- С праздником, Капитан! Вот вам и красный цвет. Пусть прибавит вам сил и страсти.
Я, кажется, покачнулся. Она подбежала и взяла меня за плечо. Хотела отвести к кровати.
- Нет, это я так, при виде вас покачнулся, - объяснил я. - Пойдемте лучше к окну.
Мы подошли и оперлись о подоконник. Она долго смотрела на меня, потом сказала:
- В таком состоянии... А еще бравые письма пишет.
- Да я вроде держусь пока, - пробормотал я, - не поддаюсь...
Я поднял голову и увидел вокруг совсем другой мир - красивый и молодой. За ветвями, усыпанными белыми цветами магнолий, синеет море. Где-то внизу раздается песня. Здесь тихо. Только какая-то птица высвистывает свое. А мы на мир, из которого еще и кусочка не прожили, смотрим со стороны. Пока и это хорошо.
- А у меня никакого для вас праздничного подарка нет, - приуныл я. - Вчера мне ребята бутылку вина принесли. Давайте выпьем ее. Нам ведь тоже праздник полагается.
- Давайте! - оживилась Людмила. Даже в умные свои ладоши захлопала.
- Потом я вам стихи прочитаю...
- Тогда наше застолье почище царского будет!
Бутылку я открыл довольно ловко. Не пропала еще солдатская сноровка. Людмила тем временем налила в стакан воды и поставила в него цветок. Нашла еще два стакана. Я разлил вино.
- Ну, за что мы выпьем? - спросил я.
- За праздник. Праздник - это штука вечная.
- Вечная штука и так проживет, без тостов...
- А что не вечно, тому и тосты жизни не продлят. За праздник! - она вскинула руку со своим стаканом. Мы чокнулись.
- За праздник! - повторил я. И мы оба выпили свои стаканы до дна.
По лицу Людмилы пробежал румянец. Из темной глуби глаз пробился свет. А я чувствую, как возвращается ко мне очень далекое, драгоценное, почти забытое состояние - я пьянею. В небо ли взлететь, в землю ли уйти - мне сейчас все едино.
- А теперь почитайте стихи.
- Нет еще, градусов не хватает, - начал важничать я. И потянулся к бутылке. Умная Людмилина рука придержала мою, потерявшую уздечку, руку.
- Хватит, Капитан, - сказала она. - Вы вспугнете нашу маленькую радость. И она улетит от нас.
Да, в это мгновение я был полон странной отваги. Я не только счастлив сам, я могу сделать счастливым любого. Мое могущество беспредельно. Вот качну головой - и по небесам проходит зыбь.
- Тогда извольте, слушайте, милостивая синьора!
- Нет, не надо, Капитан, сегодня не будем стараться шутить. Сегодня мне по-настоящему весело, по-настоящему хорошо.
Я прочитал стихи о любви. Наверно, не бог весть что это за стихи были. Но, слушая их, Людмила притихла. Опустив голову, долго молчала, потом подняла на меня свой бездонный взгляд.
- Женщине возле вас, наверное, укромно, тепло... Наверное, она счастлива... Будет счастлива...
Я словно очнулся вдруг. Слово "счастье" прозвучало для меня странно и пугающе. Казалось, что и ко мне, и к той, которая тоскует и ждет вдалеке, счастье уже и не прикоснется. И в то же время, сознаюсь, от слов "возле вас укромно и тепло" я совсем обмяк. Мужскому роду-племени такие слова не часто достаются.
Пройдет еще много времени, и женщина, идущая рядом со мной, скажет: "И весь этот город, все эти люди и знать не знают, какая я счастливая. Если бы знали, не спешили бы, останавливались, на меня смотрели, удивлялись и восхищались. Всего только по улице с тобой иду, и уже счастлива..." Вот какие слова услышу я! Да, счастливыми не делают, счастливыми бывают. Слишком поздно приходит к нам эта немудреная премудрость.
- Высокой мерой вы меня смерили, - сказал я, смутившись. - Но смогу ли я сделать ее счастливой? Это ведь всей жизни дело. А жизнь-то...
- Для счастья не жизнь нужна, для счастья мгновения хватит... А вы и жить долго будете, - сказала она спокойно, как о чем-то давно известном. - У вас ресницы короткие. Из глаз надежда не ушла. У человека сначала глаза умирают, потом уже сам. Ну-ка, дайте руку.
Людмила положила мою руку на свою ладонь.
- О-хо! Вот это линия жизни, конца даже нет. Через три пропасти проходит, но не обрывается. Рука у вас маленькая, сухая. У моего этого мужа руки большие, мясистые. Он очень сильный. А тот муж, мой муж, родной, был на вас похож. Кудрявые волосы, лоб, руки, улыбка... В первый же год войны погиб. - Она крепко стиснула мою руку. - А вы живите! Пожалуйста, живите.
Вдруг прямо над нами возникла белая тень. Это была сумасбродная, то и дело будоражившая весь госпиталь начмед Мария Аристарховна. Мы ее между собой называем Страховка.
