Нет, к себе он не звал. В голосе его какая-то сухость, он как-то странно напряжен... Славушке даже неудобно за Шифрина. Тот еще не договорил, как Славушка решил не задерживаться в Орле, не хочет он гостеприимства ни губкома, ни райкома, ответ Шифрина задел его. Черт с ним, с Орлом, надо поскорей добираться до своего Успенского!
- Не остановлюсь я в Орле, - твердо сказал Славушка. - Тем более что и в политотделе советовали не задерживаться, даже записку дали...
У него действительно была записка на имя коменданта станции Орел, подписанная самой Самойловой, в ней предписывалось "оказать товарищу Ознобишину содействие в дальнейшем следовании...".
В Орле мальчики еще на ходу выскочили из вагона. Шифрину, должно быть, не терпелось отправиться поскорей в город. "Ну, бывай", - поторопил его Славушка. "Когда будешь в Орле, заходи", - сказал Шифрин. Пожали друг другу руки и расстались, Шифрин побежал со своей литературой к выходу, а Славушка со своей отправился искать коменданта. Мальчика без задержек посадили в поезд на Елец. Поезд был самый обычный или, вернее, необычный, обыкновенный пассажирский поезд, потому что в ту пору пассажирские поезда ходили нерегулярно и редко. Вагоны были переполнены, помощник коменданта довел мальчика до паровоза, попросил машиниста ссадить паренька в Залегощи, Славушка и проехал всю вторую половину пути на паровозе, оберегая свои книжки от мазута и копоти.
На Залегощи тоже все сложилось удачно: ни белых, ни красных; красных и не могло быть, а белые рвались вперед, мало заботясь о тылах, в расчете на кулаков и помещиков.
Славушка прошел через грязный заплеванный вокзал и зашагал на Верхнее Скворчее, помахивая свертком с литературой, легкомысленно, потому что, попадись он со своими советскими брошюрками в руки какому-нибудь Кияшко, ему бы головы не сносить.
Все-таки Скворчее он обошел стороной, чтоб случайно не попасться кому не надо на глаза, и вдруг впереди, у ракиты, похожей больше на растрепанный веник, чем на дерево, увидел какого-то человека, тот полулежал на земле и что-то или кого-то высматривал.
Славушка задумался: идти или не идти, но убегать тоже опасно, пошел вперед.
Но уже через несколько шагов побежал, а человек встал и заулыбался, похлопывая себя веточкой по ноге.
Еремеев! Как он здесь очутился?
И бог ты мой, а говорят еще, что мечты не сбываются, вот, они перед ним, все успенские коммунисты, и, главное, Быстров, сам Степан Кузьмич Быстров собственною своею персоной!
- Я так и думал, что возвращаться будешь через Залегощь, - говорит он. - А мы тут порядок неподалеку наводили. Отдал?
- Отдал.
- Кому?
- Начальнику политотдела.
- А это что?
- Литература.
- В политотделе снабдили?.. Логунов! Забери у Ознобишина книжки, небось намучился с ними. Завезете потом в Успенское.
Спускаются в ложок, здесь и кони и Маруська, запряженная в любимую быстровскую бедарку. Быстров отдает какие-то распоряжения, отряд разъезжается в две стороны, а сам Степан Кузьмич указывает Славушке место рядом с собой и гонит Маруську прямо по жнивью.
- Мы куда? - не выдерживает Славушка.
- В Ивановку.
- А не в Успенское?
- Зачем рисковать?
- А как мама?
- Порядок.
- А вообще в Успенском?
- Тоже порядок.
И вот они уже на задворках Ивановки, Быстров опять въезжает в какой-то овражек.
- Светло еще, отдохнем.
Маруську Быстров не распрягает, не привязывает, никуда не уйдет от хозяина, впрочем, и привязать не к чему, вытаскивает из-под сиденья домотканую дорожку, кидает на землю. "Поспи покуда..." Славушка ложится и сразу же, как по приказу, засыпает.
В темноте подъезжают к школе. Славушка только тут догадывается - к Александре Семеновне. Она встречает их на крыльце, и вот они в ее комнате, все здесь, как и у ее подружки Перьковой, такой же стол, такая же этажерка, такая же кровать, только канарейки у Перьковой нет, а у Александры Семеновны на столе клетка с канарейкой.
- Вот ты и у меня, - сказала мальчику Александра Семеновна. - Слышала я о твоих похождениях...
До чего у Александры Семеновны уютно и просто!
- Будете есть?
- Обязательно, - соглашается Быстров. - Мне к утру еще в Покровское...
Проснулся Славушка от ощущения, что около него кто-то стоит.
- Уже утро? - спросил шепотом.
