Спросила, что сготовить на ужин. Можно и постного подать,- Петровки. Похлебка со свежими грибами, лещике кашей, пирог клубничный… на именины как раз сгaдали, Аграфены-Купальницы нонче. Они тут же ее поздравили и на минутку прошли в людскую.
Этот случай, как и происшествие с лилиями, разгласился по городку и оставил след. Аграфена Матвеевна приняла посещение и подарочек - коробку мармелада - так же просто, как только что спрашивала про ужин.
В просторной, чистой людской сидели гости: ямщик Арефа, попадья с дочкой Надей, бывший бурмистр из Спасского и ребята Ютовы. Познакомились, откушали пирога. Падали сумерки, надо было устраиваться. У Дариньки осталось от этого посещения праздничное чувство. Не помешало этому и нечто курьезное,- старший Ютов.
Этот парень, лет двадцати, крепкий, с бородкой а-ля мужик, сидел за столом оперным бандитом: в широкополой шляпе (Матвеевна сказала ему: «Шапку-то бы снял, Костенька, образа-а…»), в красной рубахе, с дубинкой. Знакомясь с Даринькой, буркнул: «Ютов, медик…» - и усмехнулся. Виктор Алексеевич и раньше его видел, и все таким же: так, под народника, мода такая, несколько запоздавшая; но Даринька удивилась: студент, а такой странный. На обычное Виктора Алексеевича «Очень рад» грубовато отозвался: «Ужли рады?.. а остатние две тыщонки привезли?» - «Как же, сейчас получите»,- сказал Виктор Алексеевич, а Даринька смутилась. Матвеевна одернула: «Костя, ты бы повежливей…» Гости не дивились на медика, а Матвеевна головой только покачала, молвив: «Да не такой ведь ты, настоящий-то, а так, напущаешь на себя»,- «Ну, не серчай, амененннца,- сказал добродушно Ютов.- Айда, господа noмещики… введу вас во владение».
Даринька не знала, что и думать.Виктор Алексеевич вышутил: «Под Базарова запущаете или под Марка Волохова?» Ютов смущенно рассмеялся: «Да ни под кого: а просто… не люблю условностей». Его брат, лет восемнадцати, нежный лицом и светловолосый, молчал смущенно.
Уже в сумерках ходили они по комнатам. Дом был куда больше, чем показалось Виктору Алексеевичу в первый его приезд. В неотвязчивой мысли скорей купить, как бы не передумали, он ничего не смотрел, не обошел и усадьбы. Мебель была старинная, много от прошлого века,- столики, секретеры, разные трюмо и зеркала, люстры, в хрустальных шариках…- такая роскошь! Виктор Алексеевич чувствовал себя смущенным: не обманул ли юных наследников, купив все за двенадцать тысяч? - хотя и знал, что никто не давал наличными больше восьми. А когда поднялись в светелку, где угловые комнатки, на цветник и Зушу, со шторами от солнца, Даринька воскликнула: «Господи, красота какая!..» Ютов усмехнулся:
- Красота понятие относительное. Для меня красота… когда я режу трупы.
Даринька вздрогнула и, к изумлению Виктора Алексеевича, сказала возмущенно:
- Ужас, что вы говорите!.. равнять такое!.. Все…- показала она на цветник, на Зушу, на даль, где мигал золотыми точками громыхавший поезд,- чудесно-живое, дышит… все - красота Господня!..
- Как кому…- видимо, дразнил Ютов, любуясь ею.- Когда я рассматриваю под микроскопом клеточку…
- И вы ничего не чувствуете!..- воскликнула Даринька.
- Почему ни-че-ro?.. чувствую кое-что… хотя бы желание немножко вас рассердить.
В белом платье, в откинутой назад шляпке с васильками, с горячими глазами, досиня потемневшими, она была прелестна. И - отметил Виктор Алексеевич - она была свободна, заспорила, чего не бывало прежде.
- Вы… духовно слепы!..-воскликнула она и отвернулась.-В вас нет чувства, вкуса… к красоте Господней!..
- Ну, по-ло-жим… вкус-то у меня е-эсть!.- не унимался Ютов,- к красивым женщинам… и… к отбивным котлетам. Даринька вспыхнула - и не ответила.
- В самом деле вы такой циник… или «напущаете на себя»? - шутливо сказал Виктор Алексеевич.-Дешевенький нигилизм, оказывается, еще в моде… провинция-матушка.
Ютова, видимо, задело. Он пробовал пройтись насчет «духовно слепы», но Даринька не отвечала. Виктор Алексеевич вручил ему две тысячи. Ютов сказал, что завтра он покинет родное пепелище чем свет,- «дорожная сумка готова, давно мечтал пешком обойти весь Крым…».
- Теперь есть на что… похлопал он по карману.
Дариньке почувствовалось в его голосе что-то скрываемо-горькое. Виктор Алексеевич подумал: «Потому и продали гнездо». Взглянул на Ютова: что-то растерянное было в глазах студента. Наигранного ухарства как не бывало. Взгляд его встретился с глазами Ютова.
