Пришла Мирониха в кухню, принадлежащую к квартире советника Толстобрюхова. В кухне увидала ее жена советника, Марья Алексеевна.
— Здравствуй, Матрена.
— Здорова ли, матушка, Марья Алексеевна?
— Слава богу, после твоих рук поправилась… Радуюсь, что ты выздоровела, а то без тебя молоко и славки дрянные продавали.
— А дома у те сам-то, Савелий-то Павлыч?
— Дома. Одевается.
— Как бы мне с ним покалякать?
— Опять просить за кого-нибудь?.. Нынче у нас такой в присутствии начальник, что беда. Все сам…
— Ну, уж супротив Савелья Павлыча где ему! Вошла Мирониха в кабинет, где Толстобрюхов напяливал на себя вицмундир.
— Здорово, батюшко. Не досужно, поди-ка?
— Здравствуй, Матрена… Ну, что?
— Да опять к тебе. Нет ли местов-то у те?
— Как нету; два даже.
— Так нельзя ли моево-то квартиранта, Работкина, назначить?
— То-то што нельзя. Пятьдесят рублей дают, да мало…
— Ишь ты… Я уж тебе припасла пять фунтиков чухонского масла. Славное, сливошное…
— Эк, она! Масло само собой, а деньги само собой.
— Полно-ка, сударик!..
— Нельзя.
— А ты сколько бы взял с меня?
— Да сотню надо бы.
— Ишь ты, гостинодворец… Так, не то, как?
— Да для тебя уж так и быть — шестьдесят.
— А я думала бы пятитку.
— Што ты, што ты!
— Экой ты, какой несговорчивой. Ты думаешь, што твое место клином сошлось? Да я другова советника попрошу. Я и к самому вашему старшему пойду; скажу: вот, мол, тебе двадцать, пять хошь бери, не хошь наплевать.
— Да ты чево за чужих-то хлопочешь? Хошь, я тебе жениха найду?
— Мне?
— Ну, и должность ему дам. Чиновник, молодой.
— Наплевала бы я на твоих-то чиновников. Я уж замуж не пойду, а твоему чиновнику, если хошь, найду невесту с домом, только Работкину дай место.
— Ну, уж давай, не то, двадцать пять.
— А ты определи, да потом и проси.
Через неделю Работкин получил должность помощника. И как же он радовался этому! В ногах вывалялся у Миронихи, которая теперь еще пуще прежнего стала командовать над ним.
Стали похаживать к Работкину гости из города, стал он угощать их; денег у него хватало; а Мирониха не сердилась на это, потому что она говорила: должностному человеку нельзя не иметь компании с должностными людьми. Работкин стал больше и больше юлить перед Миронихой, и раз, сидя за чаем, сказал ей:
— Матрена Власовна, выходи за меня замуж.
— За тебя-то? С какой стати я пойду замуж за дурака?
— Я должность имею.
— А кто тебе должность-то достал? В состоянии ли ты сам-то что-нибудь сделать?
Так Работкин и перестал говорить ей о женитьбе, только замечал, что Мирониха что-то реже ходит в город, мало разговаривает с ним, как будто дуется на него, больше задумывается.
Сидели они как-то вечером за ужином, Мирониха и говорит Работкину:
— Вот што, Ефим. Я тебе нашла должность; теперь ты имеешь кусок хлеба свой, и мне уж тебя кормить не приводится, потому на меня сплетничают. Иди на другую квартиру.
— Да я к тебе привык, Матрена Власовна.
— Мало ли што! Женись.
— Не хочу.
— А зачем за Марьей Степановой подглядываешь? Я будто не знаю. Вот и женись. Дом тебе в городе выстроят, денег дадут.
Согласился Работкин жениться на Марье Степановой я через два дня переехал на квартиру в город, а в этот день вечером у нее сидел гость, один молодой чиновник, Семен Семеныч Кольчиков, который часто приходил в гости к Работкину.
— Отчего ты не женишься? — спросила его Мирониха.
— Да денег все нет. Вот бы должность надо получить, да все наследства дожидаюсь.
— Хошь, я попрошу.
— Сделай одолжение. А я, Матрена Власовна, влюблен.
— В кого?
— В тебя.
— Поди ты!
На другой день Мирониха уже летела в город и через полчаса стояла в прихожей нового советника, назначенного вместо Толстобрюхова; но этого советника она видела всего раза два в кухне.
Лакей спросил ее: кого нужно?
— Не тебя, конечно, — самово…
— Ково самово?
— Советника Любкина.
— Дома нет его.
— Я те покажу — нет дома, рыжий черт! Скажи, веретнинка пришла, и все тут.
Вышел советник, молодой человек.
— Ваше благородье, што возьмешь за место?..
— Что такое?
— Вот теперь у тебя в отделении вакансья есть, а у меня хороший человек есть…
— Ты куда пришла? — крикнул советник на Мирониху.
— Ты не кричи, не таких видали!