- Спи, спи, - тихо сказал Быстров. - Уезжаю. А ты побудь у Александры Семеновны. Отдыхай, скоро будет много работы. - Постоял, высокий, ладный, глядя на мальчика сверху вниз. - Удивляюсь, откуда у тебя классовое чутье. Сам не пойму, как это тебя догадало не зайти к Антипу Петровичу.
- А он что, белый? - спросил Славушка. - Предатель?
- Нет, не белый... - задумчиво сказал Степан Кузьмич. - Но все равно предатель. Все равно мы его расстреляем. Убийца. Грабитель. Притворялся, что сочувствует нам, обещал помогать, а на самом деле грабил и наших и ваших. Прямо бог тебя спас.
- А я заходил к нему, - сказал Славушка и даже вздрогнул от вновь нахлынувшего на мгновение ужаса. - Только он не пустил меня в дом.
- За-хо-дил? - переспросил Быстров, силясь что-то сообразить, и вдруг весело бросил: - Впрочем, что ж с тебя...
Славушка остался вдвоем с Александрой Семеновной.
Хотя школы в ту осень формально еще не начинали занятий, Александра Семеновна занималась с детьми. Ей нравилось обучать детей, читать стихи, заставлять детей их повторять, решать с ними задачи. У одного мальчика девять яблок, а у двух его товарищей ни одного, сколько останется яблок у мальчика, если он поровну поделится со своими товарищами?
За время, проведенное в Ивановке, Славушка, можно сказать, подружился с Александрой Семеновной.
Быстров появлялся в Ивановке через день, через два, всегда вечером, иногда совсем поздно, не стучал, лишь касался пальцем стекла, но Александра Семеновна тотчас угадывала, кто стоит под окном, торопилась к двери. Степан Кузьмич входил, с равным вниманием разговаривал со Славушкой и с женой, сообщал новости, он знал все, что происходит в волости, в Орле, в Москве и даже в Америке, иногда ужинал, иногда отказывался, потом Александра Семеновна стелила Славушке постель в классе, уходила с мужем к себе, и еще до света Быстров исчезал из школы.
Вечера, когда Быстров не появлялся, Александра Семеновна и Славушка проводили вдвоем, ужинали молоком с хлебом, она накрывала клетку с канарейкой платком, зажигала пятилинейную лампу.
Славушка читал что придется, Александра Семеновна обязательно начинала чтение с "Капитала"; Быстров подарил ей два тома, сам он их не читал и честно в том признавался, "все руки не доходят", труден был для Степана Кузьмича "Капитал", но с Александры Семеновны был другой спрос. "Жена коммуниста обязана знать евангелие пролетариата!" Она прочитывала одну-две страницы и откладывала книгу - "Капитал" и для нее был труден, брала какую-нибудь книгу по истории, часто просила Славушку почитать вслух.
- Зачем вам птица? - спросил как-то Славушка, держать дома птиц, а особенно канареек, он считал мещанством.
- У меня отец большой любитель канареек, - объяснила она. - Вот и дал одну, когда уезжала в деревню.
- А он у вас действительно генерал? - поинтересовался Славушка.
- Да, генерал, - улыбнулась Александра Семеновна. - Но он несколько своеобразный человек.
- Генерал, обожающий канареек?
- Генерал, набравшийся мужества осудить весь пройденный им путь, поправила его Александра Семеновна. - Он никогда не уважал ни царя, ни его сподвижников, с первых дней революции перешел на сторону народа и признал в Ленине национального вождя.
- И развлекается теперь с канарейками? - насмешливо спросил Славушка.
- Он в Красной Армии, командует дивизией под Орлом...
После этого разговора Славушка начал посматривать на канарейку с большим уважением, сам стал подсыпать ей конопли, канарейки, оказывается, не отвлекали людей от революционной борьбы.
Однажды Быстров явился мрачнее ночи, отказался от ужина, сел за стол, долго молчал, заметно было, что ему не по себе.
- Ты не простудился? - спросила Александра Семеновна.
Он не ответил.
- Что с тобой?
- Сдали Орел.
Долго молчали все трое. Александра Семеновна хорошо знала, когда Степана Кузьмича нельзя прерывать.
- А что она могла сделать, эта армия, набранная из дезертиров? - вдруг сказал он, оправдываясь перед женой и Славушкой, имея в виду Тринадцатую армию, во всяком случае, так его понял Славушка. - Не так-то легко переломить мужиков...
Опять он долго молчал, все о чем-то думал.
- Как же так, Степа? - спросила Александра Семеновна. - Как это им удалось?
- Корниловцы, - объяснил Быстров. - Корниловская дивизия, отборные офицерские части. Звери, а не люди! У нас пятьдесят тысяч штыков и больше четырехсот орудий, а у них двести орудий и сорок тысяч, но у нас мужики, а у них кадровые офицеры. Не хватает нам...
- Чего не хватает, Степа?
- Пролетарьяту. Рабочего класса не хватает.
