— Ну, что?.. Поговорили с покупателями?
— Гендельман! Скажите мне правду: кто вам сказал, что у него есть диабет?
— Слушайте… Раньше бы я вам не сказал, потому что вы бы из-под носу дело вытащили, но раз мы уже подписали куртажную расписку, так я вам скажу: диабет имеется у Канторовича!
Шепшович со зловещим спокойствием:
— Может быть, вы скажете, сколько у него этого диабету?
— Э-э…Мня…Тысяч тридцать пудов…
— Так-с. И почем?
— Э… семнадцать рублей пуд… Вы же сами понимаете, что раз на рынке диабету почти нет…
— Хорошо, хорошо… Скажите, это цена франко Петроград?
— А то что же!
— Тогда я вам скажу, что вы, Гендельман, не идиот — нет! Вы больше, чем идиот! Вы…вы… я прямо даже не знаю, что вы! Вы — максимум! Вы — форменный мизерабль! Вы знаете, что такое диабет, который есть у Канторовича «сколько угодно»?! Это сахарная болезнь.
— Что вы говорите? Почему же вы сказали мне, что весь диабет проходит через вас?
— А!! Если я еще час поговорю с таким дураком, так через меня пройдет не только диабет, а и холера, и чума, и все вообще, что я сейчас желаю на вашу голову!!!
Французская борьба, как и всякий одряхлевший, обветшавший организм, скончалась неожиданно и по самой пустяковой, незаметной для здорового организма причине…
В один из обычных «борьбовых» дней, когда знаменитый «дядя Ваня», под звуки марша, вывел свою разношерстную команду на цирковую арену и, построив всех чемпионов полукругом, заревел своим зычным голосом:
— В настоящем международном чемпио…
— Неправда! — крикнул чей-то звучный голос с третьего ряда.
Дядя Ваня споткнулся и недоумевающе взглянул на перебившего.
— То-есть… что неправда?
— Да вот вы сказали «в настоящем международном» — это неправда.
— Что именно? — обиделся дядя Ваня. — Неправда, что он настоящий, или что он международный?
— И не настоящий он, и не международный.
— А какой же он?
— Вам лучше знать. Только он не настоящий.
Дядя Ваня пожал плечами и пошел дальше:
—..чемпионате, организованном в интересах спорта для борьбы за первенство мира…
— И это неправда, — твердо сказал голос уже из первого ряда.
— Что… неправда?
— Что вы говорите «в интересах спорта»… Ну, при чем тут интересы спорта?
— Как это… так… при чем? Спорт же — вы сами знаете…
— Знаю, знаю, — засмеялся зритель. — Потому и говорю: не верю.
Дядя Ваня скрыл смущение и гаркнул дальнейшее:
— …для борьбы за первенство Мира…
— Неправда! — крикнул кто-то из второго ряда. — И в Одессе, и в Харькове, и в Ахтырке, и в Виннице сейчас борются в цирках за первенство мира…
— Ну, так что же?
— Сколько же у вас миров, если в каждом паршивом городишке ваши дармоеды возятся на пыльных коврах «за первенство Мира»?
— Дядя Ваня, — крикнул с галерки сиплый, дружески-фамильярный голос. — Не втирай очки.
Дядя Ваня призвал на помощь все свое самообладание и крикнул:
— Победителям будут розданы следующие призы…
— Неправда!..
— Что? Господи, Боже ты мой… Что же неправда?
— Вот это… что победителям…
— Почему?
— Ну, какие они победители? Тоже спорт нашли! Ха-ха!
Дядя Ваня чуть не плакал:
— …следующие призы: большая золотая медаль.
— Неправда! Не верим!
— Да медали хоть поверьте! — стукнул страшным кулаком себе в грудь дядя
Ваня.
— Не хотим! Довольно верили! Хватить!
— Да чему ж вы тут не верите: обыкновенная большая золотая медаль…
Со всех сторон кричали:
— Неправда!
— Нет! Не может быть!
— Она не обыкновенная!
— Не большая!
— Не золотая!
— Не медаль!
— О, Господи! — надрывался дядя Ваня. — Да ведь что-нибудь борцы получат?
— По морде они получать!
— Брось, дядя Ваня! Иди спать.
— Господа, господа! Так же нельзя… Вас много, а я один. Если у публики есть какие-нибудь заявления, пусть она говорит по очереди. Вот вы… чего вы от меня хотите?
— Я? От вас? Конечно, хочу… Скажите, дядя Ваня, у вас нет продажного бензина? Я вчера в кафе принял заказ на 3000 пудов… Может, продаете?
— Господа! Это коммерческое дело, а мы… в интересах спорта…
— Борьба тоже коммерческое дело!
— Дядя Ваня! А где теперь Вахтуров?..
