раз он навещал это место; а угасая на смертном одре, он, почувствовав облегчение в страданиях, слал еще туда свои последние благодарственные молитвы. Он умер. После него Ян-Казимир принял в слабые руки тяжелое наследие. Отправляясь на коронацию, набожный потомок Ягеллонов не миновал образа Богородицы; на обратном пути, уже женатый, пришел он просить благословения в супружестве, а позже, в дни тревоги и бедствий, не раз заезжал он на Ясную-Гору, прибегая под покров Заступницы скорбящих.
Как разразилась над Польшей жестокая вьюга, и как сдавалась шляхта вместо того, чтобы бить врага
Уже на вершине Ясной-Горы гордо возвышались стены нового костела, часовни и монастыря; у ее подножия в том месте, где забил ключ, был построен костел св. Варвары; с другой стороны, как бы на страже, встала часовня св. Роха, а с третьей — св. Иакова. Часовня иконы Марии расширилась и значительно увеличилась, а из даров и богатств, собранных веками, было решено отлить серебряные статуи и украсить большой алтарь черным деревом и серебром, как бы для возбуждения жадности новых гуситов.
Тем временем небо над Польшей начало хмуриться, зловещие знамения, которые простой народ считал за предостережения милосердного Бога, предвещавшие бедствия, увеличивались с каждым днем. За несколько лет перед тем сгорело подожженное злоумышленниками местечко Ченстохов; за год до нашествия неприятеля огонь случайно уничтожил высокую колокольню костела. На небесах искрились кометы, и происходили таинственные явления; страх сжимал сердца людей.
Набожные люди с ужасом наблюдали эти вещие знамения на земле и на небе, на звездах и солнце, и верили, что Отец Небесный, прежде чем послать наказание, шлет предостережения. И не напрасны были опасения, так как приближалось время небывалых бедствий и невиданных унижений и горя.
На Руси восстали казаки, дав волю долго заглушаемому чувству ненависти. Царь Московский взял Вильну, которую Радзивилл даже не защищал: потому ли, что перешел на сторону шведов, или потому, что более занят был защитой собственных имений. Карл-Густав, побуждаемый изменником Радзеиовским, слишком хорошо знавшим положение Польши, нарушил под простым предлогом перемирие, заключенное до 1661 года, и высадился на берег 15 августа 1655 года, желая покорить Польшу и завладеть королевством, совершенно открытым для нападения неприятеля, которого удерживала только слава о его былом могуществе. У Польши не было ни защитников, ни союзников, ни друзей, вся ее надежда была на Бога.
Весть о нападении Карла-Густава сначала казалась неправдой, и казалось невероятным, чтобы он отважился напасть на страну, население которой могло встать, как один человек, на защиту родного очага. Сначала говорили: он не перейдет Нотеца и Варты! Но Бог захотел покарать и орудием своей кары избрал изменника.
Еще смеялись над шведами, когда подканцлер Радзеиовский готовил уже им в Великой Польше торжественный прием. Как вдруг широко распространились страх и молва о том, что Карл перешел Варту, а воевода калишский Грудзинский и воевода познанский Опалинский присоединились к нему. Великополяки отреклись от своего короля, широко отворили ворота пришельцам, протянув им вооруженную руку.
Еще Польша не очнулась, пораженная нашествием шведов, когда они уже овладели Познанью, Калишем, Косцяной, Крушвицей, Быдгощем и быстро приближались к столице, к Варшаве. Измена великополяков была причиной всех позднейших бедствий, так как она была дурным примером, так как говорила о возможности того, о чем никто раньше, кроме Радзеновского, не думал — об отречении от своего короля, нарушении присяги, добровольной покорности бесправному пришельцу, не имевшему ничего общего с Польшей, явившемуся завладеть ею.
Ян-Казимир, отчаявшись в силе королевства, сыны которого, даже не пролив капли крови, сразу перешли на сторону врага, — с тяжелым сердцем, от сознания своего бессилия, отступил к Кракову; но и здесь нечем было защищаться. Мужество Стефана Чарнецкого и горсти его товарищей не могло спасти столицу, и эта дорогая реликвия была обречена на разрушение. Из Кракова изгнанник-король уехал в Спиж, а Краков еще защищался остатками своих сил.
Последний союзник католической Польши, ее наемный друг, хан татарский, который сегодня служил Хмельницкому, завтра гетманам, — видя разоренный край, захваченные области, а короля в изгнании, — ушел в свои степи, ожидая, на кого бы напасть, с кем воевать? Для него все неверные были одинаковы; лучшим был тот, кто платил.
Трудно себе представить, каким ужасным было состояние страны в то время; короля не было, не хватало защитников; всюду были предатели, всюду появлялся неприятель, и растерзанное наследие Ягеллонов распадалось на части. В Вильне правил Хованский, Краков осаждал шведский генерал Виттемберг; в Варшаве губернаторствовал швед вместе с изменником; по воеводствам день ото дня все чаще присягали Карлу-Густаву. Не было надежды, не было спасения, и казалось, что последние минуты долгого беспечального житья погребальным звоном проносились над головами людей, не знавших, к кому склониться под защиту. Направление умов было таково, что исчезала последняя надежда; бежали к изменникам, к неприятелям; остальные вздыхали и ждали помощи… от татар. По рукам ходили какие-то письма, извещавшие об этих союзниках, а тем временем город за городом, крепость за крепостью сдавались, объятые ужасом, неприятелю.
На границах всюду кипели бои, или, вернее, совершались нападения на беззащитных. Украина истекала кровью, Каменец был осажден Хмельницким, русские города уже приготовили ключи для казацких гетманов; шляхта дрожала на своих хуторах, хотя и обнесенных частоколом; по костелам шли моления; гибель казалась неизбежной.
Шведы же в занятой ими части Польши хозяйничали по-своему. Шляхта завлекалась всеми возможными способами, подкупалась громкими словами; в будущем были обещаны деньги и пожертвования на костелы, защита веры и прав. Горсть оставшихся верными, хоть и небольшую, но страшную для него, Карл-Густав хотел устрашить эдиктом, дававшим право каждому, даже черни, верховодить над господами и выдавать живым и мертвым каждого, заподозренного в неприязни к нему, и получать за это награду. К счастью, это подстрекательство к убийствам и грабежу, раздувавшее огонь злодейства, больше возмутило, чем привлекло сердца к шведскому королю. Оправившись от первого страха, с грустью и болью, с тоской на сердце, каждый искал способа, как вернуться на чистый путь, на путь нравственного долга.
Были, впрочем, люди, которые и в великих бедствиях не потеряли надежды на Бога, не утратили мужества и склонились к стопам Всеблагого, каясь в грехах, ожидая, когда Отец Небесный простит их.
Как со всех сторон в монастырь проникает страх, и какие гости дают Кордецкому советы
В Ченстохов отовсюду доходили страшные вести о шведах. Гонец за гонцом, посол за послом приносили известия все ужаснее и ужаснее. Уже ожидали нападения, и наверху колокольни стоял
