Глава X
Несколько жизней Фрица Круппа
Герт фон Класс писал о Германии времен кайзера Вильгельма II: "Понятие "le fin de siecle" (конец века), которое возникло на исходе блестящего и развратного восемнадцатого столетия, не совсем подходило к описываемому времени... Германия этого периода находилась в зените удушающей скуки, усугубляемой плюшевыми портьерами, дешевыми украшениями и всевозможными безделушками, в избытке завалившими жилище любого добропорядочного господина. Эта безвкусица была продиктована все возрастающей ролью простых масс в истории, ростом всеобщего лицемерия, надевшего умильную маску благочестия". Общество ханжей предпочитало на людях брезгливо корчиться, когда речь заходила о сексуальной жизни, но при этом публичные дома, которые охотно посещали все те же добропорядочные граждане, процветали в каждом городе.
В этой атмосфере всплывшие наружу грехи богатейшего промышленника Германии, Фридриха Альфреда Круппа, неизбежно должны были привлечь всеобщее внимание. Человек, стоящий на вершине Власти, сам должен был стать жертвой так называемого общественного мнения: восставшей массе нужно было показать, что у неё тоже есть своя власть, которая сосредоточилась в редакциях газет и журналов, столь охочих до досужих сплетен и всевозможных разоблачений.
Внешне Фриц Крупп никак не походил на того монстра, о котором на перебой писала почти вся тогдашняя социал-демократическая пресса. С фотографий на нас смотрит полноватый небольшого роста бизнесмен, одетый в белое облегающее спортивное трико, в кепи, на околыше которой прочитывается название яхты, принадлежащей семье. Этот снимок был сделан во время отдыха, и на нем запечатлелась идиллическая, безмятежная атмосфера. Что-либо прочитать по выражению лица Фрица представляется совершенно невозможным. Крупп ни на одном из своих снимков не смотрит прямо в объектив.
Лишь суровая необходимость заставила сына Альфреда стать во главе экономической и политической жизни. По своим наклонностям этот человек тяготился своим высоким положением и предпочитал общественной деятельности незаметное существование в качестве частного лица и зоолога-любителя. Но заботы о семье и врожденное чувство ответственности заставили его поломать что-то у себя внутри и сделаться тем, чем он и сделался в конце концов. Скорее всего, Фриц никак не мог забыть постоянные размолвки родителей, не мог забыть своего детства, лишенного уюта и семейного тепла, поэтому две дочки и жена Маргарет и стали теми весомым аргументом, который и заставил его встать во главе фирмы после смерти отца.
Альфред считал, что лучшей школой для будущего наследника может стать только он сам. Он водил сына по цехам своих сталелитейных заводов, знакомил его с целым ворохом своих служебных записок и даже подарил наследнику карандаш и дорогой блокнот, куда тот, по замыслу отца, должен был также начать записывать важные мысли, касающиеся производства. Но Фриц резко отличался от промышленников поколения Альфреда. Он прекрасно понимал, что на современном этапе огромную роль начинает играть политика, которая давно уже стала публичной, то есть подотчетной все тем же восставшим массам. В 1893 году Фриц выставил свою кандидатуру в рейхстаг Эссена и победил. В 1897 году кайзер предложил Круппу стать членом Верхней палаты Пруссии. В это же время Фридрих в числе других акционеров становится учредителем газеты "Зюддойче корреспонденц", участвует в приобретении ещё одного издания "Берлинер нойесте нахрихтен". К тому же Крупп в течение нескольких лет осуществил присоединение двух немецких промышленных предприятий к концерну и осуществил закладку нового доменного завода в Рейнхаузене.
Эти начинания вызвали в обществе вполне понятный ропот. Как социал-демократическое, так и христианско-социалистическое движения видели в "растущей концентрации капитала в руках немногих лиц тяжелые экономические последствия", они требовали, чтобы государство противодействовало этому процессу. Чтобы смягчить напряжение, Фриц начал активно решать социальные проблемы. Построенные в 1890-х годах жилые поселки украсили излишне рациональную архитектуру города Эссена.
В Альтенгофе возник поселок, в котором преимущественно проживали рабочие, ставшие инвалидами, и вдовы, оставшиеся без кормильцев - все они освобождались от квартплаты. Поселок удачно объединял черты английских коттеджей с особенностями южнонемецкой архитектуры. Построенные Фридрихом Круппом дома отдыха для оздоровления рабочих тоже отличались хорошим вкусом.
Крупп разделял точку зрения Фридриха Гаркарта, видевшего в хорошо организованном начальном образовании условие социального равенства и прогресса. Организованные Фрицем народные школы до 1905 года оставались в собственности фирмы и были позднее переданы городу наряду с другими школьными зданиями.
