которых обязательно три.
И дорога, по обоим сторонам которой растут ели, и небо с облаками из ваты, из которых приходят метели, и развилки, которых обязательно три: я закрываю глаза и смотрю – мой Бог внутри.
~
Мне надоела эта война, я скидываю оружие, снимаю доспехи. Мне не нужна ни вечная слава, ни жалкая пародия успеха. Какой глупостью было снова поддаться вере, что эта война уж точно что-то изменит. Как жаль потерянного времени, и тех, кто всё ещё верит. Я уходил, как от огня уносил оттуда ноги, покуда есть ещё куда идти, покуда с нами родные Боги. Мне что-то кричали в спину, а я уходил стремительно. И Боги смеялись при этом, и смех их был так заразителен.
~
Что я сделать могу, чтоб уменьшить этот кромешный ад? Отвоюй у него кусочек земли, посади там из яблонь сад. Где темно, обязательно на контрасте свет, а в саду этом можно встречать не один рассвет. Сколотить из доски и лавку, и прочный стол, усадить за него друзей, усадить врагов. Напоить всех чаем из диких трав, исцелить всех разом от горьких травм. Там, где ты – там свет, там любовь и лад, тень дубов, и дом, и из яблонь сад.
~
Лети, моя птица, – расправь свои крылья – на север, ко правде, в родную столицу. Видала ли там знакомые лица? Плескалась ли там в холодной водице? А мне не напиться, здесь не напиться. А мне за тобою на север сгодиться?
~
Отгорел костёр осени, отгорел, теперь остался только тот, который у тебя внутри – следи за его пламенем, следи. Его хотят задуть ветра зимы: зима про смерть, про остановку, про лёд, сковавший всё вокруг, и трещинами тянущийся прямо к сердцу, а мрак, и грусть всегда не к месту, и где-то далеко твой верный друг. У осени последняя глава, всегда таинственна, всегда туманна, полна надежды и обмана – и на бумаге лишь одни слова. Под толщей снега гаснет лист, вчера он был ещё багровым, а по весне он станет новым – так пишет пьесу сценарист. Закат у осени, на сцене – тень, в защитниках – родные Леги, и на запястье обереги, и в сердце вера в новый день.
~
Далекая прекрасная страна, из прошлого, из сна, как наважденье,
Мне всюду видится она, сынов и дочерей Богов великое творенье.
Врата в неё в наших сердцах, ключи запрятаны во сказах и былинах,
В речах серебробродого отца, в напевах, рунах и затерянных святынях.
Я вижу этот прошлый мир, народ с земель Ророга и Орея,
И славный город солнца их во храмах и садах – Великая Гиперборея.
~
Плачь, плачь, моя хорошая, – в моих силах остановить лавину ненависти, переплавить свинец в золото, иссушить болото, в котором не один из нас погряз и не раз. Я тебе сестра, прими всё, что у меня есть – моё живое сердце и мои объятия, поделись своей болью, мы вплетем её нитью в узорчатый плед, и до следующей осени распустим, сожжем нити в костре Мабона, переродимся, продолжимся новым. Помни, знай, ты не одна, я сестра тебе, как в поле ржи травинка к травинке. Плачь, плачь, моя хорошая, моя женщина, моя жiнка.
~
Осень обнимает золотом, янтарем, обволакивает коконом из шерсти, за окном сгустились сумерки (хотя ещё нет и шести), время одиночества и грусти.
~
Страх приходит тихо. Незаметно пробирается под одежду, заползает в мысли, проникает в сердце. Только сидела, думав о постороннем, и вот ты в его тисках. Паскуда, сволочь. Сколько жизни моей сожрал. Сколько лжи обрисовал, окаянный. Скольких умертвил в моей голове.
Становлюсь мудрее, не лыком сшита. Повесила ему на шею колокольчик. Теперь я знаю о приближении врага, знаю его повадки, поступь. Бороться с ним невозможно, но облачиться в доспехи – вполне. Ты видишь врага, чувствуешь его могильный запах, но в себя не пускаешь. Пусть бродит, пусть бродит. Побродит да уйдет. Вот только доспехи придется снять, они и хорошее не пропускают.
~
На этой планете я странствовал.
Я окунался в море, и оно омывало мои ступни, усыпало кристаллами соли и песка, забирало все невыплаканные слезы. Я поднимался на вершину горы и Бог становился моим соседом, внимал моим безмолвным речам и так же тихо отвечал. Я заходил на восточный базар и вмиг становился его частью: звенел браслетами, вдыхал аромат табака и благовоний, вплетал встречи своей жизни в узоры ярких ковров.
На этой планете я творил. Погружал руки в мягкую глину и ваял кувшин. Сажал маленькое семечко в землю и наслаждался вкусом ароматной дыни некоторое время спустя.
На этой планете я любил. Женщину, друга, ребенка.
На этой планете я мечтал, плакал, молился.
На этой планете я заходил в тупики. Я злился. Ненавидел. Познавал страхи и боролся с демонами.
На этой планете в череде многих воплощений я жил.
~
Идет война, долгие, долгие года. Ты еще не родилась, когда она началась. Мать и отец твои не родились, деды не родились, и предки дальние. Что мы знаем о той войне? Да ничего не знаем мы.
Мороком давно покрыта Земля, хотя и не Земля она вовсе, а Мидгард. И всё что знаешь ты – кривда. А Правду, а про Правь, где Боги живут, ничего не знаешь ты, и про Сваргу небесную ничего не знаешь ты, и про пращура Рода. А меж тем он породил всё явное и неявное, всё, что вращает колесо года. И жизнь породил, и Рода, и предков твоих дальних, и дедов твоих, и отца и мать твоих, и тебя самого. Всё ты знаешь, всё, кроме одного, да самого главного: жизнь твоя у тебя в руках, жизнь твоя в Родных Богах, в предках твоих, в твоих корнях. Славь родных Богов, славь предков своих, живи по Кону, избегай дурного.
Идет война, долгие, долгие года, уж близок конец той войны, морок спадает, ночь отступает, рассвет Сварога наступает.
~
Сейчас вершится тот самый праведный суд: с каждого спрашивают. И с меня спрашивают. Судей никаких нет и карателей никаких нет. Только тихий голос внутри каждого. Сами себя спрашиваем. Сами себе отвечаем. Очень тихий суд. Слышно на всю планету.
~
Он смотрел сквозь стены, сквозь душу, сквозь миры,
В кармане держал вечность на одной связке с ключами,
Постукивал костяшками пальцев по двери,
Но входил без стука – отчаянный.
Он говорил громко, четко, истинно,