— Вахтуров в Одессе! Сейчас его Пеликан избирает почетным гражданином города Одессы и ее окрестностей!
— Как низко пал Вахтуров!..
Увидев, что публика как будто отвлеклась в сторону, хитрый дядя Ваня воспользовался случаем и гаркнул:
— Сегодня состоятся борьбы следующих пар…
— Неправда! — взвизгнул женский голос.
— Что неправда?
— Все неправда! Не сегодня! Не состоятся! Не борьбы! И никаких пар нет!
— Мадам, что вы! Да два борца — разве это не пара?
— Ничего подобного! Вы с вашими борцами — два сапога пара!
— Дядя Ваня, брось. Охота… Иди спать.
— Пррошу внимания! Борется первая пара: сэр Джон Кукс, Англия…
— Неправда! Он армянин! Какой же он сэр, если еще на прошлой неделе нам у Макаева шашлык подавал…
Дядя Ваня сделал вид, что не слышит.
— Сэр Джон Кукс, Англия и Лиман Фрей, негр, Тимбукту!!
— Дядя Ваня, какой же он негр, ежели он белый.
— Он очень чистоплотный… часто моется…
— Вот тебе раз!.. А говорят: черного кобеля не отмоешь до бела.
— Прошу почтеннейшую публику моих негров с собаками не смешивать! Вторая пара индус Кахута, Индостан…
— Индус? Да я с ним давеча разговаривал, — так по-ярославски и чешет.
— Он за это будет оштрафован, успокойтесь! Вторая пара…
— Дядя Ваня, — проникновенно сказал искренний юный студентик из ложи. — Мне скучно.
Солидный господин в первом ряду вынул золотые часы, взглянул на них и сказал:
— Досточтимый дядя Ваня! Чтобы не тратить зря драгоценного времени, сделаем так: пусть они не борются, а просто вы скажете нам — кто кого должен побороть. Ей Богу, это все равно. А вечер будет свободный — и у вас и у нас.
— Прравильно! — заревел мальчишка с галерки, подражая голосу дяди Вани.
Грустным, полным затаенной боли взглядом, обвел дядя Ваня всю свою понуренную команду… Всем было не по себе, все сердца щемила боязнь за будущее.
— Доборолись? — ядовито прошипел дядя Ваня. — С вами, чертями, и не в такую историю втяпаешься. Тоже, борцы выискались… Ступайте домой.
И, рявкнув по привычке: «Парад, алле!», тихо побрел за борцами, которые гуськом, с понуренными головами, убитые, молча покидали арену.
* * *
Так кончится французская борьба на Руси…
Скука человеческая вознесла ее превыше леса стоячего, скука человеческая и положить ее на обе лопатки.
Разбредутся безработные борцы, всякий по своему делу, и не скажут даже напоследок своему предводителю:
— Avе, дядя Ваня! Morиturи te salutant.
Не скажут, ибо не только не знакомы с латынью, но и по-русски подписываются так: «Борец Сиргей Петухоф».
Труднее всего угнаться за веком. Только что ты, запыхавшись, догнал его, оседлал, как следует, вспрыгнул и поехал на нем, — как он снова делает скачек, сбрасывает тебя и снова, сломя голову, мчится вперед, а ты плетешься сзади — усталый, сбитый с толку, ничего не понимающий.
Все это время я думал, что не отстаю от века, а на днях мне пришлось с горечью убедиться, что это резвое животное снова оставило меня далеко позади.
* * *
Недавно я зашел в первое попавшееся кафе на Невском.
Цель у меня была весьма скромная, но достойная всякого уважения: выпить стакан кофе. И только.
Оказывается, что в 1915 году это не считается целью. Это только средство. Не успел я усесться за столиком, как какой-то не особенно щеголевато одетый господин, чахлый и запыленный, подошел ко мне и, положив руку на край стола, спросил, таинственно озираясь по сторонам:
— Рубашки есть?
— Есть, — ответил я немного удивленный выбранной им темой разговора при столь поверхностном знакомстве со мной.
— Продаете?
— Нет, зачем же, — с достоинством ответил я. — Мне самому нужны.
— Жаль. А то бы дело сделали. Термометры вам нужны?
— Какие термометры?
— Обыкновенные, лазаретные.
Тут я вспомнил, что у меня дома не было ни одного термометра. «Заболеешь еще, — подумал я, — нечем и температуру смерить».
Это соображение заставило меня ответить с полной откровенностью:
— Нужны. Сколько?
— Что сколько?
— Термометров. Предупреждаю, что у меня немного. Могу предложить 120 гроссов.
— Господи Ииcyce! На что мне столько! При самой тяжелой болезни я обойдусь одним.
Он в ужасе поглядел на меня, отшатнулся и поспешно отошел к самому дальнему столику.
