"Человечество способно сохранить культуру только при условии, что один человек будет передавать ее другому - как свой личный опыт, как свой личный завет и память".
"Дописать прежде чем умереть" - на полях рукописи булгаковского романа "Мастер и Маргарита", ныне всемирно известного, опубликованного на родине через двадцать семь лет после смерти автора. Успеть передать другим - так говорят, так действуют тысячи, сотни тысяч безвестных российских интеллигентов. Часто на подобных семинарах мы задавали друг другу вопросы: - Ну, а как там - то есть за рубежом, на Западе, - как они живут, о чем думают, о чем спорят? И вот они там оказалось для меня - мы здесь. Не слушаю больше докладов, и меня не слушают. Не могу выйти на московскую улицу. Пытаюсь понять, как живут здесь, пытаюсь рассказать о том, как мы жили там. Смотрим интересный фильм Деметрия Волчича. Он был корреспондентом итальянского телевидения в Москве, теперь - в Бонне; Волчич взял одно из последних интервью у Владимира Высоцкого. Высоцкий начал петь для ближайших друзей. И, уже став знаменитым, сказал, что высший суд каждой его работы "моя совесть и мои друзья". Да, на Западе у человека несоизмеримо больше возможностей выразить себя. Уже знаю, что они далеко не всегда превращаются в реальность, что не все и не всех опубликуют, не каждому дадут высказаться по радио или по телевидению. И эта узаконенная свобода, как и другие, ограничена. Но и такая она - сокровище; мне так же хочется наделить и этими, пусть ограниченными возможностями моих дорогих соотечественников, как накормить их овощами и фруктами. Здесь возможностей много. У нас же бывает, что есть только дружеский круг, кружок. Он нам необходимее еще и потому, что заменяет многое. Но ценность его, ценность дружеского общения мне не кажется относительной. * * * Когда я читала в Москве роман Белля "Групповой портрет с дамой", удивлялась выбору героини: почему она полюбила именно турка? Откуда в Кельне взялся турок? В поезде мы заговорили с немкой из Брюсселя, она замужем за архитектором, но уже три года он без работы, живут на пособие с тремя детьми. - А вы не хотите вернуться в Германию? - Зачем! Чтобы чистить ботинки у турок?.. Дамский салон в большом городе. Хозяйка - француженка, парикмахер - грек, маникюрша - испанка, ее друг - итальянец, уборщица - словенка. ...Профессор Боннского университета спросил, глядя на темные лица в аудитории: - Зачем вы здесь? Почему не учитесь у себя на родине? ...Зимняя распродажа, все можно купить несравнимо дешевле, чем в обычное время. Универсальный магазин в Кельне, толчея, почти московская картинка. Слышу громкое радиопредупреждение: - Дамы и господа! Тщательно держите ваши сумки, следите за карманами! Дамы и господа! Ну, что ж, разумно - не обычная ли забота о покупателях; сейчас, в тесноте, самое время для краж. Респектабельная дама обращается к соседке: - Ты оглянись, - одни турки... Оглядываюсь и я. Возможно, действительно много турок, но я не различаю смуглые лица: итальянцы ли, сербы ли, явно - Средиземноморье. Возможно, среди них есть и воры, как они есть среди русских и поляков, евреев и французов. И среди самих немцев. Как же стыдно мне было за этих дам. Стыдно и немного страшно. Современный немецкий анекдот: - Какая разница между евреями и турками? - У евреев ЭТО уже позади. Выбор героини "Группового портрета" вовсе не случаен. Во время войны Лени полюбила русского военнопленного. Много лет спустя - турка, убирающего мусор; была дружна с монашенкой-еврейкой. Весь роман - противостояние шовинистическим предрассудкам. Я ужаснулась, узнав в США, что лодки с гаитянами, бежавшими от террора, во Флориде встречают военные и отбрасывают обратно в море. А беззаботные богатые флоридцы смотрят на это с балконов своих вилл. Непредставимо: Америка, страна, созданная поколениями эмигрантов. Страна, так щедро одарившая несчетное число людей. А если бы со стороны Западного Берлина стреляли в тех, кому чудом удалось переползти, перелететь через стену?! Хорошо, что о гаитянах было написано в газетах, передано по телевидению. Великое благо, не забываю об этом: путь от преступления до громкого слова о преступлении краток. А как долог, как неимоверно опасен этот путь у нас на родине! Но от слова до поступка, до противоборства злу здесь еще тоже долгий