Вечером приехала г-жа Малахиева. Кажется, серьезная женщина. Я, странно, показал ей мой дневник, п[отому] ч[то] в нем было написано то самое, о чем она спрашивала.
13 Дек. По-обычному. Письма. От Ч[ерткова]. Работал над Сном. Подвигается. Ездил к М[арье] А[лександровне]. Прекрасная погода. Иду обедать. Всё также нет прежней твердости и радости. Интересно нынче и оч[ень] полезно для освобождения от заботы о сл[аве] людск[оq]: прислана статья в Русск[ом] Зн[амени], где говорится о том, что я проповедник матерьялизма (sic), отрицающий всё духовное, и в книге Джемса то, ч[то] я меланхолик, близкий к душевной болезни. Оч[ень] полезно, сейчас чувствую хорошее влияние. Надо помнить. Иду обедать. Записать:
1) Дети тем особенно милы, что живут всегда в настоящем. Даже их мечты есть жизнь в настоящем и не нарушают ее.
Ездил к М[арье] А[лександровне] с С[ашей] и Душа[ном]. Ч[ертков] напрасно пишет о недавании его писем близким. А остальное всё в его письме оч[ень] хорошо.
[14 декабря.]
Проснулся со знобом, всё сильнее и сильнее, и дошло до чрезвычайной тряски озноба, потом жар 42(R), и я всё забыл. Ночью видел Андр[ея], какого-то доктора, Буланже. Всю ночь б[ыло] плохо, но очухался, и на душе так хорошо, как только могу желать. Не нужно усилия для любви ко всем. Правда, когда окружен одними любящи[ми], это легко. Утром пришли и Михайла, и Сергей, они все были в Туле.
14 Дек. Всё еще нездоров, но хорошо. Уж оч[ень] легко переносить. Возможность же, близость и вероятность смерти не представляет ничего ни страшного, как бывало встарину, ни интересного, ни желательного, ни нежелательн[ого]. Приезжает Соня. Жалко, что ее потревожили. Продиктовал письма и кое-что к Сну. Теперь 6-й час, ничего не ел и но хочется. Не отпускаешь и не прогоняешь работника, буду, что могу, Хлопаться, исполняя поведенное.
Весь вечер провел болея. Приехала С[офья] А[ндреевна]. Оч[ень] нехорошо. И не терпеливо переношу. И всё так же слабо чувствую то, что чувствовал 3 дня назад, что я работник, и нужно только Его одобрение, к[отор]ое всегда знаю в душе, и знаю, когда не заслуживаю его. Читал книгу Джемса. Неверное отношение к предмету — научное. Ох, это научное!
15 Дек.
Ночь почти не спал. Изжога такая, какой никогда не испытывал. Оделся и сижу на кресле. Продиктовал письма. Думал о Сне — кажется, хорошо, но не в силах писать.
Теперь 2-й час. 20 часов ничего не ел и не хочется. Не могу не видеть грубого суеверия медицины; но сказать это людям, живущим во всех смыслах ею — нельзя. Теперь Г 2.
От Репиной трогательное письмо, отвечал.
1) Человек мыслящий, говорящий, если не живет религиозно, а одними животными потребностями, бывает ужасен тем, что у него нет даже того семейного, родового инстин[кта], к[оторый] есть у животного, вследствие чего он становится эгоистом, врагом всех, кроме себя, и врагом ужасным, п[отому] ч[то] вооружен теми свойствами мысли и слова, к[отор]ые необходимы и безвредны только при челов[еческом] свойстве религии. Всё равно, как в руки ребенка кинжал, ружье, порох. Такие люди — тоже ребята; надо стараться жалеть их, любя. И это оч[ень] трудно.
Сейчас 6 часов, мне получше.
[16 декабря.]
Вечер провел свежее. Читал, кажется, газеты. Хорошо говорил с Таней.
16 Дек. Опять оч[ень] тяжелая ночь. Бессонница, изжога. Встал; интерес[ный] разговор с Никитиным о медицине: О помогании людям, не зная, верно ли помощь; о том же, [что] ни страдания,ни смерть, от к[оторых] они хотят избавлять, не зло, а главное, что не может быть хорошим делом дело, делающееся из корыстных целей. Теперь скоро 3 часа. Все та же изжога. Нехорошо. Читал Н[а] К(аждый] Д[ень] и Le crime d'obeir. [Преступность повиновения.] Слабо.
Немного обедал со всеми. Читал Яп[онскую] книгу. Замечательно явно наивное развращение для своих целей народа посредством монополии воспитательного воздействия. У нас то же, только более скрыто. Вечер лучше. Спал лучше всех последних ночей.
[17 декабря.]
Играл в карты.