В 1899 году Фридрих решает заняться образованием и взрослых рабочих. В Эссене появляются общественные библиотеки. Крупп также финансировал Образовательный центр, который был задуман как первая ступень в цепочке, ведущей к созданию народных институтов. Этому центру магнат предоставил полную самостоятельность. Сначала речь шла о развитии творческих возможностей рабочих (обучение художественным ремеслам, живописи), а затем ставились цели, направленные на повышение и общего образовательного уровня. Фридрих также установил прямую телефонную связь между Эссеном и Берлином.
Социал-демократическая печать никак не могла простить Круппу то, что он своей обширной и продуманной социальной политикой лишал левое движение, которое получило благодаря общему процессу массовизации европейского общества широкое распространение, социальной "поддержки". В феврале 1898 года газета "Volrszeitung" следующим образом описывала один из типичных приемов, которые время от времени устраивал для высокопоставленных лиц государства Фриц Крупп: "Депутат Крупп устроил банкет в отеле Бристоль, который начался в час дня в прошедшее воскресенье и был рассчитан на 250 персон. На этом банкете присутствовал почти весь кабинет министров и немало представителей берлинской аристократии, включая и большое количество политических деятелей. Для гостей были накрыты отдельные столики: от десяти до двенадцати человек умещались за каждым из них. Против каждого из гостей находился либо миниатюрный корабль, с необычайным вкусом украшенный фиалками, либо пушка, из ствола которой выглядывали все те же фиалки иди другие цветы.
После обеда гостям устроили специальное представление, причем артистов пригласили из Центрального Театра. Играл оркестр негритянских министрелей (neger-minstrels) (скорее всего, речь здесь идет о негритянском джазе, входившем тогда в моду - Е. Ж.) и итальянский оркестр.
Герр Крупп, по нашим данным, заплатил за это увеселение семь миллионов марок, которые он взял из карманов налогоплательщиков".
Таков был взгляд социал-демократов на Фрица Круппа. В их глазах он был жирным буржуем, транжирившим народное достояние вместе с другими безжалостными эксплуататорами. Если бы автору вышеприведенной заметки сказали бы, что сам Фриц Крупп в душе ненавидит подобные грандиозные сборища, то подобное замечание вызвало бы только смех у защитников угнетенных и униженных. И, действительно, кому не понравятся блюда, полные яств? Но Фриц ненавидел банкеты лишь потому, что, по предписаниям врачей, ему строго-настрого запрещалось даже слегка попробовать хоть что-то из приготовленного шеф-поваром отеля Бристоль. Очень часто Фриц обходился лишь стаканом минеральной воды. Из-за долголетней астмы всесильному магнату нельзя было даже вдыхать дым, исходящий от вожделенных кубинских сигар, курением которых, согласно протоколу, и должен был заканчиваться каждый подобный банкет. Никто в ту эпоху и не задумывался о раке легких. Подобные пиры Валтасара превращались для Фрица в настоящую пытку. Как можно скорее он исчезал с подобных сборищ, чтобы вновь оказаться в прокопченном районе Рура, где отравленный промышленными отходами воздух, об экологии в ту эпоху тоже не очень-то задумывались, лишь усугублял его астму и повышал кровяное давление, делая жизнь всесильного магната просто невыносимой.
Из последних сил Фриц продолжал бороться со своим немощным телом. В замке Хёгель для него специально оборудовали гимнастический зал. Каждое утро Крупп вставал с зарей и добровольно обрекал себя на мучения обычной утренней зарядки. А днем он совершал паломничество в дом деда, где стояли весы, на которых Фриц регулярно взвешивался, в тайне надеясь, что предательская стрелка укажет на меньшую цифру, чем была накануне. Но стрелка не двигалась, и Крупп терпел настоящие душевные муки. До нас дошли записи этих страданий: "15 мая 1894 года. Мой вес 88, 4 килограмма. Без пиджака и жилетки - 85, 7 килограммов..."
Смотря на эти тоскливые цифры, Фриц все чаще и чаще вспоминал о том золотом времени, когда он вместе со своей элегантной матушкой жил в Италии, и сказочное Средиземноморье в его прокопченной заводским дымом душе приобретало ореол Земли Обетованной. Он со злобой бил по стрелке рукой, и она падала вниз, словно лишая бедного толстяка тяжести, словно возвращая то блаженное время, когда Фриц был совсем маленьким и необычайно легким для весов деда, на которых старый Фридрих взвешивал добытые в тигле куски стали. Вес тянул к земле, а Фриц ненавидел тяжесть, ненавидел землю. Он был романтиком, и небо привлекало его куда больше, чем недра. Но из всех небес мира он больше всего любил небеса Италии, любил воздух этой загадочной, этой необычной страны, в котором растворилось дыхание его бедной матушки, в котором должны были раствориться все хвори и страхи земные, а жизнь приобрела бы вновь беззаботную радость детства.