путь. По нему всегда шли немногие. И на Западе тоже. А дома казалось - лишь бы успеть выкрикнуть нашу боль! Гаитянская боль не выкрикнута, а сообщена. И, насколько я знаю, взрывов общественного негодования не было. Ни походов, ни голодовок протеста. Кто из писателей, из церковных или общественных деятелей громко возмутился? Проблема иностранцев в Германии (да и в других странах Европы) сложная и все больше осложняется. В богатую страну из бедных ехали и едут люди: учиться, работать. В ФРГ живут миллионы иностранцев. Между тем здесь не просто кончилось экономическое чудо, а нарастает кризис. Когда спорят о перспективах политические деятели, философы, историки, бизнесмены, неизбежно всплывает и проблема иностранцев. Въезд иностранных рабочих в ФРГ всячески ограничивается, выезд - всячески поощряется. - Иностранцы занимают наши места, у самих нет работы. Слышу иронические комментарии: - Ну, немцы пока еще мусор таскать не будут... Опять же - пока... Перуанка ведет двух маленьких детей в общественную уборную в Бонне. У дверей вахтерша: - Иностранцев не пускаем. Отец-немец устроил скандал. Вижу и противоположное. Усыновляют маленьких вьетнамцев, корейцев, камбоджийцев. У себя на родине я сталкивалась с таким только во время войны, с тех пор - не встречала ни разу. А здесь я знаю уже несколько таких семей. Или иное: немецкий журналист Вальраф прожил несколько месяцев среди турок, работал вместе с ними, хотел в буквальном смысле слова побыть в их шкуре, понять, что же происходит с турками в Германии? И подробно рассказал об этом телезрителям. Сталкиваюсь с людьми из разных поколений, которые и сегодня испытывают обостренное чувство вины по отношению к евреям, к "остарбайтерам". Но и все сильнее недовольство, а его издавна умело отводили в мутное болото вражды к "чужакам". Поколение немцев, которые не из учебников истории знают, к чему ведет шовинизм, стареет, уходит со сцены. Во всяком случае не оно определяет общественный климат страны. За недолгое время моего пребывания в Германии я увидела, ощутила - здесь главная опасность. Общемировая болезнь шовинизма. Взрыв приближается неотвратимо. * * * На вокзалах, на аэродромах везде есть тележки, не надо самим таскать тяжелые чемоданы. На платформах - схема расположения вагонов, можно заранее узнать, в каком месте остановится нужный тебе вагон. На "Оптике" вывешен плакат: "Из-за летних отпусков мы не будем работать по субботам. Надеемся на ваше понимание!" Как несложно написать такую записку! Сколько за ней уважения к клиентам. Да, в этой предупредительности есть и стремление обогнать конкурентов: пусть обращаются к нам, а не к соседям. Но тут не только страх конкуренции. Мне больно, что я этому и удивляюсь и завидую, - больно за своих. Хочу, чтобы у меня на родине на магазинах или аптеках было бы написано: "Мы надеемся на ваше понимание". Химчистка на Красноармейской улице, где я прожила последние тринадцать московских лет. Стою в очереди, народу немного, но я спешу, ко мне должны прийти, поэтому то и дело смотрю на часы - успею ли? Приемщица, не обращая внимания на очередь, ведет по телефону какие-то нескончаемые разговоры с подружкой. Замечает, как нервно посмотрела я на часы. - Гражданка! Вы разве не знаете, что нервные клетки не восстанавливаются?! Вся очередь смеется, и я смеюсь. И радуюсь - ведь меня не обругали, а словно даже обо мне позаботились. В Вене на телефонах-автоматах крупная надпись: "Этот телефон может кому-то спасти жизнь. Не порть его!" Перед моими глазами - десятки телефонов-автоматов в Москве, в Ленинграде, в Тбилиси: диски разбиты, трубки оторваны. Может быть, кого-либо подобная надпись и остановила бы? Останавливает же иногда здесь, а я не верю, что люди здесь лучше (*)... (* Когда читала этот отрывок по-немецки, среди слушателей - гул. Поняла, что и здесь разбивают автоматы... *) "Кому нужен добрый дедушка? Я живу в доме один и хотел бы, чтобы в конце недели ко мне приходили дети..." Пожилой продавец в магазине на Бродвее: - Мэм, уже поздно, смеркается, вам нельзя одной идти на 119-ю стрит, я через полчаса закрою магазин и провожу вас. Разумеется, я не воспользовалась любезным предложением, но настроение от такого улучшается сразу. Марина Цветаева писала, что у нее - два страшных врага:
Голод голодных и сытость сытых...
