Я один был безоружный - Хеллен и Майкл взяли с собой по ружью на случай встречи с хозяином здешних лесов. "Стрелять лучше в землю, чем в воздух звук громче", сказал Майкл. Попутно сообщил также, что бить по оленю надо, когда он тебя не видит - иначе тот напрягает мускулы, и мясо становится жестким.
Повезло или не повезло, но ни один зверь нам на пути не попался. Единственный привет от Торопыгина мы нашли на тропе в виде большой кучи смолистого говна, от него еще шел пар. Меня всегда поражает, сколько лесного зверья нас видит, оставаясь невидимым, как только что просравшийся медведь.
- Была бы у тебя менструация, мигом бы притопал, - сказал Майкл Хеллен, а смутил меня.
Оказывается, медведь, с его великолепным обонянием, чует менструальную женщину за много миль и возбуждается, а потому не рекомендуется отправляться в лес в период течки. То есть когда месячные.
Всю дорогу Майкл говорил непрерывно. Настоящий рог изобилия - от индейских мифов до местных сплетен. Было бы неблагодарностью с моей стороны пенять ему за эту информационную атаку, гид и рассказчик он отменный, но я бы предпочел услышать все это в иной обстановке. Скажем, за вечерним столом. Помимо того, что это меня отвлекло от Хеллен, я не успевал оглядеться, а было на что и помимо подглядывающего за нами невидимого медведя. Огромный, в пять обхватов, hemlock (по-русски, тсуга) и свисающие с него лохмы мха, исполинский лопух, который зовется "копытом дьявола", серебристые ленты горных водопадов, косяки плывущей против течения себе на погибель семги, наконец сами тропы, проложенные тлинкитами и заботливо укрепленные лесниками и экологами. К последним принадлежала по профессии Хеллен, почему и оказалась в такой дали от родины. Иногда ей удавалось вставить словечко-другое про здешний лес. Я тоже разок пробился сквозь Майкла и, сославшись на Важу Пшавелу, назвал лежащие на вершинах тучи "мыслями гор"
- В таком случае аляскинские горы - сплошь философы, - мгновенно отреагировал Майкл. - Думают непрерывно, тучи с них не слазят.
Тропа иногда круто забирала в гору, и мои спутники вынуждены были приноравливаться к моему замедленному на подъемах шагу - не хватало дыхания. В конце концов, счел за благо под разными предлогами поотстать и окруженный первозданной, как в мифе, природой предался возвышенным и горестным размышлениям.
Не пора ли признать, что не только молодость, но жизнь прошла, потому что какая же это жизнь - старость, которая катит в глаза, хоть и нет иного способа жить долго, но зачем, спрашивается, жить долго? И почему ей надо к мысли обо мне, как любовном партнере, привыкнуть, когда нам ладно во всех других отношениях? Почему не в этом? Почему не попробовать? Разве это справедливо, что меня волнует ее юная плоть, а ей даже не представить этот тип отношений со мной? Почему я у нее только для души, а для тела ей нужен ебур-викинг, к которому она, изголодавшись, отправляется завтра в Джуно и зовет меня с собой? В качестве кого? Соглядатая их любовных игр? "В Джуно есть что поглядеть." Еще бы! Все, что мне остается - это подглядывать. Свое я оттрубил. Черт, мы разминулись с ней во времени.
Вернувшись с этой четырехчасовой прогулки, Майкл отправился в галерею, а мы с Хеллен заглянули в тотемный парк, где она, с ссылкой на Фрейда, Юнга и Леви-Строса, объясняла мне магическую символику звериных образов на этих кедровых истуканах. В иное время внимал бы ей с бульшим интересом, особенно когда дело касалось либидоносного шельмы Ворона, а тот глядел на меня чуть ли не с каждого фаллического столба, но я так ухайдакался по дороге к Медвежьему озеру и обратно, что слушал вполслуха, и, придя домой, вырубился на целый час. К вечеру, отдохнув, пошел к Хеллен (хохотунья-ирландка Айрис как специально была на ночном дежурстве в больнице), где и наблюдал несостоявшееся орлиное покушение на ее инфантильного кота, а потом утешал его плачущую хозяйку и с трудом сдерживал желание. А почему, черт побери, я должен сдерживаться?
Рано утром на следующий день мы сели на паром с золотым колокольчиком на носу и отправились по внутреннему пассажу в Джуно, наблюдая на 10-часовом пути дикую природу. Мы вклинивались внутрь ландшафта, он расступался перед нами, как половинки театрального занавеса. Хвойные острова с медведями на песчанистом берегу, резвящиеся киты, трогательные выдры, лежащие в воде на спине сложив на груди лапки, плывущая лосиха с лосенком. Диковинный, ни на что не похожий мир, я воспринимал его глазом, ухом, носом, но в моем мозгу не оказалось для него соответствующей полочки. Я мучился, не зная, к чему его отнести и с чем сопоставить. В конце концов притомился от наплыва новых впечатлений и - последняя попытка, до Джуно осталось часа три - предложил Хеллен спуститься вниз в каюту. Хеллен ничего не ответила и осталась на палубе.
