В сентябре 1831 года русские войска штурмовали взбунтовавшуюся Варшаву (мятежная Польша тогда объявила о своем выходе из состава России и низложении Романовых). Точно так же, как сейчас, русское общество было охвачено воинственным патриотическим одушевлением, точно так же интеллигенция на всех перекрестках распиналась (в обоих смыслах этого слова) о том, как ужасно мы поступаем с маленьким, гордым и свободолюбивым народом, и точно так же билась в истерике по этому поводу западная печать. В Париже проходили демонстрации в поддержку поляков (одно из них даже закончилось разгромом русского посольства), в французской Палате Депутатов выступали знаменитые говоруны и красочно витийствовали на благодарную тему русского варварства; некоторые либеральные газеты даже призвали к вооруженному вмешательству в это дело. Узнав о реакции Запада, Пушкин не выдержал и разразился ставшим очень знаменитым впоследствии стихотворением "Клеветникам России":
Вы грозны на словах - попробуйте на деле!
Иль старый богатырь, покойный на постеле,
Не в силах завинтить свой измаильский штык?
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
Иль мало нас? или от Перми до Тавриды,
От финских хладных скал до пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая,
Стальной щетиною сверкая,
Не встанет русская земля?
Иных уж нет, а те далече. В России нет уже ни "финских хладных скал", ни Тавриды (Крыма), а дым от восставшей "пламенной Колхиды" (Кавказа) снова заволакивает всю Россию. Когда Варшава после долгой и тяжелой войны была все-таки взята, Пушкин написал новое стихотворение на ту же тему, где еще более грозно возгласил:
Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев, дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?
Увы, увы, "все потеряно, все пропито". Нет ни Киева с "наследием Богдана", ни Литвы, ни Варшавы. Россия съежилась, как шагреневая кожа, и только бурная реакция Запада на наши жалкие попытки возродить былое величие напоминает о старых временах.
Запад всегда нас ненавидел и боялся. Казалось бы, теперь мы берем Грозный, не Париж, не Берлин, чего же нервничать? Но этот страх Запада перед Востоком, по-видимому, укоренен генетически. Может быть, это пошло еще с монгольского нашествия: "grattez le Russe et vous trouverez le Tartare", говорят во Франции ("поскребите русского, и будет татарин"). Так или иначе, но теперь уже, по-моему, всем стало ясно, что нашему медведю нечего делать в европейской посудной лавке. Как ни повернись там, а обязательно что-нибудь разобьешь или кому-нибудь отдавишь ногу.
19 Декабря 1999 года Путин - это Ельцин сегодня
На закате политической карьеры Бориса Ельцина вдруг сбылась его давняя, заветная, выстраданная мечта: в России появился ручной парламент. Конечно, пока еще трудно сказать, будет ли он совсем уже послушным; сейчас это скорее медведь на цепочке - да простится мне столь плоский каламбур. В любом случае и "Медведь" (он же "Единство"), и "Союз Правых Сил", оба эти блока своей удивительной победой обязаны целиком и полностью одному-единственному человеку - Владимиру Путину.
Социологи, пораженные этим неожиданным результатом, говорят теперь о "сенсации", "шоке", "потрясении". Между тем никакой сенсации не произошло. Совершенно то же самое было и в 1993, и в 1995 годах. Сами по себе как политики и Гайдар, и Черномырдин не представляют абсолютно ничего - теперь, когда они оба пустились в свободное плавание, об этом уже можно сказать с полной определенностью. Но как только на них указывал магический перст Бориса Ельцина, они каким-то чудесным образом вдруг набирали на удивление много голосов на выборах.
"Союз Правых Сил", который называли "братской могилой русской демократии", собран из множества мелких, почти уже полузабытых сейчас либеральных деятелей, в разное время бывших у власти на разных постах. Блок "Единство" - это очередная хитроумная выдумка, вышедшая из изобретательного ума Бориса Березовского. Что может быть у них общего? Но почему-то оба они получают на выборах такую поддержку, которая два месяца назад им самим показалась бы плодом воспаленного воображения. Эта, казалось бы, необъяснимая квадратура круга на самом деле объясняется просто. Стоило написать на предвыборном плакате "Путина - в президенты, Кириенко - в Думу" - и поддержка "Союза Правых Сил" выросла в два раза. Стоило "Единству" прямо поддержать Путина (который прямо поддержал "Единство") - и оно получило чуть ли не самую большую фракцию в Думе. То же самое было и на прошлых выборах, и тогда это казалось еще более странным. Социологи недоумевали, как может поддержка Ельцина, человека с рейтингом в 2%, помогать тому или иному объединению так успешно выступать на выборах? Но ничего удивительного здесь нет и не было.
