Сердце замерло у Тани, страсть напала на нее… «Зелья сбирать, коренья копать!.. Колдунье помогать!» — шевельнулось у ней на уме, но Егориха ровно прочла, что у нее по мыслям прошло.
— Именем Христовым да именем пресвятой богородицы те травы собираются…— сказала она. — Сорви травку без имени божьего — не будет от нее пользы человекам… Ты не верь тому, красавица, что келейницы про господне созданье рассказывают… По-ихнему — и табак трава, не богом сотворенная, а диаволом, и дорогой травой[120] лечиться не следует потому-де, что, когда господь по земле ходил, все травы перед ним преклонилися, не поклонилась одна дорогая трава… И гулёна[121], по-ихнему, содомское яблоко, и чай от бога отчаивает, и кофий строит ков на Христа… Много пустого плетут ваши старицы… Таня молчала, с удивлением слушая речи знахарки.
— Над старыми книгами век свой корпят, — продолжала та, — а не знают, ни что творят, ни что говорят… Верь мне, красавица, нет на сырой земле ни единой былиночки, котора бы на пользу человекам не была создана. Во всякой травке, во всяком цветочке великая милость господня положена… Исполнена земля дивности его, а любви к человекам у него, света, меры нет… Мы ль не грешим, мы ли злобой да кривдой не живем?.. А он, милосердный, все терпит, все любовью своей покрывает.
Отлегло у Тани от сердца. С простодушной доверчивостью спросила она:
— Так взаправду ты, тетенька, с крестом да с молитвой свое дело творишь?
— А то как же? — ответила знахарка. — Без креста, без молитвы ступить нельзя… Когда травы сбираешь, корни копаешь — от господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо перед тобой стоит и ангелам велит помогать тебе… Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — богу во славу, божьему народу во здравие, от лютых скорбей во спасение.
— А как же я боялась тебя, тетушка!.. — промолвила Таня.
— Еще б не бояться!.. В скиту живешь, — улыбнулась Егориха. — Поди, там про меня и не знай чего в уши тебе ни напели. С бесами-де водится, с демонами… Так, что ли?
— Что говорить, тетенька!.. Всякого было насказано, — ответила Таня, оправляя на голове косынку.
— Бог с ними! — незлобно и тихо промолвила знахарка. — А ты вот что знай, вот что ведай, красавица: есть тайны добрые, есть тайны темные. Добрые от бога, темные от врага идут. Тайную божию силу ничто отменить не может, а темную силу вражию господней силой побороть можно… Есть знахари, что темной силой орудуют, и то человеку на вред и погибель… А кого умудрил господь свою тайную силу познать иль хоть самую малицу силы той, тому человеку легко отделать[122] вред, лихим знахарством напущенный… Темная сила от имени божия трепещет, от силы его, как дым, исчезает… И кого умудрит господь уразуметь тайную силу его, тот видит ее и в зорях алых, и в радуге семицветной, и в красном солнышке, и в ясном месяце, и в каждом деревце, в каждой травке, в каждом камешке… Везде, во всем разлита тайная божия сила…
— И тебя умудрил господь? — умильно спросила Таня, с любовью глядя в светлые очи знахарки.
— Умудрил, красавица, хоть на малость самую, а умудрил, — с благоговеньем ответила Егориха. — И за тот великий дар денно и нощно благодарю я создателя…— Все-таки иной раз доведется хворому, недужному пользу принесть, все-таки иной за тебя богу помолится…
Однако прибавим шагу, туманы вздымаются, роса умывает лицо Матери Сырой Земли. Гляди, какие полотенца по небу несутся. Утираться ими Матери Сырой Земле… Видишь? — прибавила она, указывая на утренние перистые облака, что розовыми полосами с золотистыми краями подернули небесную глубь.
— Рассказывай теперь про Марью Гавриловну… Что такое приключилось с ней? — молвила Егориха, когда подошли они к Каменному Вражку.
Таня рассказала, как умела. Внимательно слушала ее знахарка и, когда девушка кончила, так заговорила:
— На самоё бы надо взглянуть, да ходу мне в вашу обитель нет… Ну не беда: дам я тебе корешков да травок, зашей ты их в какую ни на есть одежу Марьи Гавриловны, да чтоб она про то не знала, не ведала… Всего бы лучше в рубаху да поближе к вороту… А станешь те травы вшивать, сорок раз «Богородицу» читай. Без того не будет пользы… Ну вот и пришли.
