Полковник несколько поостыл или взял себя в руки.
— Ну, — сказал он Шилову тихо, — где же ваша типография?
— Лямур… — сказал Михаил Иванович.
— В каком смысле?
— Аншанте совсем… Может, в пруду утопили…
— Это может быть, ваше высокоблагородие, — сказал Карасев. — У них пруд большой-с. Вполне.
— А подвалы? — спросил полковник. — Как же с подвалами будем?
— Дозвольте, я гляну, — предложил Шипов. — Я мигом.
— Ну ладно, — согласился Дурново. — Гляньте, гляньте…
— А после можно и повистовать, — сказал Кобеляцкий.
Михаил Иванович увидел, как его в наручниках увозят из Ясной Поляны, ринулся прочь из залы, скатился с лестницы и оказался на дворе. Не теряя времени, он забежал за ближайшие кусты и упал в прохладную траву. Утро занялось вовсю. Пели птицы. Солнце готово было выкатиться из-за деревьев, чувствовалось, что оно краснеет, набухает, наливается; слышно было, как приходят в себя травинки после глухой ночи, как берутся за дело кузнечики, мухи, жуки, шурша, гудя, звеня и потрескивая в чистом воздухе, наслаждаясь своей свободой, не завидуя людям, копошащимся в чужом доме, в духоте, при свечах, с бесовскими ужимками и ухищрениями, переполненными коварными замыслами и любовью подавлять других.
Он лежал в траве. Над ним медленно проплывали розовые утренние облака. Граф Лев Николаевич Толстой в серой дорожной рубахе сидел на траве рядом. Грубая палка с загнутым концом лежала у него на коленях.
— А я, ваше сиятельство, к вам бечь собрался, — сказал Шипов. — Дай, думаю, добегу, где граф кумыс пьет, расскажу, что да как… Я все рассуждаю, в ножки бы упасть, прощения у вас просить, да ведь вы не простите…
— Отчего же нет? — засмеялся граф и погладил Михаила Ивановича по голове. — Чудно мне, ей-богу. Разве ты виноват?
— Не, не виноват, — откликнулся Михаил Иванович с благодарностью. Рази ж это вина? Вы меня, ваше сиятельство, хоть на вилы подденьте, а по-другому я не мог, пущай хоть совсем мезальянс полный, а по-другому не мог.
— Конечно, конечно, — согласился граф.
— Ежели б я господину полковнику Шеншину не докладывал, что у вас тут типография, они бы мне денег не слали. А куды ж без них? За квартиру вдове этой дай, Гиросу, прощелыге, дай, Матрене послать надо? Надо. Опять же сюртук из альпага, выпить-закусить, того-сего-десятого…
Граф тяжело вздохнул и провел по соломенному хохолку Шилова.
— А они там небось все ищут, — сказал он.
— Ищут, канальи… Все переворотили. Нынче на пруд пойдут, там искать будут.
— А чего ищут-то?
— Типографию, ваше сиятельство, чего же еще.
— А, — опять вздохнул граф, — карасей распугают.
— А ведь не я бы, ваше сиятельство, а другой кто, так еще похуже было бы, такое аншанте написал бы, не приведи господь! Как они там желают, так мы и стараимси…
— Что-нибудь нашли? — спросил граф шепотом и вдруг запел:
…Зачем тебе алмазы и клятвы все мои? В полку небесном ждут меня. Господь с тобой, не спи…
Шипов раскрыл глаза. Перед ним сидела торговка пирожками с обрюзгшим лицом и розовыми губами.
— Тсссс! — зашипела она. — Нашли чего?
— Нет, — сказал Шипов, не удивляясь. — А граф-то где?
— На кумысе… Слава богу, что не нашли… А вы-то, батюшка, чего спите? Искать надо…
Михаил Иванович глянул сквозь кусты. Двор перед крыльцом весь был уставлен каретами, подводами. Фыркали лошади. Толпились мужики, бабы, переговаривались вполголоса. Гул стоял вокруг, и уже не стало слышно ни птиц, ни кузнечиков.
— Неужто найдут? — спросила торговка пытливо.
— Не, — ответил Михаил Иванович равнодушно, — нечего находить.
— Слава богу, — обрадовалась торговка и погрозила секретному агенту пальцем. — Уууу, плутище, погоди у меня!
Михаил Иванович поднялся и юркнул в дом. Дуняша, в голубом платьице, в мочках ушей красные ниточки, встретилась ему.
— Здравствуй, Дуняша, — сказал он, — барыни-то все мучаются?
— Мария Николаевна спят, — сказала Дуняша, — а тетенька ихние рядом сидят.
— А эти-то?
— А эти на пруд собрались искать там чего-то, а после захмелели и спать легли.
— Так ничего и не нашли? — спросил Шипов.
— Не, не нашли… А чего они ищут? Чего вы ищете? Барыню обидели, тетеньку ихнюю.