- Госпиталь это, черт возьми, или сад влюбленных? Куда ни пойдешь сидят парами, как павлин с павой - хвосты веером распустили! - увидев бутылку с вином, она еще больше взбеленилась. - Вино? Ну, конечно, все как полагается! - И она заорала на Людмилу: - Марш отсюда! Чтоб духу вашего здесь не было! Муж ее лечиться послал, а она по чужим палатам вино глушит. Если так пойдет, мы откажемся вас лечить. Вы почему не встаете? Что, уже на ногах стоять не можете?
- Вы на меня не кричите. Если отказываетесь, так отказывайтесь. Но не кричите, - сказала Людмила, не поднимаясь с места. - Все мои страхи позади остались, Мария Аристарховна, вам это известно.
От такого внезапного наскока я растерялся. Даже рта раскрыть не могу, ничего не соображу. Да и всю жизнь так было, возьмут меня врасплох, и я перед бесстыдством, наглым напором теряюсь.
- Это... Мария Аристарховна... - пробормотал я.
- А с вами разговор особый будет! Марш в постель! Я не шевельнулся. Она опять набросилась на Людмилу.
- Вы что, карету ждете? Карета подана! Извольте! - она показала на дверь.
Людмила не спеша поднялась с места. Я встал, шагнул к ней:
- Людмила!
- Ну, будь здоров. Я еще приду. - Даже не взглянув на начмеда, она вышла. Тут же исчезла и Мария Аристарховна. Праздник наш завершился.
А я-то, я! В каком жалком, беспомощном, глупом виде остался я стоять! А ведь только эта наглая злая баба раскрыла рот и сказала первое слово, я должен был закричать: "Вон отсюда, Мария Аристарховна! Вон! Я не позволю вам унижать Людмилу и меня. Марш! Марш отсюда, Мария Аристарховна, майор медицинской службы!" - должен был заорать я сам. Что есть силы хлопнуть по столу, пнуть ногой вот эту тумбочку, с треском разодрать рубаху на груди должен был я. Догнать, наконец, у дверей Людмилу, взять за руку и снова посадить на место. Должен был!.. И ничего этого не сделал. Слюнтяй! Трусливая душонка! А как гордо, как высоко держала себя Людмила. Вот такие-то люди и должны бы приходить в этот мир навечно...
Людмила и завтра не пришла, и послезавтра. Не прислала и весточки. Видно, разочаровалась, крепко разочаровалась во мне. Да иначе и быть не могло. Она же меня лихим джигитом на резвом коне представляла, от меня освобождения ждала, хоть маленькой коротенькой жизни у меня просила. А я, как мальчишка, свалившийся с ишака, беспомощно в пыли барахтался. Дескать, спасу, у смерти выкраду. А на деле от вздорной бабы заслонить не смог, при мне ей в лицо плюнули. Разве это не предательство?..
Надо сказать, что в будущем жизнь со мной за подобное поквиталась. Квит на квит. Без обид. А я еще обижался.
Вскоре я поднялся на ноги, стал выходить на улицу, но подойти к Людмилиному корпусу не хватало духу. Все время поодаль бродил. Однажды после ужина пришла записка: "Что притихли, Капитан? Вас видели на улице. Если можете, приходите!" Я раздумывать не стал, пошел.
Дверь была приоткрыта. Я все же постучал.
- Войдите!
Людмила, прислонившись к подушке, полулежала на кровати. Лицо горело ярким румянцем. Она выпростала руку из-под одеяла и поздоровалась. Рука была горячая.
- Я вас ждала. Видите, сама ходить не в силах.
- Мне... было стыдно.
- Забудем. Я так решила, что в ту минуту были не вы, то был кто-то другой. А вот это вы сами. Возьмите стул, сядьте рядом.
Я сел. Она протянула руку, длинными пальцами потрогала мои волосы. Да, пальцы здесь, моих волос касаются, а неспокойная, неприкаянная душа ее куда-то далеко унеслась. Несколько крупных слезинок выкатилось из глаз.
- Простите, это я не из-за себя плачу... Из-за него... Из-за вас... Что это, награда или наказание? - она взяла мои волосы в горсть и сразу отпустила. Рука тихо соскользнула на одеяло. - Простите...
Да, сейчас, в эту минуту я кого-то заменяю. И волосы мои, и руки, и лоб, и улыбка - не только мои. Я ими с тем, другим, делюсь. Или наоборот? Он, уходя, свою долю мне оставил? Особенно улыбку. Может, это я за него улыбаюсь?!
- Хоть бы вы жили! Долго жили...
- И вы, Людмила...
- Сколько причитается, я все проживу. И даже немного больше... А что, на вас глядя, его вспомнила, не сердитесь. Он был очень хорошим человеком. Разве вы можете быть похожим на плохого человека?
Что на это скажешь? Самое лучшее, наверное, промолчать.
- Вот и обиделись, молчите.
- Я и сам не знаю, Людмила, хорошо это или плохо.
- На хорошее истолкуем.
- Так и сделаем.
Только сейчас она рукой вытерла мокрые от слез щеки.
- Давайте поговорим о чем-нибудь повеселее, - сказала она.
