- Во-первых, вы писатель... Не может быть, что вы не в курсе. Есть перечень сведений... Главлит им руководствуется...
- Дозвольте взглянуть.
- Да у вас же у самих, наверное, есть?
Я театрально развел руками.
- Откуда? Ничего у нас нет. Голяк.
При этом я блудливо выкручивал шею, стараясь заглянуть в лежащую перед генералом книжечку. Генерал же локтем загораживал текст.
- Вы прям как второгодник, Сергей Евгеньевич, - по-отечески пожурил он, списать хочете...
- В точку попали, товарищ генерал; я и есть второгодник, в девятом классе выгнали на...
Генерал расцвел.
- То-то я и думаю: писатель, а такие слова...
Я закивал.
- Все правильно, Сергей Алексеевич, все правильно... взглянуть бы, а? По-свойски, по-военному: вы - генерал, я - рядовой.
- Так ведь секретно, - вяловато отбивался цензор. Но чувствовалось, что показать хочется.
- Какие там секреты, Бог мой! - порол я ахинею, зацепившись за краешек заветной брошюры. - Вы мне покажете, я ребятам своим перескажу, друганам, товарищам по перу: Маркову Георгию Мокеевичу, Проскурину Петру Лукичу, Бондареву... расскажу им, чего нам можно, чего нет.
- Знакомы с ними? - уважительно удивился генерал.
- А то. Домами дружим, в баньку ходим, бабы наши фасоны обсуждают...
И генерал поддался. Он повернул ко мне текст, ладонями прикрыв при этом номера параграфов сверху и снизу, для прочтения оставался лишь узкий просвет.
- Еще чуть-чуть, - игриво упрашивал я цензора. - Ка-апельку. Только параграф.
С таким же энтузиазмом я в свое время склонял к любви особ противоположного пола. В данном же случае мы скорее напоминали голубую пару.
Но генерал был крут:
- Параграф не надо! - рявкнул, сведя на нет мои домогательства. - Чего могу - даю. И - будет!
В щели между чисто вымытыми генеральскими ладонями значилось следующее:
Перечень сведений в Вооруженных Силах СССР, запрещенных к открытому опубликованию.
СЕКРЕТНО No 2651
"Утверждаю"
21 июля 1988
С. Ахромеев
Упоминание о низком политико-моральном состоянии личного состава Вооруженных Сил СССР, в том числе о негативных отношениях между военнослужащими...
Сведения о неудовлетворительном состоянии воинской дисциплины (общая оценка, характер, взыскания, количество...) в центральных и окружных открытых видах информации...
- Мы уж и так и сяк пытались... - генерал вздохнул, - все равно политико-моральное вылазивает... Вы, Сергей Евгеньевич, думаете, что в стройбате собраны...
- Я не думаю, я служил в этом стройбате, товарищ генерал. Нас в шестьдесят девятом согнали из всех стройбатов страны, сволочь, неугодную по разным причинам, и гнали на исправление в Билютуй, в Забайкалье. Знаете, там урановые разработки. Там солдаты на полгода меньше служат, зато потом приплод не дают, себе подобных не размножают. Половое атрофируется.
Генерал покачал головой, заловив меня на явной лжи.
- Но вы-то дали, Сергей Евгеньевич, приплод имею в виду.
- Так меня не довезли до урана. В Ангарске тормознули.
Генерал оживился.
- Частный случай, частный случай. Нельзя исключительный случай накладывать на все вооруженные силы. У вас там драка, рота на роту...
- Да я сам в ней участвовал.
- Все равно: частный случай. Два-три человека, группа даже - пожалуйста. А часть целая - не на-адо. Это неправильно будет. В редакции же все знают. Заместитель главного редактора знает. Перечень утвержден маршалом Ахромеевым.
- Какой маршал у нас, однако, интересный! Одной рукой цензуру утверждает, а другой Рейгана уверяет, что у нас свобода слова. Нехорошо получается.
Наш разговор пошел по второму кругу. У генерала начался обед. В кабинет робко протискивались подчиненные, безмолвно напоминая шефу о своевременном приеме пищи, но генерал разговорился.
- Я даже, честно говоря, удивился, как это журнал берет такую повесть. Еще еврей там у вас... Политическое у вас там. Национализьмом пахнет... солдаты женщин в казарме сношают... Неэтично.
- А вы читали "Один день Ивана Денисовича"? - перебил я генерала.
Полковники, прилипшие к стене, синхронно дернулись, укоризненно взглянув на меня как на пукнувшего не ко времени недоросля. Но генерал не смутился, лишь трясанул погонами.
- Да. Знаю такой роман... Вам страницы предоставлены, а вы и рады...
Я встал.
- Всего хорошего, товарищ генерал.
Цензор проводил меня до дверей и, передавая застоявшемуся полковнику, по-отечески попросил не рассказывать никому о нашем разговоре.