— А ты не пужайся, я тебя в обиду не дам, — сказал Михаил Иванович. Пущай они ищут, а ты не пужайся… Вон ты какая вся ладная…
— А я и не боюсь, — засмеялась Дуняша, польщенная его словами. — Чего мне бояться?
Мелькнули красные ниточки в мочках ушей. Голубой мотылек улетел. Полный благоговения и тихой радости, Шипов бесшумно поднялся по деревянной лестнице в залу.
Восемь хмурых молодых людей сидели на диване и в креслах. Лопоухий жандарм стоял в дверях на карауле.
«Студенты, — догадался Михаил Иванович, — учителя…»
— Отчего же мало? — спросил он жандарма.
— Все, какие были, ваше благородие, — ответствовал лопоухий.
«А ведь действительно, — подумал Шипов, — откуда им больше-то взяться?»
Учителя оглядели секретного агента без интереса, лишь у одного глаза загорелись, и Шипов тотчас его узнал. Тогда, в трактире Евдокимова, в полночном представлении, которое он устраивал в честь будущих своих удач, было не до разглядывания, студент как студент, а теперь он сидел в кресле как на ладони, весь был на виду. Сухощавое, загорелое его лицо с насмешливыми глазами Шипову понравилось, и он улыбнулся собственным воспоминаниям с гордостью за самого себя, за прежнего, а студент сказал:
— И я вас узнал тоже… Вот видите, как люди могут повстречаться.
А там Потап этот, сукин сын, грозил табуретом, лез в драку, пока тяжелая рука Михаила Ивановича не успокоила его.
— Вы, можно сказать, наш заступник. Помните? — сказал студент и подмигнул товарищам. — Это тот, из трактира…
А что ж, когда хозяйский пес, дрожа от невежества, от хозяйской близости, готов разодрать глотку смирному человеку, можно пса и поучить.
— Завсегда готов людям помочь, — сказал Шипов любезно. — Этот пес Потапка, половой этот… да как же, помню, — и засмеялся, — у меня рука тяжелая, не дай бог.
— Ну ладно, — сказал другой студент, — чего же нас здесь держат?
Ах ты господи, значит, представление продолжается? И Михаил Иванович, устроив себе отсрочку, может даже чью-то судьбу решать, покуда полковник и становой спят? А как же… Значит, серый сюртук и грязная манишка — это пока еще маячит перед благородными молодыми учителями как знак правосудия и власти? Ваше сиятельство, Мария Николаевна, в душу загляните мою!
Давешняя иголочка легонько так уколола в сердце. Все теперь глядели на него не отрываясь. За спиной слабо шевельнулись крылья. Он поднял над головой руку, зеленые глаза его, совсем было потухшие, вдруг вспыхнули.
— Ах, господа, — сказал он, — может, бог меня послал вам в утешение. Лямур?.. Что скажете?
Они сидели все так же угрюмо, и выходка Михаила Ивановича не тронула их. Тогда он крикнул жандарму:
— А ты чего встал? Иди поспи на травке, Без тебя обойдемся…
Жандарм не удивился, не воспротивился. Качнулся в дверях и исчез.
— Ну, — обратился секретный агент к учителям, — и вы косточки разомните… Чего вам здесь сидеть-то? Никакого резону…
Через минуту в зале никого не было. Шипов примостился на диване и тут же сладко зевнул.
Его разбудил пристав Кобеляцкий. Радостно улыбаясь, он сообщил, что все пошли на пруд, ждут его.
— Последняя надежда, — сказал Кобеляцкий. — Ни в доме, ни во флигеле, ни в сараях ничего нет… Прекрасный пикник. Теперь последняя надежда.
Михаил Иванович усмехнулся и теперь уже явственно увидел, как его в наручниках увозят из Ясной Поляны. Ваше сиятельство, Мария Николаевна, простите дурака…
У пруда собрались уже все. Был полдень. Солнце пекло невыносимо. Мужики и бабы из окрестных деревень собрались, как на ярмарку. Полковник Дурново сидел на взгорке в плетеном кресле под тенью молодой липы. Фуражку он держал в руке, маленькое его лицо пылало, тонкая шея тянулась из воротника, готовая выскочить из него и мчаться туда, где два жандарма, закатав панталоны, готовились с бреднем зайти в воду. Здесь же, неподалеку от полковника, расположилась прямо на траве знакомая торговка с розовыми губами. Становой пристав Кобеляцкий стоял у самой воды, вглядываясь из-под ладони в самую середину пруда, словно там, на мутном его дне, надеялся различить очертания злополучного типографского станка. Учителя стояли группой, о чем-то беседуя.
Гомон вокруг стоял отчаянный, так что все птицы улетели поближе к лесу. Все ждали сигнала.
— Господин исправник, — сказал Дурново Карасеву, — если они найдут станок, сразу берите учителей… Почему вы решили заводить именно в этом месте?
— Вы велели, вашескородие. Берег удобный.