Я уже писал в этой "Хронике" об одной не совсем обычной психологической особенности нашего народа, которая и определяет все эти причудливые, неожиданные на первый взгляд предпочтения. Русские просто панически боятся любой смены державной власти. Этот страх укоренен очень глубоко, но время от времени он неудержимо выплескивается наружу. Сейчас мы наблюдали один из таких впечатляющих моментов. Скорее всего этот ужас перед переменами воспитан нашей своеобразной историей: в России обычно бывал или твердый порядок, близкий скорее к деспотизму, или кровавая смута. Это фатальное чередование, похоже, ярко запечатлелось в генетической памяти нашего народа. Западу, вот уже триста лет рассуждающему о рабской психологии русских, никогда не понять, почему мы скорее предпочтем самую грубую и непросвещенную тиранию, чем их нежно взлелеянные права и свободы, которыми сейчас они снова пытаются кормить нас с чайной ложечки. По той же самой причине власть в России от одного человека к другому переходила только со смертью правителя; мы всегда старались в этом деле дотянуть до последнего.
Все весело смеялись над Ельциным, когда он нашел какого-то Путина и объявил его своим преемником. Совершенно напрасно смеялись, как теперь выяснилось. Конечно, если дать нашему народу волю, он, возможно, предпочел бы и на этот раз дождаться, пока власть от Ельцина к кому-нибудь другому перейдет, если так можно выразиться, естественным путем. Но в настоящее время это вряд ли возможно. Так что остается только один путь: если уж нельзя сохранить Ельцина на веки вечные, придется воспользоваться его суррогатом. Путин станет президентом, и Россия снова вздохнет спокойно, позабыв свои татарские страхи еще на целых восемь лет.
31 Декабря 1999 года С наступающим новым 7508 годом!
Новое лето Господне, если считать от сотворения мира, наступает, кажется, в сентябре, но с таким праздником не грех поздравить и еще раз, тем более что календари у нас врут, наверное, уже столько же лет, сколько существует мироздание. Вот и с другим летоисчислением, от рождества Христова, происходит полная путаница. Никто толком не знает, когда закончится наше многострадальное столетие - то ли через несколько дней, то ли еще через год. Но как бы там ни было, по историческим меркам следующий век так близок, что он, можно сказать, уже наступил. Тем интереснее узнать, каким он окажется.
За последние три-четыре столетия в России сформировался устойчивый цикл исторического развития, который и повторяется от века к веку. Иногда кажется, что русская история просто идет по кругу, проходя свой полный оборот с завидной регулярностью. Повторяется буквально все, вплоть до мельчайших примет эпохи. Скажем, когда мы читаем:
Дух свободы... К перестройке
Вся страна стремится.
Вы думаете, здесь речь идет о горбачевской перестройке? Ничего подобного, стишку скоро будет сто лет. Дальше в нем идет:
Полицейский в грязной Мойке
Хочет утопиться.
Не топись, охранный воин,
Воля улыбнется!
Полицейский! Будь покоен
Старый гнет вернется.
Или другая цитата: "никогда человеческая грудь не была полнее надеждами, как в великую весну девяностых годов, все ждали чего-то необычайного; святое нетерпение тревожило умы и заставляло самых строгих мыслителей быть мечтателями". Это сказал Герцен даже не о ХIX веке, а о XVIII-м. Повторялись и другие мелочи. Словечко "оттепель", было пущено в ход Эренбургом в шестидесятые годы ХХ века; эта "оттепель" наступила после смерти Сталина. Веком раньше, однако, Тютчев назвал оттепелью время после смерти Николая I. Оба эти политических деятеля и умерли почти в один и тот же момент (с поправкой на полный круг колеса истории) - Николай - в 1855 году, Сталин - в 1953-м.
За последние три-четыре столетия в России сформировался устойчивый цикл исторического развития, который и повторяется от века к веку. Начало каждого столетия, главным образом его первая четверть - это бурное продвижение вперед, мощный рывок, каждый раз повергающий в изумление весь мир и особенно окрестные державы. В XVIII веке это были грандиозные преобразования Петра Великого, в XIX - великолепный культурный взлет, время Пушкина, Гоголя и Лермонтова, в XX - знаменитый "серебряный век" русской культуры, сочетавшийся, между прочим, и с колоссальным, невиданным экономическим подъемом. Но как раз посредине этой первой четверти нас подстерегает страшная опасность, из которой России обычно приходится выбираться с напряжением всех сил, какие у нее еще только остались. Андрей Белый, писатель и провидец, говорил об этом в 1911 году:
