Чем больше я рассказывал об этом Аркадию, тем сильнее верил, что, когда мы прощались, Марина не просто ушла в свой дом, оставив мне на память глиняный черепок, а, уходя, сказала, что, если не вернется осенью в Москву, я должен за ней приехать. Аркадий соглашался. Конечно, она так сказала! Непременно нужно за ней поехать! Верный друг, он ни разу не сказал того, что я понимал и сам, но о чем старался не думать: никто не пустит меня в Керчь!
Всю эту осень и зиму я очень много читал. На уроках. За едой. Даже на улицах.
Потом зима сразу кончилась. Тающие сугробы, и просыхающие тротуары, и пушистая верба на улицах, и зазеленевшие кусты - все понеслось одно за другим, будто от последнего снега и до первых листьев прошел не месяц день... В школе открыли и вымыли окна, мы ходили в школу без пальто и шапок, на переменах выбегали в Гнездниковский переулок и по выщербленным кирпичам влезали на широкую каменную стену. За стеной был пустырь, на котором милиционеры обучали служебных собак. Собаки видели нас, вырвавшихся из школы, начинали радостно лаять и сбивались со своих собачьих уроков, а милиционеры сердились и прогоняли нас.
Мне казалось, что в эти дни с моими глазами случилось то же, что со стеклами окон. Всю долгую осень и бесконечную зиму они были словно мутными, я ничего не видел ими, кроме книг и черепка, который мне подарила Марина. А теперь мои глаза распахнулись, как окна. Я видел каждый кирпич нашей школы, я видел зеленый мох старой стены, ограждавшей пустырь, каждый лист на дереве, лицо каждого прохожего...
- Проснулся наконец! - сказала мама.
В один из первых теплых вечеров я пришел к Аркадию. Я застал у него ребят, которыми он верховодил прошлым летом на даче, покуда не подружился со мной. Они играли в настольный бильярд - эта игра была новинкой. Аркадий объяснял, как ставить металлические шары, как держать кий, как бить. Он произносил загадочные слова: "от двух бортов!", "дуплет", "свой", "кикс", - и все вокруг него повторяли: "Сам Аркадий сказал..."
Я удивился. Я не знал, что "дачные" бывают у Аркадия. Он мне об этом не говорил. Но по разговору, который они вели, я понял, что бывают. Вот и сейчас вместе собираются идти в кино "Центральный" на звуковую картину "Снайпер". "Дачные" встретили меня хорошо, позвали с собой. Аркадий, правда, не поддержал приглашения. Но тут полил такой дождь, что идти никуда не пришлось.
Аркадий предложил еще поиграть на бильярде. Проигравший вылетал, а Аркадий всех обыгрывал, и "дачные" сказали, что им это надоело. Мишка Вайнштейн предложил устроить викторину. Викториной тогда увлекались все. Аркадий скривился.
- Скучища! - сказал он.
Но "дачные" заупрямились. Совсем не скучища. Нужно только найти номер "Огонька", где есть вопросы и ответы.
- Нет у меня "Огонька", - сказал Аркадий.
Но я вдруг осмелел и вызвался задавать вопросы без "Огонька". Из головы.
- Ловко придумал. А ответы? Может, ты такие вопросы задашь, на которые вообще нет ответа!
Но меня уже понесла неудержимая сила.
- Да вы попробуйте! Хотите, я задам вопрос, напишу ответ на бумаге и спрячу его, пока все не ответят. Ответ можете проверить по энциклопедии.
- Чего-то писать, потом проверять - муть, - сказал Аркадий. - Манная каша.
Но "дачных" уже зацепило.
- Нет, попробуем! Ты что же, один будешь всем вопросы задавать?
Я уже не мог остановиться.
- Могу один. А потом вы все - мне!
Мишка Вайнштейн восхитился:
- Сеанс одновременной игры на шести досках! Начали? - Начали!
Книги той долгой осени и бесконечной зимы встали у меня перед глазами: книги Рубакина, Алтаева, Поля де Крюи, Заяицкого, Плавильщикова, Богдановича, Данько. Левенгук шлифует стекла, а потом смотрит сквозь эти стекла на каплю дождевой воды; Леонардо да Винчи рисует на щите чудовище, составив его изображение из разных зверей, змей и насекомых; Бетгер, рассеянно покатав в руке комок пудры с парика, открывает секрет китайского фарфора; Де Лонг прощается с затертой во льдах "Жаннетой"; киязь-бунтовщик Кропоткин; солдаты Черниговского полка; писарь Клеточников открывает народовольцам секреты Третьего отделения; Вамбери в одежде дервиша идет по тропам Персии; английский мальчик от лени изобретает регулятор паровой машины, и другой английский мальчик работает на фабрике ваксы, чтобы все об этой фабрике запомнить и когда-нибудь написать...
Я задавал вопрос и записывал на бумаге ответ, а бумагу переворачивал. И если "дачные" не знали, когда жил Спалланцани, что изобрел Фультон, что стало с детьми человека, который первым предложил перелить кровь, я пересказывал на память целые страницы из любимых книг, дополняя их подробностями.
Первые мои ответы "дачные" пробовали проверять по энциклопедии, а потом просто стали слушать. Если я ошибался, они не замечали.
Когда мы кончили игру и выглянули в окно, дождь уже давно перестал, тротуары просохли. Но в кино мы уже опоздали. Восьмой час, нам не продадут билетов. Я сказал ребятам, что "Снайпера" можно посмотреть и в другой раз, а сейчас лучше пойти ко мне, я покажу книги, в которых все это вычитал, и мы можем сделать опыты, которые описаны в книге Перельмана "Чудо нашего века".
"Дачные" двинулись за мной, и я был так счастлив, что не сразу заметил: Аркадий остался дома. Но даже это не испортило мне весеннего вечера, когда я снова почувствовал переполняющую меня радость. В этот день я лег спать, зная, что завтра, ну, послезавтра все должно перемениться. Должно случиться что-то хорошее.
И случилось!
Мы занимались во вторую смену. Я приходил домой, и дорога от школы до дома по весенней вечерней улице Горького еще долго звенела у меня в ушах и гудела в крови.
В тот вечер накануне выходного дня (выходные были тогда не по воскресеньям, а шестого, двенадцатого, восемнадцатого и так далее) мама не спросила: "Ну, что в школе?" - она внимательно посмотрела на меня и медленно выговорила:
- Тебе письмо!
- От кого? - спросил я. Раньше я получал письма только от родителей.
- Не знаю. Письмо у тебя на столе.
Я подошел к столу, за которым делал уроки. На столе поверх стопки учебников лежало письмо.
Почтовая марка. Штемпель. Наш адрес. Наша фамилия. Мое имя.
У меня остановилось, а потом заплясало в груди сердце.
Только один человек на свете мог написать мне письмо. Только один человек на свете должен был написать мне письмо. Только от одного человека на свете всю эту долгую осень, всю эту бесконечную зиму, всю эту короткую и быструю весну я ждал письма. И этот человек написал мне.
Марина!
Я еще не вынул письма из конверта, а уже знал, что письмо написала она.
Письмо действительно написала она.
Очень четкими буквами, похожими на те, которыми она переписывала заметки. В тетрадях она писала по-другому. Но разве за такой длинный год не может измениться почерк?
Марина писала мне, что очень по мне скучала. Марина писала, что приехала в Москву на один день и, когда мы увидимся, все объяснит. "Я буду ждать тебя завтра в два часа у колонн Большого театра".
Завтра. В два часа дня. У колонн Большого театра.
Завтра. В два часа дня. У колонн Большого театра.
Завтра. В два часа дня. У колонн Большого театра.
У Большого театра восемь колонн.
Это я запомнил в тот давний майский день. Я пришел раньше, чем было написано в письме, и начал ходить от колонны к колонне.. Мне казалось, что, если я буду стоять неподвижно у первой колонны, Марина может появиться у последней и не заметит меня в толпе.
Чтобы быстрее шло время, я считал колонны. Их было восемь. Между первой и второй и между седьмой и восьмой стояли фонари. Я то и дело выходил из-под колоннады посмотреть на уличные часы, потом кидался обратно, чтобы мы не разминулись. В половине третьего, стоя около пятой колонны, я перечитал письмо.
Может быть, я что-нибудь перепутал?
Я ничего не перепутал.
Потом я спрашивал у каждого прохожего, который час, пока один из них, который, видимо, тоже кого-то ждал, не прикрикнул на меня:
- Что пристаешь, надоел!
В три часа я понял: Марина не придет. В четверть четвертого я еще раз прошел через всю колоннаду, от первой колонны до восьмой и от восьмой колонны до первой...
Букетик подснежников, который я, смущаясь, купил по дороге, завял у меня в руках, Я не знал, что с ним делать. Я не хотел нести его домой и не мог выбросить.
Я пошел к станции метро - метро открыли в начале того самого давнего мая, когда все это происходило со мной. И тут мимо меня с хохотом пробежали какие-то ребята. Лица их показались мне знакомыми, но я не сразу понял, кто это. И только когда они обогнали меня и стали около входа в метро около ниши, где тогда помещался гипсовый спортсмен, а я подошел ближе к вестибюлю, я узнал их. Это были "дачные" во главе с Аркадием. Они захохотали и загикали, а я все еще не понимал, откуда они взялись и чего так веселятся. И тут я услышал голос Аркадия:
- Ну, что я говорил? Профессор возвращается со свидания. С цветочками возвращается! Ну, задай нам вопрос, профессор!