Но я ему испортил весь уют.
- Дорогой Сергей Алексеевич! Даю честное слово, что, как только выйду из военной цензуры, тут же постараюсь рассказать о нашей встрече как можно большему числу людей. Не взыщите.
В приемной Главного политического управления повсюду висели плакаты: указательный палец мрачного воина грозил посетителю: "Помни о военной тайне". Я зашел в кабинку местного телефона. Телефон молчал. Я затравленно стал шарить глазами в поисках инструкции и нашел ее: "Закрой плотно дверь!" Притянул плотнее дверь - телефон загудел.
Заместитель начальника отдела культуры полковник Волошин отыскался тут же. Я зашел с обкатанного козыря: я в инфаркте и начинаю самоубиваться прям здесь, в телефонной будке.
- Подождите!
Красивый, моего возраста полковник Волошин легкой побежкой спустился со ступенек. В руке он держал листки бумаги.
- Может, "скорую", Сергей Евгеньевич?
- Не надо "скорую", скажите лучше, печатать будете?
Полковник мужественно повел красивой головой.
- Н-нет! Не будем. Плохая повесть, Сергей Евгеньевич. Очень плохая. - Он потряс зажатыми в руке листочками. - Это заключение ПУРа.
- Дайте, - попросил я худым голосом.
Полковник, совершая должностной грех, побоялся отказать умирающему, разжал пальцы.
...С.Каледин собрал все отрицательные факты, всю грубость, всю жестокость и бессмысленность, которые рассыпаны по всем стройбатам страны... В наши дни, столь горячие обострением межнациональных отношений, напечатать повесть "Стройбат" в журнале с громаднейшим тиражом - это значит сыграть на руку врагам перестройки, националистам...
Повесть печатать не нужно. Однако руководство журнала, ссылаясь на демократию и гласность, может опубликовать ее. После чего хорошо бы организовать несколько оперативных рецензий. Лучше бы о ней в печати промолчать, но это маловероятно...
О.А.Финько, член союза писателей СССР
И тут я понял, что, кажется, "Стройбат" напечатают. Слишком уж много дураков, запрещающих его.
Главный редактор был недоволен моим поведением.
- Прекратите самодеятельность!.. Я пятьдесят лет в литературе, а не встречал, чтобы автор так беспардонно себя вел! Прекратите ходить по инстанциям!
Заместитель приоткрыл дверь кабинета и в щель протянул две газеты.
- Что, что такое?! - воскликнул редактор, принимая прессу. - "Московские новости", "Комсомольская правда"!.. Рекламу себе делаете?! Ажиотаж нагнетаете?! Что вы намерены еще делать?
Я тяжело вздохнул.
- Послать телеграмму в Совет Министров с жалобой на Главлит.
- Не смейте! - взвизгнул зам.
Главный, не попрощавшись, ушел к себе в кабинет.
Вечером я приводил в порядок документацию по "Стройбату" и планировал очередные демарши. Пришел сосед. Поинтересовался, слушаю ли я сейчас "Свободу".
Я включил транзистор. "Свобода" голосом Юлиана Панича читала "Стройбат".
- Оля! - заорал я жене на кухню. - Сухари суши!
Но прошел день, два... "Стройбат" дочитали, повторили, а меня еще не забрали. Все-таки другие времена.
В почтовом ящике я обнаружил простенький конверт, в уголке - рыбка "Петушок", каких я разводил в детстве в аквариуме В таких почтовых скромных конвертиках бабушка Липа присылала мне в стройбат потертые рублевочки из своей пенсии. В данном же случае "Петушок" в своем клювике принес письмо Филимонова. Не генерала, не начальника военной цензуры, - просто скромное письмецо, подписанное внизу аккуратно и меленько "Филимонов". Без даты и исходящего номера. Удивительное совпадение с покойной бабушкой: она тоже подписывала письма без даты и географии, по-домашнему: "Бабушка Липа". Правда, в ее письмах всегда была денежка.
"Во время нашей беседы, Сергей Евгеньевич, я объяснил Вам, почему есть возражения против публикации повести "Стройбат". Но коль вы все-таки прислали в наш адрес письмо по этому поводу, то, видимо, хотите и от нас иметь непременно "бумагу"..."
"Ишь ты, как его повело! - подумал я. - Запросто мог не писать, а ведь написал!"
"...Стройбат в повести - это ежедневные пьянки личного состава, устойчивое человеконенавистничество, высокомерное отношение к туркменам, узбекам, молдаванам... Все они именуются не иначе, как: "чурки", "хохлы", "евреи"..."
А тем временем...
А тем временем в журнал прибывали депутации. И какие гости пожаловали!.. И без охраны!.. Заместитель начальника ПУРа генерал-полковник Стефановский, таинственный генерал с голубыми погонами летчика.