Послеполуденный отдых - вовсе не возрастное, а вечное мое свойство: натуральный позыв организма с юных лет. Как себя помню: есть возможность, сосну часок днем. Вместо одного, два дня получается. А тем более здесь, на Аляске, где я умаялся физически и душевно. И вот, стоило только голове коснуться подушки, я как провалился, и те диковины, которые видел и слышал наяву, явились теперь во сне. Мне снилась реальность, невозможная как сон. Виденное проносилось в спящем мозгу как причудливые, фантастические, небывалые видения. Вот многотонная туша кита повисла в воздухе, как Магометов гроб, между небом и землей, точнее - между небом и водой. Метрах в двухстах от нас стоял на песчаном берегу на задних лапах гризли и, задрав голову и широко раскрыв пасть, беседовал со своим медвежьим богом, но потом оказалось, что это никакой не медведь, а голый викинг с торчащей пипкой. Скривив морду от боли, морж вырезал из собственного члена oosik. Из воды высовывались хуеподобные тотемы, на каждом сидел ворон-трикстер и, широко расставив крылья, сушил их. Вдали плыла к берегу лосиха с лосенком, а позади качался на волне труп забитой ее копытами девушки-индианки. Совсем рядом с пароходом лежала на спине, с трогательно сложенными на груди лапками выдра, но я вгляделся и узнал в ней Хеллен, которая прижимала к груди беби с бутылочкой, а в ней вместо молока было красное вино - беби был кошачий, и над ним делал хищные круги орел. Присмотрелся внимательней - в кошачьей морде стали проступать человечьи черты, и я опознал ангеличного Лео, повидать которого приехал в Ситку.
Появились первые айсберги, как предвестники того ледяного массива, от которого они откололись, а потом словно персонаж из алеутского мифа голубой глетчер по имени Менденхолл, природный бульдозер. И тут к моей реальности примешалась чужая: прямо на меня плыл "Титаник", и я был среди его пассажиров и с верхней палубы наблюдал все то, что видел с парома.
Мы проплывали покрытые мощной теугой гористые острова, самоубийцами стремглав летели вниз водопады, над нами кружили лысые орлы, закормленные природой чайки выклевывали из живой семги самое лакомое - глаза. Мир был как в первый день творения. Весь этот сюр отражал как-то реальность. Преображенная, она проносилась повторно на задней стенке глазной сетчатки, и я бы так и не понял, во сне или наяву, если бы вместо парома по имени "Титаник" не оказался вдруг в своей старенькой "тойоте камри", которая мчала меня в Россию через Берингов пролив по подземному туннелю, сработанному-таки стараниями аляскинских прожектеров и сибирских умельцев.
Тут вдруг раздался грохот раскалываемого глетчера, хотя это был, как я догадался, всего лишь стук в дверь, каюта осветилась синим пламенем, и в мой дикий сон плавно, как лебедь, вплыла Хеллен.
Через два часа мы стояли с рюкзаками на верхней палубе и глядели вниз на приближающийся берег. Я первым обнаружил на пристани, к которой пришвартовывался наш многоэтажный паром, фигуру викинга, узнал его по фотографии и глазам не поверил:
- Вон смотри! - схватил я Хеллен за руку. - Твой жених. Голый!
Хеллен глянула вниз, а потом обернулась ко мне.
- С чего ты взял? Это такой юмор?
- Разве это не твой жених?
- Да, это Брайен. Но только он не голый.
Аберрация зрения? Мозговое смещение? Так странно было видеть его одетым, а бежевый цвет куртки я сослепу или со сна принял за цвет его тела.
Неожиданно для себя принял решение не сходить на берег, а двинуться по водному хайвею дальше на север. Что мне Джуно? Торопливое прощание, неловкий поцелуй - Хеллен как-то неудачно повернула голову, вот я и чмокнул воздух. Через пару минут я увидел, как она встретилась с женихом. Их объятие не показалось мне таким уж страстным, и стыдно сказать - меня это обрадовало. Они направились к стоянке, Хеллен обернулась, ища меня глазами, но рукой на прощание так и не махнула. Скорей всего не отыскала меня среди других пассажиров, которые стояли на палубе. Забыл сказать: ростом я невелик.
Я отправился в бар и в полном одиночестве отменно надрался. Сидя за стойкой, водил пьяным пальцем по карте. Что там впереди? Хунах? Густавус? Скагвей? Где бросить якорь? Как дикарь, не отличаю сон от яви, витаю в эмпиреях, грежу наяву. Что у нас с ней произошло во сне и что - наяву? Родство душ, сплетение тел, одиночество вдвоем. И как отучить моего великовозрастного сына, который вовсе не Майкл, от этой опасной привычки совать в рот милому, смышленому Лео обмакнутый в вино палец? Что ни говори, а в родовой амальгаме моего внука две крепко пьющие нации - русские и ирландцы.