Вынула знахарка косарь из пестера н, обратись на рдеющий зарею восток, велела Тане стать рядом с собою… Положила не взошедшему еще солнцу три поклона великие да четыре поклона малые и стала одну за другою молитвы читать… Слушает Таня — молитвы все знакомые, церковные: «Достойно», «Верую», «Богородица», «Помилуй мя, боже». А прочитав те молитвы, подняла знахарка глаза к небу и вполголоса особым напевом стала иную молитву творить… Такой молитвы Таня не слыхивала…
То была «вещба» — тайное, крепкое слово. «Встану я, раба божия Наталья, помолясь-благословясь, пойду во чисто поле под красное солнце, под светел месяц, под частые звезды, под полетные облаки. Стану я, рабица божия, во чистом поле на ровном месте, что на том ли на престоле господнем… облаками облачусь, небесами покроюсь, на главу положу венец-солнце красное, подпояшусь светлыми зорями, обтычусь частыми звездами, что вострыми стрелами… Небо, ты, небо!.. Ты, небо, видишь!.. Ты, небо, слышишь!.. Праведное солнце! Благослови корни копати, цветы урвати, травы сбирати!.. А на что их сбираю, было б на то пригодно!.. Во имя отца и сына и святаго духа. Аминь».
Потом пала ниц на землю. Тут на иной лад, иным напевом завела она мольбу к Матери Сырой Земле:
Ох, ты гой сей, Сыра-Земля!
Мати нам сей родная,
Всех еси ты породила,
Воспоила-воскормила
И угодьем наделила…
Для людей своих детей —
Зелий еси породила
И злак всякий напоила,
Польгой[123] беса отгоняти
И в болезнях помогати, —
Повели с себя урвати
Зелий, снадобьев, угодьев
Ради польги на живот.
И, встав, поклонилась трижды на восток… И со словами: «Господи, благослови» — стала косарем копать коренья и класть их в лычный пестер.
И, принимаясь за рытье каждого корня, «господи, благослови» говорила, а копая — «Богородицу» читала.
Слушает Таня, сама дивуется. «Что за речи такие, что за молитвы чудные? — думает она про себя. — А нет в тех молитвах никакой супротивности, ни единого черного слова знахарка не промолвила. Божьим словом зачала, святым аминем закончила».
То были вещие слова, с которыми наши предки в мольбах своих обращались к Небу ходячему, к Солнцу высокому, к Матери Сырой Земле… Как ни старалась церковность истребить эти остатки языческой обрядности, затмить в народной памяти все, что касалось древней веры, — все-таки много обломков ее доселе хранится в нашем простонародье. Святочные гаданья, коляда, хороводы, свадебные песни, плачи воплениц, заговоры, заклятья, — все это остатки языческой обрядности, а слова, при них употребляемые, — обломки молитв, которыми когда-то молились наши предки своим старорусским богам. Но ни в каких песнях так полно и так цельно не сохранились слова стародавних молитв, как в таинственных заговорах и заклинаньях. Составляя предмет знания немногих, цельней и сохранней переходили они из рода в род…
Русский народ, будучи в делах веры сильно привержен к букве и обряду, сохраняет твердое убежденье, что молитва ли церковная, заговор ли знахарской действуют лишь тогда, если в них не опущено и не изменено ни единого слова и если все прочтено или пропето на известный лад исстари установленным напевом. Оттого в заговорах и в заклятьях и дошли до нас сохранно древние молитвы предков, воссылавшиеся ими излюбленным, родным богам своим. Со временем в иных заговорах появились обращения к христианским святым и к византийским бесам, о которых понятия не имели старорусские поклонники Грома Гремучего и Матери Сырой Земли. Святых включили в заговоры, чтобы не смущать совести верующих, а под незнакомыми язычникам бесами народ, по наставлениям церковных пастырей, стал разуметь древних богов своих. Несмотря на такие искажения, слова заговоров доселе веют стариной отдаленной… В них уцелела обрядность, чтимая давними нашими предками..
— Гляди, красавица, — говорила Тане знахарка, копая один корень руками. — Вот сильная трава… Ростом она с локоть, растет кусточком, цветок у ней, вишь, какой багровый, а корень-от, гляди, крест-накрест… Железом этот корень копать не годится, руками надо брать… Это Петров крест[124], охраняет он от нечистой силы… Возьми.
Таня взяла корешок. Знахарка продолжала сбор трав и рытье кореньев… Тихо и плавно нагибала она стройный стан свой, наклоняясь к земле… Сорвет ли травку, возьмет ли цветочек, выроет ли корень — тихо и величаво поднимает его кверху и очами, горящими огнем восторга, ясно глядит на алую зарю, разливавшуюся по небосклону.