- Небось, подумали, ради Крыма и с Ютовым расстались? - сказал студент и криво усмехнулся.
- Угадали, так и подумал.
- Прямодушны… это редко теперь. Только ошиблись, не ради Крыма. Было бы преступно - ради Крыма! - вырвалось у студента, и это насторожило Дариньку. - Видите ли… содержать Ютово, как маме нравилось…-раздумчиво сказал он,-нужны средства. Цветники, теплицы, грунтовые сараи… вы еще не видали главного, без чего мама не могла… нам теперь не под силу. И продали. Надо кончать университет, на это хватит, А пока…- обратился он к Дариньке, и она уловила что-то в его глазах,- «удивился словно»,- пройдусь по Крыму и буду созерцать… пусть по-вашему, «красоту Господню». Это и в нас, от мамы. Цветы… для нее было все. И она так же говорила про «красоту». Алеша побудет еще с недельку, кончит свои этюды. Он у нас художник, К… хвалит. Кстати… К… мамин портрет дал, увидите, Там мама юная совсем. К нему Алеша и поедет.
- Сложна человеческая душа… вспоминал Виктор Алексеевич этот разговор в сумерках, на балкончике светелки.- Оттаял парень. Говорил своим голосом, не играл. Даринька слушала его с волненьем. Очень нежно говорил он «мама». Может быть, подействовала на него открытость Дариньки, непосредственность ее… Конечно, и расставанье с родным гнездом. Ютов сразу как-то приручился. «Напускают на себя» обыкновенно застенчивые, в которых долго остается детскость. Он не давал нам разбираться, смущался, что мешает, и не уходил. Алеша не проронил ни слова, а когда брат говорил о нем, краснел, как девушка. И лицом был… нежное такое, девичье. Мечтательное, хрупкое было в его наружности, резкая противоположность с братом. Стройный, высокий, «ломкий»… куда-то устремленный взгляд, во что-то - вне.
Словом, грубоватый Ютов раскрылся. Сказал, что «жалко вот со старухой нашей расставаться, с няней».
- Узнаете ее - оцените. Много повидала, много знает. Туга только, навязываться не любит. Тургенев, как приедет из-за границы, посылает за ней повидаться. Много у него в рассказах от Матвеевны. Прочтешь «словечко»… Матвеевна наша! Знаете, она хорошо знала Лукерью, с
хутора Алексеевны, помните - «Живые мощи»? Не читали?!..- удивился Ютов.- Как, неужели не читали… «Живые мощи»?!..- с изумлением переспросил он Дариньку.
Она смутилась. Смутился и Виктор Алексеевич: помнилось что-то, смутно… кто-то болел, в сарае?..
- Да как же так… непременно прочтите! Это ведь здешнее, вся округа знает, из стариков. Там-то и есть это…- «красота Господня». Матвеевна за святую почитает ту Лукерью. Сама она вам не скажет. Про этот се «грех»… она, конечно, считает это за грех… я слышал от спасского бурмистра Тихоныча, он эту историю отлично знает. Думнова - по отцу, а по мужу Матвеевна- Полякова. А Василий Поляков когда-то был Лукерьиным женихом, крепко друг друга полюбили, а кончилось «мощами». Лукерья примирилась, что ее Вася женился на хорошей девушке. Непременно прочтите.
Даринька загорелась,- а где достать это, про «Живые мощи»?
- Как - где… везде!..-удивленно воскликнул Ютов. - В каждой школе, в любой читальне! Это же из «Записок охотника»!.. «Записки охотника»… неужели не читали?!..
Даринька со стыда сгорела, даже проступили слезы, и растерянно глядела на Виктора Алексеевича.
- «Провинциалами»-то оказались мы, - вспоминал он, -даже просто невеждами. Ютов и виду не подал, что уличил в безграмотности. Достал из портмоне ключик на шнурочке и вручил Дариньке: «Все наши книги в вашем распоряжении, там все найдете». Библиотеку Ютовы нам не продали. Эта библиотека, в «гагеновскнх» переплетах, семейные портреты и реликвии были внесены в сохранную расписку и оставлены временно в усадьбе, в большой угловой. Передавая от нее ключ Дариньке, Ютов неожиданно сказал:
- Хорошо, что вы…- подчеркнул он,-купили наше Ютово. Оно будет в сохранности.
Говоря, он глядел на Дариньку, и лицо его было почти нежное, с налетом грусти. Виктор Алексеевич подумал: «Почему он так смотрит?» Удивленный таким раскрытием души, он спросил:
- Почему такое доверие? Вы не ошиблись, все будет в сохранности… но вы совсем нас не знаете…
- Не знаю почему…- сказал, вдумываясь, Ютов,- подумалось так… Дарья Ивановна радостно приняла все это…- он показал на цветник,- а маме было это дорого. Вспомнилось ярко, будто я слышу ее голос, вижу ее лицо…
Видно было, как он взволнован: закусил губы и отвернулся. Тут случилось «удивительное»: волнение Ютова сообщилось Дариньке.
