Ранцевъ и Ферфаксовъ въ православной Россiи видали крестные ходы. Они видали ихъ и въ столицахъ и въ маленькихъ селахъ. Вездѣ въ старой Россiи, какъ бы ни былъ бѣденъ приходъ, крестный ходъ шелъ, торжествуя. Властно развѣвались хоругви и было сильно и полно вѣры пѣнiе грубаго иногда, но всегда смѣлаго хора: — «Богъ Господь и явися намъ»!..
Здѣсь гимнъ звучалъ робкою, смиренною, неувѣренною мольбою. И звуки оркестра не могли укрѣпить его. Шло очень много дѣтей. Правъ былъ Бурдель. Матери не пожалѣли ни денегъ, ни труда — онѣ принарядили ихъ. И думалъ Ранцевъ: — «какая вырастетъ новая Францiя?… Оставятъ ли на всю жизнь въ этихъ маленькихъ душахъ волнующее воспоминанiе развѣвающiяся хоругви, золотое сiянiе звѣзды, мѣрное пѣнiе, преклоненiе колѣнъ, сладкая вѣра, что Богъ сошелъ на землю и шествуетъ среди людей — или ихъ покоритъ и оторветъ отъ вѣры зычный голосъ автомобильнаго клаксона?… Останется у нихъ воспоминанiе о медленномъ шествiи по городку съ самимъ Богомъ — какъ тихая пристань, куда можно будетъ уходить усталой душѣ отъ свѣтскихъ бурь — или безвѣрная школа навсегда сотретъ тихую радость испытаннаго когда то сладкаго волненiя»?…
За каменной оградой набережной, по песчаному пляжу ходили зеленые бѣлопѣнные валы. Надъ безкокечными просторами моря сiяло блѣдно голубое небо. Бѣлыми дымками развѣвались кисейныя вуали дѣвушекъ, и трепетали безчисленные флажки въ рукахъ дѣтей. Надъ пестрою толпою медленно плылъ лиловый въ золотѣ балдахинъ. Богъ шествовалъ вдоль моря. И обрывками — то дѣвичьими голосами, то звуками оркестра, то несмѣлымъ хоромъ мужчинъ, поющихъ въ унисонъ, подъ мѣрный грохотъ барабана: — «тамъ… тамъ… тамъ…» доносилось:
— Reste avec nous et bênis nous, Seigneur![5]
Ранцевъ и Ферфаксовъ вернулись съ крестнаго хода умиленные и растроганные. Все перечувствованное ими казалось имъ хорошимъ предзнаменованiемъ для завтрашняго дня.
— Вотъ, какъ никакъ мы и помолились передъ путешествiемъ, — сказалъ Ферфаксовъ. — И стало какъ то спокойнѣе и увѣреннѣе на душѣ.
Госпожа Бурдель встрѣтила ихъ встревоженная, какъ бываютъ всегда встревожены тихiе, простые люди, живущiе покойною, безмятежною, размѣренною жизнью, когда приходятъ телеграммы.
— Господинъ Ранцевъ, вамъ телеграмма.
Ранцевъ взялъ маленькiй голубой, плотно заклеенный листочекъ, торопливо распечаталъ его и взглянулъ.
— «Прiѣзжайте немедленно. Ваше присутствiе необходимо. Нордековъ».
Ранцевъ сейчасъ же разсчитался съ хозяевами, поблагодарилъ ихъ за гостепрiимство, нанялъ автомобиль и помчался съ Ферфаксовымъ въ Сенъ Назэръ, гдѣ на пароходѣ «Немезида» собрались статисты кинематографическаго общества «Атлантида».
Пароходъ стоялъ на рѣкѣ Луарѣ. На немъ вчера были закончены ремонтныя работы и погрузка имущества и пассажировъ. Все было готово къ отплытiю. Ждали прiѣзда капитана Немо. Ранцевъ долженъ былъ на скромной и непримѣтной виллѣ дождаться его и съ нимъ прiѣхать на «Немезиду».
Едва Ранцевъ прошелъ въ свою каюту, къ нему постучали.
Генералъ Чекомасовъ и Нордековъ желали видѣть его по весьма важному дѣлу. Они прошли въ каюту съ серьезными, замкнутыми лицами и плотно притворили за собою двери.
— Петръ Сергѣевичъ, — торжественно началъ Нордековъ, — мы къ вамъ по весьма и весьма тревожному вопросу.
Онъ посмотрѣлъ на Чекомасова. Тотъ молчалъ.
— Садитесь… Я васъ слушаю, — сказалъ Ранцевъ и указалъ гостямъ на койку, а самъ сѣлъ на стулъ у иллюминатора каюты.
