- Как изволите, господин полковник.
- О своей семье не беспокойся, они в порядке. Слово военного.
- Благодарствую.
- Кстати, Коля (задумавшись, спросил), семья сейчас в Киеве?
- Да-с, в Киеве.
- А ты родом, значит, будешь из Киева, да?
- Оттуда-с, верно.
- Хороший город я слышал этот Киев, правда?
- О, Киев-это жизнь. Вечные туманы над Днепром, Подол, золотые купола видны из под густых деревьев. Особенно Киев хорош в мае, когда цветут каштаны. По городу такой запах, а ты в это время на плоту с хорошей девкой по Днепру... Сердце обливается
кровью. Эх! Киев... Все люди гуляют, на лицах улыбка, все хорошо.
- Да?
- Конечно, можете не сомневаться.
- Теперь учти, если не выполнишь мое задание, ты свой Киев можешь и не увидеть. Останешься навсегда здесь, в Баку. В этом можешь не сомневаться. Понял? Сей слух надо выяснить до конца, понял ты? Теперь, ступай.
Камера-распределитель. В накуренном и пропахшем парашей помещении взад вперед, как лев в клетке, ходит, точнее очень тихо, как кот, передвигается Иосиф Джугашвили по кличке Коба. Он был маленького роста (165 см), на нем был френч серого цвета. Его практически не было слышно. Он не вмешивался ни в какие блатные разговоры, разборки, раскрутки. В карты тоже не играл. Улыбался очень редко, да и то с расчетом. К нему обратился его сокамерник и хлебник, Сулейман.
- Коба, это он, Тарасов. Я стукачей по запаху чую. Надо кончить его, иначе этот сучара заложит нас.
- На днях решим, не кипятись, Сулико.
- Как на счет наших товарищей на воле? Они ждут нашего сигнала.
- Не торопись, успокойся, скоро сюда переведут Мамедика. Вот с ним будет легче. Он
идейный, с ним этот вопрос будет легче решить.
- Какой такой Мамедик? Ему можно довериться?
- Да Мамедэмин. Ну, Расул-заде этот. Я его знаю давно.
- А, да, я о нем тоже кажется слышал. Он идейный, да?
- Ну, не в ладах с Россией.
- Понятно...
Москва. Бутырская тюрьма. По темному коридору со связкой больших ключей шел надзиратель. Стояла полночь, в камерах тихо посапывали узники. Надзиратель осторожно, но с небольшим шумом отпер дверь одной из одиночных камер, и вошел внутрь. Там внутри, на корточках сидел молодой темненький парень лет 30-ти, с огромным шрамом на щеке. Его звали Мешади Кязым. Он как бы ожидал визита надзирателя.
- Ты готов к завтрашнему дню, Мешади?
- Я всегда готов, Аким. Всю свою жизнь я готов на все ради своего Баку, ради того, чтобы увидеть его хотя бы одним глазом.
- Ну все, тогда жди. Завтра все решится.
Оперчасть тюрьмы. Беседа Крылюка с заключенным Юрием Горстковым по кличке "Рижанин". Крылюк готовился сказать ему нечто особенно любопытное.
- Как дела, Рижанин? Как поживаешь? Ты же ведь у нас здесь авторитет.
- Да (довольно), хотя бы здесь, в неволе, я царь.
- Окрестили тебя, или еще ждешь маляву из Москвы?
- Так точно-с, жду не дождусь. Ведь как оно бывает, ваше благородие, одно дело царь не окрещенный, другое уже законный. Так сказать, в натуре (сказал шутя).
- Какой ты царь! Мразь ты, вот ты кто! Царь он видите ли...
- Что с вами, господин начальник. Вы что, нынче не в духе?
- Да ты хоть знаешь зачем я тебя сюда позвал?
- Да нет вроде бы-с.
- Братец у тебя нашелся, понял ты, царь!
- Какой брат, ваше благородие...неужто Василий...
- Он, он, Васенька. Вы с ним расстались в далеком детстве, не правда? Ну то, что я про тебя знаю, да и ты сам рассказал все это мне. Вот я и нашел его.
- Это правда?
- Вот тебе истинный крест (перекрестился). Я все знаю, вы искали друг друга, и не виделись уже 23 года. А вам то уже сегодня 34 года. Нет?
- А чем он сейчас занимается? Кто он по жизни?
- Успокойся, не уголовник он. Ни чета он тебе. Госслужащий твой брат Василий.
- ...Н-да, Виктор Степанович, а вы часом не обманываете меня?
- Сынок, я же ведь все понимаю. Только вот что, Юра (сказал серьезно), ты же сам знаешь, так просто ничего не бывает. У меня есть одно условие.
- Говорите, Виктор Степанович, я готов на все.
- Ты должен кончить Кобу. Ты понял меня? Окажи милость такую.
- Этого грузина?
- (Молча кивнул головой).
- (Задумчиво) Кончить - то его не грех и не беда. Только вот как будет со мной? Дело это стремное. Это же все узнают.
- Ни мне тебя учить Рижанин, не первый раз ты это делаешь. Если откажешься, не видать тебе своего долгожданного братана, да и с малявой я постараюсь, чтобы тебя окрестили не вором, а кем -то другим. Теперь ты понял? Так что, не взыщи.
