АА за чаем о Тапе...
"Я навещала его, возила ему кашу... Он совсем на меня обижен... Даже не здоровался, не разговаривал со мной. Сидит в своей клетке, унылый. Когда я подошла к нему, он долго смотрел на меня... Он так мучался, бедный - он спрашивал меня - скоро ли его выпустят? Потом он начал плакать - так жалобно, что я сама не удержалась... У меня тоже были слезы...
По-моему это ужасно: или ты будь совсем человеком, или совсем животным... А так - понимать все, как Тап, - и не уметь рассказать, чтоб его поняли!.."
АА за чаем говорила много о старом Петербурге. Она его хорошо знает. Знает строителей и историю постройки всех примечательных домов, знает старые улицы (названия). Знает очень много... Я не передаю этого разговора, чтоб не напутать.
О своем почерке.
АА: "Я не люблю своего почерка... Очень не люблю... Я собирала все, что было у моих подруг написанного мной, - и уничтожала... Когда я в Царском Селе искала на чердаке в груде бумаг письма Блока, я, если находила что-нибудь написанное мной, уничтожала... Не читая - все... Яростно уничтожала..."
АА о договорах Н. С. с Блохом, об тяжелых для автора условиях...
"Такое было время... Иначе никак нельзя было издаваться..."
Об установлении дат произв[едений] Н. С.:
АА: Это пишется все по памяти...
Просит меня заняться разыскиванием стихов в журналах, т. к. ей легче вспомнить будет данные о стихотворении, если она увидит, в каком журнале оно было напечатано.
АА: "В 13 году (зимой) Н. С. совсем не писал. Я только одно стихотворение помню за это время - "Юдифь"... Он много занимался переводами... Готье и др."
Стук в дверь. Входит Ник. Ник. Пунин. У АА холодно - Маша не пришла, поэтому печка не топлена. Топим печь вместе с Пуниным.
Говорили об издании Н. С. ...
Я ухожу.
3.01.1925
Заходил в Публичную библиотеку к М. Л. Лозинскому. Сказал, что Ахматова просит его участвовать в редактировании издания, буде оно состоится. Дал ему адрес Рабиновича, чтобы Лозинский переговорил с ним. Лозинский обещал зайти к Рабиновичу и к Ахматовой.
Жалуется, что очень занят.
АА грамоте учила Равинская - мать жены брата А. Н. Энгельгардт.
А. Н. Энгельгардт обижается, когда пишу ее фамилию: Энгельгардт, а не Гумилева. А мне не хочется звать ее Гумилевой.
АА о матери Н. С. - Анне Ивановне, - сказала, что она была очень больна, даже при смерти, но теперь поправляется.
Мраморный дворец - кв. 12.
Ни уборной, ни водопровода в квартире нет. В столовой - лампочка висит над столом, в комнате АА - настольная лампочка с длинным шнуром. Эта лампа имеет 3 местопребывания: или на письменном столе, или на туалетном столике, или на ночном столике.
В Мр. Дворце электричество включают намного позже того, как стемнеет.
На окне в комнате АА - шторы серо-палевые...
В чулане - на полу кипа книг, писем, бумаг... Дрова, всякий хлам...
1. Кровать широкая двуспальная деревянная.
2. Шкаф.
3. Стол с книгами.
4. Стоящее на полу прислоненное к стене зеркало - высотой аршина...
5. Ночной столик.
6. Зеркало высокое (трюмо), стоящее между кроватью и стеной.
Между кухней и столовой деревянная перегородка не до потолка, между чуланом и передней - деревянная перегородка.
7. Маленький диванчик.
8. Полки с посудой.
9. Шкаф для кухонных принадлежностей.
10. Высокий комод, на котором фарфор.
11. Туалетный столик, на котором старинное зеркало - от прабабушки АА.
12. Высокая узенькая этажерка...
13. Остекленный шкафик для чайной посуды.
14. Бюрцо с книгами АА и пр.
Размер столовой 6 х 6 шагов, передней - 4 х 2 шага.
Н. Н. Пунин - писатель по вопросам изобразительного искусства.
"Спасибо, душенька".
"Трамуси" - трамвай.
4.01.1925
В альбоме Кардовской стихотворение, написанное рукой АА, принадлежит на самом деле Н. Г. - "Я тогда не знала, что написать, и Н. С. тут же придумал"...
Одну из своих фотографий (en face) АА как-то показывала Клюеву. "Клюев сказал про нее: графиня Октавия".
"Темное время это - Царскосельский период, потому что царсоселы - это довольно звероподобные люди, ясно, что они ничего не могут сказать. Они с ним пили, кутили, но ничего не помнят.
Так - две-три женщины да учитель, вот только кто может рассказать".
АА сказала мне, что к ней приходили Шенгели и Шервинский, приезжавшие из Москвы для устройства вечера памяти В. Брюсова.
О Н. П. Дмитриеве, который ищет "каноническую запятую" у Н. Гумилева.
АА иронически: "Скажите ему... Пусть не ищет каноническую запятую. Жалко ведь его, бедного... Н. С. запятых никогда не ставил... - Серьезней: Хотя... Кажется, к а к и е-т о знаки он все-таки ставил, потому что я помню, как он однажды бранил меня за то, что у меня после каждой второй строки точка".
