— Глухой хожу, — пожаловался. — А вдруг, пока мы тут торчим, японцы всей Квантунской армией границу перешли? Мы сядем завтракать, а тут тебе бац — явятся, и всех в кутузку на неопределенное время. Мы даже “Ангару” затопить не успеем, чтобы им не достались ни сахарок, ни тушенка, ни сам корабль.
— У тебя ж деталей полна каюта, неужели не можешь сварганить какой-нибудь детекторный?
— Детекторный — чепуха, разве что Токио слушать… А погоди-ка, Олег Константинович, что ж я за шляпа такая! А ну-ка пошли в ходовую рубку. Я только сбегаю, наушнички прихвачу, догоню!
Через минуту корабельный “маркони” колдовал у радиопеленгатора. Наконец лицо его расплылось в победоносной улыбке:
— Порядок! Наши музыку передают. Значит, порядок!
Соколов нацепил наушники. Не так чисто и хорошо, как в приемнике, но был слышен Владивосток. Раздались позывные, а потом привычное: “Всем судам. Передаем радиогазету. Приготовьтесь к записи… От Советского информбюро”…
После завтрака старпом объявил аврал.
Кран перетаскивал из трюма в угольную яму топливо.
Матросы драили палубы, красили надстройки, мачты.
Плотник чинил искореженный штормом спасательный плотик…
Бот пришвартовался к парадному трапу лишь после обеда.
Японцы разбились на несколько групп. Каждая во главе с офицером. Спешно направились к трюмам — одновременно ко всем. К капитану пошли только лейтенант и переводчик. Масафуми Дзуси через увеличительное стекло осмотрел пломбы на двери радиорубки, на крышке рундука, в который было сложено, оружие. Придраться было не к чему. Привычно прошагал в каюту, расположился на диване и затребовал грузовые документы, вахтенный, машинный, радиожурналы. Судовые, грузовые документы пролистнули быстро. Впился в радиожурнал. Лейтенант достал из портфеля тетрадь. Переводчик зачитывал ему радиограммы, а лейтенант водил пальцем по строчкам иероглифов.
Делать капитану и помполиту пока было нечего. Лист, на котором Соколов намеревался вести протокол переговоров, был чист. И он начал рисовать на этом листе кораблики. Побольше — это линейный. Рядом с ним крейсеры, потом стайку кораблей поменьше. В отдалении изобразил еще один кораблик. Он чем-то напоминал “Ангару”. Только вместо дыма из трубы вылетали точки и тире, Подвинул листок Рябову, Тот едва заметно кивнул. И Соколов тут же превратил точки, тире в непроницаемо черные клубы дыма.
А лейтенант и переводчик по второму разу штудировали радиожурнал, сверяя телеграммы, их номера, содержание с текстами радиоперехвата.
В каюту ворвался третий помощник:
— Это же не досмотр — диверсия!
— А если без эмоций? Только факты? — сдержал его капитан.
— Больше дюжины мешков продырявили щупами. Восемь ящиков раскурочили.
— И что обнаружила группа досмотра?
— То, что было. Сахар и тушенку.
— Господин переводчик, спросите господина Дзуси, сколько груза нужно испортить, чтобы убедиться в его полном соответствии грузовым документам?
— Проверка будет выборочной.
— Составьте, Саша, акт о порче продуктов. В двух экземплярах.
— Императорский флот не отвечает за ваши убытки, связанные с задержанием и досмотром
— А это для будущего. Это все для будущего…
Через некоторое время напряженное молчание снова было прервано, теперь связным матросом:
— По каютам пошли шуровать. Полундра, Марья бунтует…
Вслед за ним с докладом явился японский матрос. Лейтенант словно бы ждал этого момента. Резко вскочил:
— Капитан, команда оказывает сопротивление. Вы нарушили слово, капитан!
— Готов отвечать лично. Но доказательства не здесь. Прошу пройти со мной.
Первая каюта, в которую ввалились офицер и двое матросов, была женской. Офицер, придерживая саблю, полез в рундук. Но Марья его опередила. Выхватила из рундука некий предмет женского туалета, швырнула господину офицеру в физиономию:
— Это тебе надо? На, цепляй!
Офицер отпрянул, стал открывать кобуру. В этот момент между ними встал боцман, а связной помчался с докладом капитану. Силой боцман обижен не был. Он резко оттолкнул кочегара Ковалик к переборке, прикрикнул:
— Тихо, Марья! Ты, баба отчаянная, морду царапать приказа не было!
— Только через мой труп пущу к барахлу. Мне ж после его лап все стирать не отстирать…
Капитан поспешно спускался по трапу. Он на несколько шагов опережал коротконогого Масафуми Дзуси. Возле каюты заметил матроса Шевелева и кочегара Сажина. Кочегар что-то сжимал в кармане робы. Рябов как бы невзначай коснулся и ощутил сквозь брезент гаечный ключ.