- (Кусая губы) Я говорю, убрать Кобу, раз плюнуть. Только друг у него есть там, Сулейман. Это жиган высшей когорты, какой-то психованный, не умеренный что ли...И тем более, он местный.
- Знаю, знаю (раздраженно). В общем, сам решай.
- Хорошо, я что нибудь придумаю.
- Ну, ступай, подумай. Я тоже здесь кое о чем подумаю за тебя
Рижанин вышел из кабинета. Крылюк остался один. Вдруг он, повернувшись к
шифоньеру, громко сказал, "выходи Вася, он уже ушел". Двери раскрылись, вышел высокий крепкий мужчина лет 35-ти, в военном кителе.
- Присядь, Василий. Ну что, как тебе твой брат? Интересная получается картина, нет? Один брат уголовник, причем убийца, а другой надзиратель тюрьмы. Прямо как в лучших английских романах.
- Виктор Степанович, я совсем голову потерял. Не знаю, что делать (надрываясь говорит). Он с детства был шубутной. А если он исполнит ваш заказ, вы точно его отпустите, или...
- Вася! Я просто так ничего не обещаю.
- А можно с ним при встрече я ему ничего не скажу про Кобу? Ведь поймите же, он мне кто? Почти всю жизнь я его не видел. И могу за него еще проколоться. А тут еще буду его подстрекать на убийство.
- Нет и нет. Я же уже говорил тебе. Вас сведу лично я, и ты тоже очень сильно попросишь, даже потребуешь ликвидировать Кобу. Пущай решает сам. Только после этого я походатайствую руководству о твоем повышении. И еще кое о чем подумаю... Сам понимаешь, о чем.
- Ну и сдался же вам этот Иосиф. Он же маленький каратыш, чем он вам не угодил то, Виктор Степанович?
- Не угодил, ох как не угодил. Ты смотри, нежели иначе, то об этом узнает высшее руководство, даже его светлость. Тогда уж прощайся со своей карьерой военного. У вас же с Юрой разные фамилии, вы воспитывались в разных семьях, вот поэтому - то никто об этом не знает. Пока не знает. А на этих фотках (рассматривая фотографии) вы вместе, в детстве. Кстати, он был посимпатичнее тебя. В анкете - то написано, что твой брат пропал без вести. Вот он твой брат! (Показал рукой в сторону камер). Никуда он не пропал!
- Тише вы, Виктор Степанович. А то услышат.
- А! Когда у одного ферзя спросили о его происхождении, он ответил: из пешек мы. Это про тебя, Вася (улыбаясь). Ты вышел в люди, но человеком так и не стал пока. Ты, Вася, не умеешь производить ничего, разве что немного впечатления. Помни, Вася, нельзя хлопнуть в ладоши одной рукой. Ну, все, ступай.
Полковник Крылюк думал про себя, разговаривал с самим собой. "Да, возможно я старый негодяй, подлая тварь, но у меня нет выхода. До сих пор у меня нет служебных взысканий, даже устного упрека. И теперь я из-за этого сраного грузина, от которого
власти хотят сами избавиться, должен страдать, что ли? Нет уж! В моем королевстве я не допущу промашки. Эх!!!! И все - таки, на какую гадость и мерзость способно мое сердце, а? И я это уже столько дней в уме своем вычисляю. Да пошли все к чертовой матери. Что тут оправдываться перед собой или перед Богом? Я же ведь не боюсь попасть в ад. Я вообще не верю в ад. Глупости все это. Мне кажется, настоящий человек не должен умереть вообще. Соседа Алешку, церковного служащего, месяц назад похоронили. Его собаки загрызли ночью, когда он возвращался с церкви домой. А ведь он был полубогом. Однажды нечаянно наступил на яблоко, раздавил его, потом месяц из-за этого переживал и постился. Спрашивается, зачем он родился, зачем? Чтобы умереть? Причем, быть съеденным псами? Неужели надо быть собакой, чтобы стать другом человека? Глупо. Не может такого быть. Религия не может полностью сделать человека счастливым, иначе и сынок мой, Степка, не был бы больным (оборачиваясь по сторонам, тихо заплакал). Ох, грехи наши. А ведь я всю жизнь верил и молился. Хотя Бог никого не обидел, на долю каждого он дал греха поровну, чтобы никто не залупался. У всех в жизни, в семье, есть то, чего все стесняются, не хотят об этом думать. У кого сын больной, у кого сестра старая дева, у кого отец сумасшедший, а у кого родители разведенные. У всех что-то есть, чего они стесняются. Тьфу, я опять че то оправдываюсь. Нет, конечно, нет. Мне не в чем оправдываться перед собой, да и перед Богом. Да и в Бога - то я уже не верю по большому счету. Зачем я должен в него верить. Все люди склонны верить чему-то, или кому-то, но никто не склонен знать, или думать. Помимо веры нужно знать, знать истину, правду. Я верю в себя, в свои силы, в свои чувства. Я работаю. Только благодаря работе, я могу подняться, быть на плаву, входить в общество, чтобы мои дети мною гордились. Главное мой бедный сыночек, моя жена и дочь. Ради них я пожертвую всякими там Рижанинами, всякими исковерканными и убогими семьями. Так что, пошли они все в задницу. Прав я, и все тут, все дела".