Богатейшие витрины на Хоэ-штрассе - главная торговая улица в центре Кельна - оставляют меня равнодушной. Вздрагиваю лишь, когда вижу: на тротуаре сидит бородатый юноша, прислонившись к витрине. На груди у него плакат: "Я голоден". Вижу это не в "Литературной газете" в разделе "Их нравы", а своими глазами. Течет нарядная толпа, большинство не обращает внимания, кое-кто кидает в шапку монеты (*). (* По поводу этого эпизода, опубликованного мною, я получила несколько читательских писем примерно одного и того же содержания: "Если бы он хотел работать, не был бы голоден". Возможно, они правы. Но из памяти вычеркнуть одно из сильнейших впечатлений - не могу. *) Пришлось столкнуться и с "сытостью сытых". Одну эмигрантку спросили, удалось ли ей вывезти свое серебро. Мысль о том, что никакого серебра у нее не было и в помине, видимо, не приходила в голову богатой собеседнице. "Голод голодных" непроизвольно рождает зависть и даже ненависть к той самой Германии, где людям разных стран и континентов еще можно жить, приобретать знания, работать, копить деньги, посылать на родину. Молодая женщина, мать-одиночка, санитарка в больнице зарабатывает 700 марок. А за квартиру надо платить не меньше 300. И все же ей легче жить здесь, чем вернуться в нищую страну, где у нее еще семеро братьев и сестер. Объединенный студенческий клуб. Смотрим фильм о боливийской деревне. Там настоящий голод, люди живут еще хуже, чем в СССР. На улицах немецких городов в определенные дни стоят большие пластиковые мешки Красного креста. Туда кладут одежду, обувь. Стоят и стулья, столы, кровати, холодильники. То, что не нужно владельцам. Представляю своих бедных подруг: сколько девушек, женщин можно одеть из этих мешков! К ним подходят ночью - днем рыться не разрешено. "Мы - выбрасывающее общество", - так говорят с горечью некоторые наши друзья. ...На доске объявлений: "Отдам бесплатно спальный гарнитур тому, кто его вывезет". * * * В Германии сталкиваюсь со многими людьми, занятыми не только своей профессией, своим домом, своей семьей. Людей, которых лично касается голод в Индии, землетрясение в Неаполе, аресты в Чехословакии и в СССР. С тринадцатого декабря 1981 года - судьба поляков прежде всего. В окнах, на полотнищах нескольких демонстраций, в частных домах, в магазинах по-польски: "солидарность". В моем детстве, отрочестве, юности, в пионеротряде и в комсомоле воспитывали солидарность с бедняками. И последующие годы тяжких разочарований в бывших идеалах не поколебали этого ощущения солидарности. То самое слово, которое сегодня рождает новые душевные силы благодаря Польше. Мне стыдно оставлять на тарелке в ресторане куски прекрасного мяса (слишком велики порции) не только потому, что вижу на фотографиях умирающих с голоду в Камбодже, но и потому, что в Москве, в Ленинграде, в Горьком за мясом стоят в долгих очередях. Радуюсь встречам с теми европейцами, кто по-настоящему солидарен с униженными и оскорбленными. Узнаю об их неустанной деятельности, об их стремлении облегчить горе дальних; они жертвуют деньги, посылают одежду, лекарства. В Польшу идет грузовик за грузовиком. Вспоминаю Чехова:
