а зря. Потому что это была настоящая бомба, очень скоро превратившая меня в кровавые ошметки.
И почему я не бросил ее под дверью у Сереги? Ведь только-только, казалось бы, все у меня немного наладилось после дрянного романа сдувшегося Мерзавца, как судьба с Серегиной подачи опять решила надо мной посмеяться. Примерно на третьей главе «Завтрака саранчи» ко мне пришло неотвратимо убийственное понимание: его автор талантлив, как дьявол! И все же я еще на что-то надеялся и каждую новую страницу перелистывал с заветным холодком в сердце: ну, сейчас, сейчас он где-нибудь собьется и сфальшивит… Да где там! Книжка была написана кровью. Причем моей.
…На то, чтобы дозвониться Кириллу, я потратил весь следующий день. Сначала он просто не отвечал, после обеда отозвался и, сославшись на важные переговоры, пообещал перезвонить мне позже. Я, скрипнув зубами, смирился, однако ожидание далось мне нелегко. Я ничего не мог делать, даже лежать на диване, поэтому ходил из угла в угол, бормоча заготовленное для Кирилла объяснение, словно стихотворение зубрил. Вскоре моя нервозность передалась и Псине, которая сначала тревожно наблюдала за мной из-под стула, а потом стала жалобно подскуливать.
Тогда я ее покормил и, чтобы хоть как-то убить время, вывел гулять раньше обычного. Правда, на улице мы пробыли от силы минут тридцать, изрядно сократив традиционную программу с инспектированием усадебной конюшни. К тому не располагало, во-первых, настроение, а во-вторых, на редкость промозглая и ветреная погода. Я отчаянно мерз, хотя перед выходом из дому изрядно утеплился, даже шапку напялил, а на улице еще и капюшон от куртки сверху натянул. И все равно было холодно.
К концу нашего променада я буквально стучал зубами и страстно мечтал о своем усыпанном хлебными крошками диване. Конечно, я мог бы согреться, затеяв с Псиной перегонки (такую забаву мы ввели в обиход, когда из соображений гуманизма отказались от травли бездомных котов). Тем более что она этого хотела и, пытаясь завлечь меня в игру, несколько раз забегала вперед, и, повиливая всем своим гуттаперчевым телом, звала за собой, но во мне не было нужного драйва.
Я чувствовал себя совершенно выпотрошенным и не находил сил даже на осознание собственного ничтожества. Положа руку на сердце, такое сладостное и по глубинной своей сути спасительное. Ведь говоря себе «да, я жалкий, ни на что не годный неудачник», ты распускаешь стягивающие тебя путы и даешь волю собственному естеству, которому только того и надо. Маски сброшены, и теперь, наконец, можно без всяких стеснений быть тем, что ты есть на самом деле.
О, как же благословенны в такие моменты все в мире красногубые Натальи из всех в мире «Расслабься»! Просто расцеловать бы их! Уже за то, что они видят тебя без прикрас, в твоем беспредельном ничтожестве, и не собираются щадить и сочувствовать. Воистину их красными устами глаголет истина. Ты – ноль, ты – пустышка, безнадежная бездарь, дырявый носок, окурок, брошенный мимо урны… Было бы идеально, если б к этому стройному хору присоединился еще и мой издатель Кирилл. Дорого бы я дал за то, чтобы он зашвырнул мой роман в мусорную корзину, а что будет потом уже неважно! Даже если при этом он затребует назад гонорар. Плевать, что я его почти потратил.
Так я думал до тех пор, пока смирение не трансформировалось в равнодушие, и во мне не осталось ничего, кроме страстного желания доволочься до родного дивана – этой продавленной усыпальницы моих несбывшихся надежд. А она меня по обыкновению не подвела, с готовностью приняла в свои волосатые объятия, в которых я немедленно забылся. Одно плохо – ненадолго, часа через два я распахнул воспаленные глаза и понял, что банально заболел. Подхватил какую-то заразу типа ужасного свиного гриппа, бр-р-р… Если по возвращению с прогулки у меня было что-то, похожее на озноб, то теперь я плавился от доменного жара, а лежащая рядом раскаленная Псина только усугубляла ситуацию. Пришлось ее пнуть.
Псина, невнятно взвизгнув спросонья, серым кулем шмякнулась на пол, однако тут же сделала попытку занять привычное местоположение, которую я решительно пресек. И без нее, как в печке. Температуру бы измерить, да где он, этот градусник? Кажется, у Славки был… Но его еще надо разбудить, а для этого нужно как минимум слезть с дивана. В итоге Славка материализовался сам, уже утром, привлеченный воем моей верной четвероногой подружки, своим звериным чутьем почуявшей неладное. К тому моменту вредоносный вирус в моем организме успел развиться и окрепнуть до такой степени, что я не мог пошевелить языком.
–Ты чего, заболел? – склонился надо мною Славка и тут же испуганно отпрянул. – Грипп, небось? Врача вызвать?
Еще не хватало! Я слабо помотал головой.
– Ну, не знаю, – нахмурился мой верный квартирант, – тогда давай я в аптеку метнусь. Куплю чего они там насоветуют.
Поскольку во времени я ориентировался плохо, то относительно следующего Славкиного явления могу сказать только одно: было еще светло.
– Вот, – Славка придвинул к дивану стул, предварительно согнав с него Псину, и высыпал из пакета облатки с пузырьками, – это от температуры, это от горла, это от головы, это от насморка … Есть хочешь? Нет? Ну, да… Короче, пить тебе больше надо. В смысле жидкости, – рядом с лекарствами возник двухлитровый пакет яблочного сока и стакан.
После этого Славка, нарочито сочувственно повздыхав, покормил Псину и повел ее прогуляться, предварительно уведомив, чтобы завтра я на него не рассчитывал, поскольку, де, у него важные переговоры на предмет продажи своих исконно русских мозгов забугорным покупателям. Уж сколько их было только на моей памяти, а все безрезультатно, никак не удается Славке выгодно сторговаться!
Как бы там ни было, а назавтра мне лучше не стало. Таблетки кое-как сбивали температуру на час-полтора, после чего она снова поднималась. Устав бороться с болезнью, я просто лежал на диване с закрытыми глазами и ждал, когда это чем-нибудь кончится. Обидно, но у меня не было сил даже на то, чтобы себя пожалеть, чего я вполне заслуживал. С другой стороны, такое бессилие меня вполне устраивало. Как и то, что никто, включая Кирилла, мне не звонил. Все, все про меня забыли, и слава богу. Что может быть сладостнее, чем, признав себя жалким неудачником, закончить свои паршивые дни на старом диване, в полном одиночестве?
А, впрочем, и тут мне не повезло. Потому что насчет одиночества я, кажется, загнул. А как же Псина, которая тихо сидела у меня в ногах, преданно смотрела мне в глаза и
