно-ортопедических изделий, завод, снабжающий протезами и прочими столь необходимыми изделиями инвалидов Луганской области.
К этому зданию каждый день подъезжают "запорожцы" и инвалидные коляски, постукивая палками и костылями, ковыляют страдающие люди. Боль и страдания этих людей невозможно измерить, ибо нет еще таких приборов, но одно можно сказать, сделать жизнь обделенных людей легче зависит от всех нас. Наличие или отсутствие удобного, красивого протеза руки или ноги, бандажа или корсета дает этим людям или отнимает напрочь качество жизни. О существовании категории людей, жизнь которых напрямую связана с милосердием общества и желанием поделиться имеющимимися благами, знают многие, но прямое замалчивание прошлых лет и невольное нежелание бередить совесть нынешних граждан Украины притупляют остроту хронических проблем.
Во времена пионерского детства и комсомольской юности многие читали книгу Бориса Полевого "Повесть о настоящем человеке". Увы, но слова героя книги - летчика Маресьева - о протезах, которые по конструкции не изменились со времен первой мировой войны, остаются верными и по сей день. Тяжелые, неудобные, с резким запахом кожи и резины, натирающие до крови культю - это повседневность, от которой не избавлен ни один из инвалидов. Немногие счастливцы могут похвалиться протезами, сделанными в Германии или по немецкой технологии (но это не у нас и не про нас, а где-то в других областях Украины, где-то в неведомых далях, а нам то что?), хотя для промышленной области с высоким уровнем травматизма на производстве и в шахтах подобные вопросы должны стоять на одном из первых мест.
