— Убил!.. Ой, батюшки, убил! — голосила она в темноте благим матом.
Когда зажгли огонь, представилась ужасная картина: на лежанке у печки лежал ямщик с отрубленной головой, а Мизгирь спокойно сидел в уголке у двери и даже улыбался. Убитым оказался какой-то Спиридон Немтырь: у каждого «соловья» была своя кличка в артели.
— Это я убил… вяжите… — спокойно заявил Мизгирь.
Его, конечно, сейчас же принялись вязать, и тут только выяснилась роковая ошибка: Мизгирь хотел убить Волка, а по ошибке убил Немтыря. Случилось это потому, что Волк ночью выходил на двор посмотреть лошадей, а Немтырь, спавший на полу, захотел пошутить и занял его теплое место у печки, да сейчас же и заснул мертвым сном. Вернувшись в избу, Волк нашел свое место занятым и спокойно улегся спать на полу. Можно себе представить изумление Мизгиря, когда к нему с веревкой в руках подошел тот самый Волк, которого он считал убитым. Это была ужасная минута. Мизгирь бросился на Волка, как кошка, и вцепился в него зубами, но тот одной рукой поднял его на воздух и связал, как бабы пеленают ребят. Только тут обессилевший Мизгирь окончательно пришел в себя и заплакал.
Всего удивительнее в этой драме было то, что убийцей явился Мизгирь, тот самый Мизгирь, который не мог зарезать курицы и не выносил вида крови. Ямщики так бы и проспали до утра, не услышав ничего, если бы не проснулась Настасья, разбуженная ударом топора. Мизгирь рубил предполагаемого Волка со всего плеча и в темноте несколько раз промахнулся. Настасья в темноте не разглядела, кто и кого рубит.
Дальше все пошло обычным путем. «Пригнал» урядник и произвел полицейское дознание, потом явился следователь и произвел следствие, а затем Мизгирь был препровожден в тюрьму для предварительного заключения. Я постарался увидеть следователя и расспросил о подробностях дела.
— Психопат какой-то, — объяснил представитель Фемиды: — хотел убить одного, а убил другого… В моей практике это третий случай. Если что интересно в этом деле, так это его романическая подкладка. Свидетельскими показаниями установлен факт, что единственный мотив — ревность… В моей практике таких случаев десятки. А в сущности, самое глупое дело, и, собственно, следователю тут почти делать нечего. Все как на ладони, да и убивец дает чистосердечное показание.
Как оказалось потом, следователь слишком уж положился на свою опытность: дело оказалось совсем не простым.
В Галчинский завод через два месяца выезжала сессия…ского окружного суда. Дел было достаточно, так что дело Мизгиря дождалось своей очереди только через год. Я нарочно отправился в Галчинский завод, чтобы присутствовать на разбирательстве. Помещение для суда было маленькое, публики много, так что и судьи и присяжные обливались потом, а с одним присяжным сделалось дурно. Мизгирь на скамье подсудимых казался совсем мальчиком и меньше всего походил на убивца. Меня поразило лицо Мизгиря: точно оно выцвело в тюрьме — такое бледное, бледное, совсем восковое. На нем застыла торжественная покорность своей судьбе и не было даже тени неприятной арестантской рисовки. Он сидел целые часы совершенно неподвижно, стараясь не проронить ни одного слова. Мне казалось, что он все время молился.
Самой интересной частью процесса, конечно, был допрос самого подсудимого и свидетелей.
— Признаете ли вы себя виновным, Сидор Парфенов? — спрашивал стереотипной формулой председатель.
— Мое дело… — глухо ответил Мизгирь, не шевельнувшись. — Враг попутал, ваше высокоблагородие. Не думал, что господь приведет на подсудимую скамью…
Затем он так же спокойно и с мельчайшими подробностями рассказал последовательный ход событий: как женился, как поселился на кордоне, как жил согласно с женой и как закралось в его душу первое подозрение. Мужицкая ревность накоплялась годами, по он старался не верить самому себе и сдерживался. Жена часто взъедалась на него, даже била и срамила при других, но все это было пустяками перед ревностью, охватившей его года два назад. Транспортные не шли с ума, а тут еще Пимка «подзуживал» да поднимал на смех.