— Отнеси на место! — шепнул сквозь зубы.
— Я ж на всякий пожарный…
— Пожарный здесь я. Выполняй. Все!
В уголок койки забилась насмерть перепуганная камбузница. Посередине помещения стояла, широко, прочно расставив ноги, Марья. Боцман переместился в тыл. Перед ней топтались офицер и конвоир с карабином. Кочегар переменила решение и до прихода капитана вывалила содержимое своего рундука на койку. Увидела Рябова, приободрилась:
— Во, смотрите, товарищ капитан! — выкрикивала она, тыча лаковой туфелькой, купленной в Сиэтле, в гору разноцветного белья. — Бомбу ищет! Еще за саблю и наган хватается. Я тебе хвачусь! — И сделала шаг вперед Офицер попятился. Матрос клацнул затвором карабина.
— А ну, тихо! — прикрикнул капитан. — Офицер группы досмотра с нами. Он сейчас разберется. Господин переводчик, спросите у лейтенанта, что за странное любопытство у вашего офицера. Может быть, у него нелады с психикой?
Марья хихикнула.
— Я приказал молчать! — рявкнул на нее капитан.
Лейтенант вспыхнул, его задел вопрос. Рябов даже в такой напряженной ситуации едва не рассмеялся, когда услышал ответ:
— Офицер выполняет распоряжение командования.
— Таким образом? Но ведь здесь женская каюта, а не трюм. Марья, убрать барахло! Мне и то неловко смотреть…
— И не подумаю. Пусть сам сложит. Все равно стирать придется.
— Господин. переводчик, передайте лейтенанту пожелание кочегара.
— Это будет оскорблением чести офицера императорского флота! — взорвался Масафуми Дзуси.
— А я считаю оскорбительным такое ведение досмотра. Судно задержано для проверки груза и выяснения обстоятельств… Кочегар Мария Ковалик и все матросы к этому непричастны. В каютах только личные вещи.
— Теперь перестирывать все, — демонстративно ныла Марья.
— Не встревай, собирай барахло, сказано тебе! Все! — цыкнул капитан — Так вот, господин переводчик, я решительно протестую против обыска. Осмотреть каюты разрешаю.
— Хорошо, я дам указание, — процедил лейтенант и что-то зло буркнул офицеру и конвойному. Те ретировались в коридор.
— Благодарю вас, господа. Мы можем вернуться к нашей работе.
Теперь Рябов, кажется, начал понимать тактику группы досмотра. Вчера… Если бы сорвался, стал кипятиться, оправдываться, могли на каком-то слове, выражении поймать его японцы. А дальше?.. Оскорбительное поведение капитана… Сопротивление команды… Арест… Конфискация груза. И прощай “Ангара”. Сегодня… Умышленная порча груза. Расчет на то, что матросы возмутятся, начнется заварушка, Обыск кают… А если бы начали с каюты Сажина? Ох, сорвался бы Сажин, применил, чего доброго, гаечный ключ… И тогда на выручку своим с берега несется еще один бот, полный вооруженных матросов. Арест… Конфискация груза и судна., Сами провоцируют конфликт. И, хитрецы, как ни в чем не бывало отступают, когда видят, что номер не прошел
В третий раз от корки до корки изучен радиожурнал. Масафуми Дзуси решительно его захлопнул.
— Здесь нет одной телеграммы, посланной вами в день встречи с эскадрой. Бы ее передали шифром во Владивосток, — заявил он.
— Назовите о чем?
— О том, что вы видели и, следовательно, сообщили.
— Да, о бомбежке, о конвойном эсминце…
— И об эскадре! — выкрикнул лейтенант. — У нас копии всех шифровок. Вы умышленно не внесли радиограмму в журнал.
— Теперь понимаю, почему не была запрещена радиосвязь. Ваш “уполномоченный” провоцировал меня… Прошу предъявить радиоперехват.
— Он на борту “Баннкоку-мару”.
— Запросите.
— Нет, вы с нами туда отправитесь для выяснения вины. И немедленно.
Переводчик выскочил из каюты. По коридору раздался топот японских матросов. Но их опередили четверо моряков, вчерашних фронтовиков. Они встали шеренгой, прикрывая капитана. Дула карабинов нацелились в матросов Лейтенант выхватил пистолет:
— Всем матросам — прочь из каюты!
Впервые за эти дни вступил в словесный бой Соколов:
— Капитан из каюты не выйдет. Команда против.
— Я открою огонь!
Клацнули затворы Но матросы не шелохнулись.
— Не трогать стволов, — предупредил помполит.