"Ну а если она нужна действительно?"
"Нет, он, кажется, говорил про те места, где можно было бы поставить запятую или точку с запятой и где у меня будто бы всегда стоит точка".
Вечер у Ахматовой. Лежит, больна, в жару. Вчера ходила смотреть наводнение, простудилась. Работаю в столовой - переписываю альбомы Кузьминых-Караваевых. Пунин наливает мне чай. Потом сижу у постели разговариваем о Н. Г., о работе, о неудавшемся вечере памяти Брюсова, устроенном приезжавшей из Москвы комиссией. Обещает содействие - в получении писем Н. Г. к Брюсову от вдовы Брюсова. Обсуждаем возможности датировки стихотворений Н. Г. Просит зайти к Лозинскому, передать приглашение зайти к ней.
5.01.1925
Заходил к М. Л. Лозинскому в Публичную библиотеку.
9.01.1925. Пятница
В 8 вечера пришел к АА. Только сели, стук. Письмо от Лозинского: "Буду с удовольствием, в 9 часов"...
АА получила письмо от Л. В. Горнунга, из Москвы. Горнунг пишет, что собирание материалов об Н. Г. - дело жизни для него, что он будет с радостью работать со всяким, на кого АА укажет, что будет счастлив работать под протекторатом АА.
АА: "Я не знаю, как отнестись к нему. Я его совершенно не знаю. Может быть, очень хорошо будет, если он соберет все, что есть в Москве. Но почему он до сих пор ни к кому не обращался?.."
Говорит мне о Горнунге: "Он ревнует к вам... так же как и вы к нему!..".
Составила список тех, к кому нужно обратиться в Москве за воспоминаниями о Н. Г. и материалами.
Занимается датировкой стихотворений "Колчана" и "Чужого неба".
Приходит Пунин. В 10 1/2 приходит М. Лозинский: "Я избегал много лестниц, прежде чем Вас нашел!".
Не виделись очень давно. Взаимные расспросы. М. Лозинский крайне выдержан и корректен. В разговоре легок и остроумен, но больше скользит по верхам. Отвлекаемся в сторону от разговора о Гумилеве. АА несколько раз, ставя вопросы прямо, возвращает его к теме.
Читает ему составленный список: "... Таким образом я отвожу Нарбута и Ларису Рейснер. Вы согласны со мной".
М. Л.: "Нарбут? Нет, отчего?.. Я от Мандельштама слышал о нем, и то, что слышал, - почтенно. Это очень странный человек - без руки, без ноги, но это искренний человек. А вот Лариса Рейснер - это завиральный человек. Это Ноздрев в юбке. Она страшно врет, и она глупая!"
Засим М. Лозинский иллюстрирует лживость Л. Рейснер несколькими примерами.
Лозинский: "Как бы хорошо было, если б Н. С. или кто-нибудь записывал даты. Но в конце концов все живут для жизни, а не для посмертного собирания стихов. Н. С. не как Блок. Тот и день, и час, и кто с ним обедал - все записывал!"...
Говорили о Срезневских и о разных людях, которые могли бы дать воспоминания о Гумилеве (Макридин (инж.), Ахшарумова, Алексей Ник. Лавров типограф и др.).
У Лозинского есть две картинки из Ц. С. дома Гумилевых ("Торговля невольниками" и "Кораблекрушение"). М. Лозинский. 9.1.25. (АА добавила, что они висели в ее комнате.)
М. Лозинский сообщает, что познакомился с АА у Елиз. Кузьминой-Караваевой 10 ноября 1911 года.
Николая Степановича в тот раз у Кузьминой-Караваевой не было.
О Вс. Рождественском.
Я: "Он теперь далеко не так уверенно рассказывает мне об Н. С., после того как я изобличил его в ложности его сообщений.
АА: "Да... Не так махрово говорит!"
10.01.1925
Утром ездил к Сем. Мих. Горелику (был режиссером, ставил "Гондлу" в Ростове н/Д и здесь). Горелик обещает собрать все, что у него есть. Говорит о Ревельском "Шатре" и его издателе, о Ремизове. Говорит, что оригинал добавления к "Гондле"... (дальше запись обрезана Лукницким - В. Л.)
12.01.1925
О письмах Н. Г. к А. Ахматовой.
АА рассказывала мне их историю. Письма с 1906 по 1910 Н. Г. и АА после свадьбы сожгли. Письма следующих лет вместе с различными бумагами АА постепенно складывала в имевшийся у нее сундук. Сундук постепенно наполнился ими доверху. Уезжая из Ц. С., АА оставила сундук на чердаке. Так он там и оставался. Недели за три до смерти Гумилева АА ездила в Ц. С. На чердаке сундука не оказалось, а на полу были разбросаны груды писем и бумаг. АА взяла из груды все письма к ней - те, что у нее хранятся. Больше писем она не нашла. А остальные - письма к отцу, к матери - АА по понятным соображениям не считала себя вправе брать ("Н. С. был жив, сама я - чужой человек там... Конечно, если б я поехала туда недели на три позже, я бы их взяла").
