псих мог так в него уверовать.
Матч начался. В конечном счете это походило на игру в вышибалы. Но имелась и существенная разница: перемещаться можно было только с зажатой между ляжками метлой. Сам не понимая почему, Мартин двигался с потрясающей легкостью. Ему лучше всех удавалось подобраться к противнику сзади, чтобы вывести того из игры. При каждом выигранном очке истерия вокруг него нарастала. Его без устали подбадривали: «Гарри, Гарри, Гарри!» Он метался во все стороны, уже не понимая ни где он, ни в чем цель этой дурацкой игры. Он затерялся в какой-то польской глуши, потея и умирая от усталости, в атмосфере полного бреда. От него ждали, что он вот-вот выиграет победное очко (в конце концов он разобрался в правилах игры). И тут он внезапно бросил метлу на землю. Его жест вызвал всеобщее изумление. Почему он так сделал? Может, в самый ответственный момент он попытается сотворить нечто необычайное? Кое-кто шептал, что надо ему довериться: наверняка за его поступком стоит какая-то стратегия. Это же Гарри Поттер собственной персоной. Мартин обернулся, разглядывая толпу, сгрудившуюся у игрового поля и неотрывно следящую за малейшим его движением. На какое-то мгновение он позволил картинке застыть, а затем разразился безудержным хохотом. Никто ничего не понял. Как можно смеяться в разгар такого серьезного действа?
Он ушел с поля, провожаемый растерянными взглядами. Не взяв последнее очко, он обеспечил проигрыш своей команде. Некоторые неисправимые оптимисты робко надеялись, что «может, это какая-то другая стратегия». Но нет, приходилось смириться с очевидной истиной: он просто сбежал. Два или три фаната устремились за ним, чтобы удержать. Мартин пригрозил заклятьем любому, кто попытается помешать ему уйти. В ужасе эти чокнутые немедленно расступились. Он в одиночестве дошел до дортуара, взял свою сумку и покинул замок. На обратном пути он думал о том, что в этой странной истории имелся один неоспоримый плюс: она подтвердила нечто давно ему известное – именно он должен был стать Гарри Поттером.
24
Он описал свое приключение матери. В очередной раз, чтобы доставить ей удовольствие, он признал, что поездка пошла ему на пользу. На самом деле мало что изменилось. Он был способен приблизиться к вселенной Дж. К. Роулинг, что уже было большим прогрессом, но горький привкус поражения оставался с ним, и казалось, что от этого ему не избавиться никогда. Оставалось ждать – скоро выход найдется.
Мартин рассказал о своем путешествии и Кариму. Тот от души повеселился, воображая физиономии участников, застывших вокруг квидишного поля. А потом сказал:
– Может, и у меня тоже так получится?
– Как?
– Излечить подобное подобным.
– А, ну да.
– Только вот… Для начала мне придется сесть в тюрьму… – закончил Карим с улыбкой.
Они по-прежнему придумывали стратегии, позволяющие забыть Другого, но в более легком ключе. Если разделить на двоих, все выглядит не так трагично. Мартин чувствовал, что его понимают, и это действовало успокоительно. В сущности, Карим стал для Мартина намного больше, чем другом, – он стал для него предсказателем.
25
В тот вечер Карим предложил Мартину отправиться вместе на вечеринку. В вестибюле его дома организаторы вывесили приглашение. Со всевозможной учтивостью и чтобы немного смягчить возможные будущие неудобства, они предлагали соседям зайти выпить по стаканчику. Из тех объявлений, которые пишут, не думая, что у кого-то хватит смелости реально к ним вломиться. Но они не знали Карима. Идти туда, где он не встретит ни единого знакомого лица и где никто его не ждет, стало лейтмотивом его жизни. После фатального кастинга он больше не мог видеть друзей – любой из них невольно напоминал ему о прошлом. А потому Мартин отправился вместе с другом к незнакомой молодой паре – двум образчикам нормальности.
Карим принес выпивку покрепче – лишь бы побыстрее поплыть. А Мартин просто бутылку «Швепса». Первое время они держались в сторонке, забившись в угол на кухне. Выпив, Карим решил пойти потанцевать в гостиную. Мартин начал завязывать какие-то нелепые разговоры, бросая обрывки фраз то здесь, то там, будто пытаясь раскрошить свои мысли. Трудно сказать, на каком именно пассаже этой ночной партитуры они сблизились с Софи. В ночи наступает время, когда времени больше не существует. Всякий раз, заходя достать банку пива из холодильника, она видела его – словно одинокий маяк посреди праздника. В конце концов она обратилась к нему, а поскольку Мартин был не в силах оживить беседу, ее речь превратилась в монолог. Может, молчуны провоцируют на откровенность? В случае Софи так оно, похоже, и было. Она рассказала, что заканчивает медицинский факультет и готовится к первым дежурствам. Ребенком она обожала играть с братом в доктора и пациента. В четыре-пять лет она выслушивала его пластиковым фонендоскопом, выписывала невероятные рецепты и заставляла пить якобы волшебные микстуры. Находясь во власти этой вымышленной медицины, брат ни разу не заболел. Софи увидела в этом неоспоримое свидетельство своего дара. Есть нечто прекрасное в том, что детская игра может превратиться в дело жизни взрослого. Вот о чем она болтала. Но на самом деле она хотела лишь одного: узнать побольше о своем молчаливом собеседнике. Кто он?
Мартину понравился поток слов этой незнакомки, открывшейся с такой простотой. Сосредоточившись на ее рассказе, он не обращал внимания на гостей, заходивших за выпивкой или за пепельницей и наталкивавшихся на него. Слушать эту девушку означало отделяться от толпы. Ему было хорошо с ней – чисто инстинктивное чувство, пусть даже перед тобой человек, бурно радующийся частоте дождей в Эфиопии. Настала очередь Мартина говорить. Софи спросила:
– А ты? Чем ты занимаешься?
Значит, опять придется самоопределяться, выбирать, что сказать о себе, отдавать частицу своего прошлого, чтобы получить взамен настоящее. Он мечтал о встрече, не основанной ни на чем конкретном. Это напомнило ему слова Флобера, адресованные Луизе Коле [64]: «Что кажется мне прекрасным, что я хотел бы написать, – это книгу ни о чем, книгу без внешней привязки, которая держалась бы сама по себе, внутренней силой стиля». Да, именно таково было его желание – чтобы на его пути случилась встреча, не требующая рассказа о себе, встреча, которая держалась бы лишь внутренней силой стиля.
От ожидаемых откровений его спасло возвращение вусмерть пьяного Карима:
– Ты где? Я тебя повсюду искал!
Совершенно неправдоподобное заявление в двухкомнатной квартире. Однако его приход дал лишь краткую передышку. Карим тут же исчез, и больше Мартин тем вечером его не видел. Однако он воспользовался случаем, чтобы пояснить:
– Мы вместе работаем в Лувре…
Эти несколько слов, казалось, покорили