— А я все сумлевался… — рассказывал Мизгирь с своим трогательным спокойствием, — все сумлевался, пока не увидал своими глазами…
Он тяжело замолчал, точно уперся в стену.
— Что же, вы были свидетелем неверности вашей жены? — спросил председатель, помогая ему перейти затруднение.
Мизгирь не понял вопроса, а когда ему предложили его в другой форме, махнул рукой.
— Зачем свидетелем?.. Не таковское дело, а тут совсем другое. Старшему мальчонке, значит, Николке, девятый годок пошел. Ну, как-то гляжу я на него, а меня точно кто ножом полыхнул: вылитый Волк… Затрясло меня, в глазах все изменилось — смерть моя пришла. Гляжу на других ребят, и в них тоже вся Волчья кровь, а моего ничего. Тут меня и угрызло. День и ночь одно это думаю: сна лишился, еды не принимаю, а все думаю. Известно, ребята на глазах вертятся, а меня это еще пуще разнимает. Всю осень я так-то терпел, а потом и порешил кончить Волка… Раньше все обдумал, куда его положить, и топор припас. Ну, а тут уж моя неустойка вышла, что другой подвернулся в темноте.
Обдуманное намерение было налицо, и Мизгирь сам надевал себе петлю на шею; но он был рад поведать всем, что перестрадал, и ничего не утаивал.
Свидетелей набралось около десяти человек, все «соловьи», а затем Настасья и подручный Пимка. Из «соловьев» заинтересовал публику только один Волк, когда защитник Мизгиря начал допрашивать о его отношениях к Настасье.
— Вы находились в близких отношениях с ней?
— Известно, в близких… На что ближе: она нам стряпала, а мы ели. Тоже намаешься дорогой-то, особливо зимой, продрогнешь, а у Настасьи все уже готово, только пар идет…
— А вы не знаете, почему Парфенов хотел именно вас убить?..
— Это Мизгирь-то? Известно, не от ума…
Допрос Пимки тоже ничего не выяснил, потому что подручный нес невозможную околесную и даже уверял, что Мизгирь раз «застал» Волка и Настасью вместе. Он перепутал данное показание на предварительном следствии и все старался оговорить Волка. Так от него и не добились правды, хотя Пимка должен был знать больше других.
Последней свидетельницей являлась Настасья. Она едва держалась на ногах. Когда пристав указал ей место, где стоять, Настасья перекрестилась и бухнулась ему в ноги.
— Мое дело, ваше высокоблагородие, — заговорила она торопливо, с своим решительным видом. — Кругом виновата по своей женской части, потому как спуталась с подручным… Из-за него и все дело вышло. Мой грех… А Волк тут ни при чем. Это Пимка придумал, чтобы прикрыться Волком, и травил мово мужа. И дети от Пимки… Ну, ему тоже совестно, вот он и удумал на Волка.
Произошла самая раздирательная сцена, когда Настасья повинилась в своем бабьем грехе. Она так разревелась, что председатель велел ее вывести.
После короткого совещания присяжные вынесли Мизгирю обвинительный приговор. Он выслушал его спокойно и перекрестился. Суд приговорил его в каторжные работы.
Последним словом этой мужицкой драмы было то, что Настасья изъявила непременное желание следовать за мужем и через полгода ушла в Сибирь за арестантской партией.
1891
Впервые опубликован в «Книжках «Недели», 1891, № 12. При жизни автора включался во все издания «Сибирских рассказов». Печатается по тексту: «Сибирские рассказы». М., 1902.
Стр. 126. Курень — здесь выжженное место в лесу.