— Иван, выгони ее.
— Ну-ко, смей! У меня еще не отсохли руки-то. А ты скажи: дорого ли ты берешь? Вон Толстобрюхов, так тот и масло забирал.
Лакей вытолкал Мирониху. Обидно ей сделалось.
— Подлый народ эти ваши-то! — сказала она Кольчикову, вызвав его на крыльцо.
— Надо подарить. Ишь, ныне новенькие-то начальники только треску задают, а берут помного.
— Я бы дала сотню, да ты-то как заплатишь?
— Я тебе десять копеек на рубль буду платить, только подмажь колеса-то.
Согласилась Мирониха дать ему под расписку сто рублей, и пошла прямо в свою баню. Открыла осторожно половицу, спустилась туда — и ахнула. Корчаги с накопленным ею в тридцать лет капиталом не оказалось. Порыла она везде под полом — нет. Как ошалелая, она вышла из бани, прибежала в комнатку и села на стул. Так она просидела с полчаса: «Кто украл?» — думала она.
«Работкин! Ах, злодей! Больше некому!!» — додумалась Мирониха.
Вечером зашел к ней Кольчиков и удивился, что она все молчит, такая бледная, и не слышит, что он говорит ей. — А ты не слыхала, что Работкин-то творит в городе?
— Чево?
— Дом купил.
— Врешь!!
— Ей-богу. Говорит, кто-то подарил ему из родных четыреста рублей. Я просил у него, да не дает. Триста рублей дал за дом.
Целую ночь Мирониха не спала. Начнет она дремать, ей кажется, что кто-то душить ее собирается… В семь часов она уже летела в город, но без молока, а только с луком. Порасспросила она там, правда ли, что Работкин покупает дом, и удостоверившись, что правда, она кинулась прямо в то присутственное место, где служил Работкин. Она Пошла прямо в ту комнату, в которой занимался Работкин. Оглядевшись и увидев Работкина, она подошла к нему. На нее смотрели все служащие.
— Здравствуй, — сказала она ему.
— Здравствуй, — сказал он. Чиновники захохотали.
— Чему вы, псы, смеетесь? Вы поглядите на этого варнака… Куда ты деньги девал, подлая ты рожа? — заголосила Мирониха на все отделение.
Работкин побледнел, затрясся.
— Какие деньги? — спросил он. Стол окружили все чиновники этого отделения.
— Ах ты, пес эдакой!.. На какие ты деньги дом-то покупаешь? А! Ну, говори: куда ты корчагу-то девал?! Ведь я тридцать лет копила…
Работкин встал и пошел.
— Куда ты пошел?! Держите вы его, подлеца!.. уйдет! уйдет! — закричала Мирониха, вцепилась в Работкина и давай трясти его, приговаривая: — Я тебя даром кормила! место тебе выхлопотала, твоим Толстобрюховым услуживала… Отдай, штоб те околеть, корчагу!..
— Господа, она сумасшедшая! — крикнул Работкин. Пришли сторожа и вытолкали Мирониху из отделения, а Работкина стали стыдить товарищи; но он говорил, что она давно уже с ума сошла. За Мирониху заступились веретнинцы, служащие в этом отделении, но большинство стояло за Работкина. Между тем, Мирониха не утерпела: она ворвалась в кабинет начальника Чучелы и запричитала:
— Ох, ограбили! ох, мои матушки!..
Чучело пришел в ярость, потому что баба прервала его дельные мысли. Он зазвонил в колокольчик. Пришел вахмистр.
— Позови сторожей да вытолкай ее.
— Меня? веретнинку?! Врешь! Я к самому главному пойду; тебя упеку в острог!..
Однако Мирониху вытолкали усердные сторожа на улицу, и пошла она в завод, причитая: «Батюшки! голубчики! Тридцать лет копила деньги, за всех хлопотала… А тут?.. Пятьсот рублев ведь украл Работкин-то, со всем, и с корчагой!..» Попадавшиеся ей навстречу веретнинки издевались над ней:
— Как же это так?
— Ох, в бане были!..
— Ну, вот, так и есть! Говорили мы тебе: огреет он тебя.
— В тихом-то омуте и водятся черти.
— Ну, не будет теперь лишние оники да палочки приписывать!
— Что ж ты теперь, кумушка?..
— Ой, бабы, живот болит!.. Он! И сама не знаю, што я буду делать!
Прошло с полгода с этих пор. Мирониха много изменилась: похудела, пожелтело лицо, сделалась раздражительною. Она по-прежнему работает; по-прежнему копит деньги, кладя их в чулок, а потом засовывая под нары в голбце, но как только сделается ей скучно, задумается она об украденных у ней деньгах, купит косушку, выпьет, угостит мужчин и под пьяную руку раздаст все деньги в долг, а пробудившись утром, опомнится, станет припоминать, кому она давала деньги, подойдет к стене: все стерто. Пойдет она к соседкам:
— Бабы, кто у меня вчера был из мужиков?