17 Дек. Встал в 8. Кое-что записал в дневник (попрошу С[ашу] переписать). Пил кофе с неохотой. Письма мало интересные. Отвечал. Тоже не интересный американец фотограф. Поправлял немного разговор. Не хорошо, но приближается. Просмотрел и приписал к (Нищенство и народ) конец. Не дурно. Читал статью Менш[икова] о Кр[уге] Чт[ения]. Совершенно вроде ст[атьи] Рус[ского] Зн[амени] о моем матерьялизме: владеет языком, даже талантом писателя и отчасти благодаря этому совершенно не рассуждают, (Переправлено из: рассуждает) не боятся неправды и да же не интересуются вопросом о том, правда ли, неправда то, что пишут. И это оч[ень] успокоительно. Вышел немного погулять, позавтракал. Здоровье все лучше. Спал перед обедом час. И теперь пишу без 10 минут 6.
(Дальнейшие записи под N N 1 и 2, кончая: сила эта удесятеряется внесены в тетрадь Дневника переписчиком.)
1) Помни, что состояние твоего тела: желудок, похоть или успокоение ее, усталость, боль, всё это изменяет — не изменяет, а повышает до высшей степени или понижает до низшей степени твое духовное состояние, твое отношение к жизни. То восторг радости, умиления от блага жизни, то тоска, уныние; то всех любишь, то всех не любишь или хотя удерживаешься, чтобы не не любить.
Помни это и не приписывай тому состоянию подъема или упадка значения настоящего твоего состояния. А состояние настоящее твоего духовного я есть центральное, среднее, то, по которому ты радуешься состоянию подъема и стараешься удержать его и не веришь состоянию упадка и стараешься победить его. Дорого то, чтобы эта центральная точка не переставая двигалась к подъему, а не к упадку. Слава Богу, это есть.
2) Заблудших людей всегда больше, чем не заблуждающихся или мало заблуждающихся, и потому сила самая основная и могущественная всегда на стороне первых. При внешних успехах цивилизации: путях сообщения, печати, особенно ежедневной печати, сила эта удесятеряется.
[18 декабря.]
Вечером играл с Мих[аилом] Сергеевичем] в шахматы и потом в винт. Лег после 12. Прекрасно спал.
18 Дек. Нынче судят Ив[ана] Ив[ановича]. Всё больше и больше становится непонятным безумие жизни и явно бессилие высказать свое понимание его. Встал поздно. Походил. Жалкая жена учителя. Не ошибся с ней. Дома, кроме писем, ничего не делал. Читал Сметана. Хорошо. Приехал Саратовский мужик, старик. Продал лощадь, чтобы приехать по душе побалакать. Из бегло-поповцев, совсем серый мужик. Ходил и ездил с ним. С[аша] возила. Заснул. Теперь 6 ч[асов], иду обедать.
1) Тип человека: отлично, внимательно, честно делает все житейские дела, служит, хозяйничает, также, даже еще более внимательно, играет в шахматы, в карты. Но как только вопрос о жизни, так равнодушие или отыскивание поверхностного, смешного, очевидное признание того, что жизнь должна быть осуждена рассуждением, и потому избегание рассуждений о жизни, не только невнимательность, но полное равнодушие.
[19 декабря.]
Вечером читал, сидел в зале. Поздно лег. На душе хорошо.
19 Дек. Встал совсем бодро. Опять, к большой моей радости, твердое и успокоивающее сознание своего работничества. Очень хорошо. — Вернулась С[офья] А[ндреевна]. Ходил гулять. Ответил письма серьезно, с сознанием работничества; поздно взялся за работу. Но все-таки недурно успел просмотреть обе статьи. И близко к концу. Особенно радостно при сознании работничества это спокойствие, неторопливость, отсутствие желания сделать скорее то-то и то-то. Делаешь, что можешь, в Его работе, а что из этого выйдет-Его дело. У Него, кроме меня, работников много. Да и работа не нужна Ему. Нужна она нам для нашего блага. Главное же, радостно это сознание п[отому], ч[то] совершенно освобождает от заботы о славе людской.
Ходил и ездил с Саратовс[ким] гостем. Всё так же хорошо. Он хочет перейти в «мою» веру, а я ему внушаю, что у меня «моей» веры нет никакой. Рассказыв[ал] страшную историю убийства и казни.
Спал. После обеда читал пустую «научную» книгу Гюйо. Плачут денежки, 2 1/2, и время моего вечера. Прочи[тал] Саратовскому на прощанье Разговор с Проезж[им]. Хорошо. Гулял утром, думал о том, что пора бросить писать для глухих «образованных». Надо писать для grand monde[большого света] — народа. И наметил около десяти статей: 1) о пьянстве, 2) о ругани, 3) о семейных раздорах, 4) о дележах, 5) о корысти, 6) о правдивости, 7) о воле рукам, побоях, 8) о женщинах, уважении к ним, 9) о жалости к животным, 10) о городск[ой] чистой жизни, 11) о прощении. Не так думал. Теперь не помню.
Саратовский рассказал страшный рассказ. От Колечки опять прекрасн[ое] письмо. Теперь 12-й час.
20 Д.
Ходил гулять. Встретил казака жалкого, говорит, сослан за распространение моих книг. Дал ему книг. Дунаев — чужд. Кончил письма, прочел Ч[ерткова] прекр[асную] статью, как всегда, со всех сторон обдумано. Теперь 12 ч[асов]. Сажусь за работу.