— Дѣло вотъ въ чемъ, — началъ, волнуясь, Нордековъ. — Пока мы занимались въ Парижѣ… Ну тамъ… Кинематографическое общество «Атлантида» что ли… и прочее… все шло хорошо… Здѣсь моимъ людямъ впервые пришлось встрѣтиться, столкнуться, такъ сказать, познакомиться со всѣмъ составомъ труппы. Мы приняли участiе и въ погрузкѣ, по вашему приказу… Тяжелые ящики… Очень ихъ много… Масса консервовъ… И понимаете, ни одного фотографическаго аппарата… Прибавьте къ этому: — вездѣ тайна… Тутъ интернацiоналъ какой то… Обезьяно подобный профессоръ нѣмецъ, не подпускающiй къ своимъ ящикамъ. Капитанъ — финляндецъ… Тоже въ решпектѣ всѣхъ насъ держитъ… Туда не ходи, этого не тронь… Команда — Бретонцы… Хмурый народъ… Вездѣ рогатки… Часовые… И часовые — нѣмцы… Всѣ какъ бы въ формѣ… Ну съ этого и пошло…
Онъ замолчалъ, тяжело дыша. Ему видимо трудно было все это сказать.
— Что же пошло? — строго спресилъ Ранцевъ.
— Правду то сказать, — вмѣшался въ разговоръ генералъ Чекомасовъ, — это началось еще въ Парижѣ. Вы понимаете, какъ ни велика была тайна… но близкимъ, роднымъ сказали… Пошла сплетня… А вы знаете Парижъ эмигрантскiй съ его ревностью, завистью и злобою.
— Кинематографическое общество «Атлантида «… Чего же еще надо?
— Такъ, видите ли, Петръ Сергѣевичъ, одинъ изъ нашихъ союзовъ…
— Очень мощный союзъ, имѣющiй представителей по всему свѣту, — вставилъ Чекомассвъ, — союзъ профессiональный…
— Имѣющiй почти такое же влiянiе, какъ Обще-Воинскiй Союзъ, произвелъ черезъ своихъ членовъ по всѣмъ странамъ анкету и опросилъ всѣхъ работниковъ кинематографическаго дѣла.
— И что же?..
— Ну и знаете, что выяснилось?… Ни Морисъ Шевалье, ни Рамонъ Новарро, ни Харри Куперъ, Дугласъ Фербанксъ, Бастеръ Кингтонъ, Шарло Чаплинъ, Иванъ Петровичъ, я не говорю уже про Русскихъ фильмовиковъ — Мозжухина, такъ же никто изъ «старъ», — ни Мери Пикфордъ, ни Глорiа Свансонъ, ни Сюзи Вернонъ, Лили Дамита, наши Ольга Чехова, Киса Куприна, ни нѣмка Хенни Портенъ, словомъ никто изъ людей, близкихъ къ кинематографическому мiру ничего никогда не слыхалъ объ «Атлантидѣ«и не велъ съ нею никакихъ переговоровъ. И это привело всѣхъ насъ въ большое смущенiе.
— Какое вамъ-то дѣло, какихъ артистовъ беретъ наше общество? Развѣ мало такихъ фильмъ, гдѣ совсѣмъ и не требуется первыхъ артистовъ?…
— Да, конечно, — вѣско сказалъ Чекомасовъ. — Но я не знаю фильмы, гдѣ бы были нужны хорошо поддѣланные совѣтскiе паспорта, или цѣлыя библiотеки совѣтскихъ книгъ и изданiй? Экранъ такой ужъ точности не требуетъ. Это каждому изъ насъ понятно.
— Значитъ и вы болтали? Чекомасовъ смутился.
— Я не болталъ, — густо краснѣя, сказалъ онъ, — но я не могъ про это промолчать, когда этотъ вопросъ серьезно обсуждался.
— У васъ было собранiе?… митингъ? — не скрывая своего отвращенiя сказалъ Ранцевъ.
— Митингъ, не митингъ… Нѣтъ… Зачѣмъ же такъ говорить!.. Но согласитесь?… Насъ нанимали на одно, а везутъ совсѣмъ на другое…
— Но, позвольте, Георгiй Димитрiевичъ, вы же сами знаете, у насъ уже была съемка.
— Какая же это съемка?… Курамъ на смѣхъ, Петръ Сергѣевичъ… Отъ меня, изъ цѣлой моей роты статистовъ взяли одного… И кого же!? Фирса Агафошкина!..
Возили его въ Лондонъ, таскали по Парижу, возили еще, кажется, въ Италiю… Этотъ болванъ ничего толкомъ и разсказать не могъ. Общество держитъ массу статистовъ, а снимаеть какiя то точно видовыя фильмы и монтажъ ихъ поручаетъ чужому французскому обществу… Это только усугубило подозрѣнiя, что дѣло то совсѣмъ не въ съемкахъ…
— Хорошо… Допустимъ, что и точно дѣло не въ съемкахъ. Васъ нанимали въ кинематографическое общество «Атлантида» для съемки опасной фильмы. И вамъ это объявляли… Въ вашихъ контрактахъ даже оговорена пенсiя вашимъ семьямъ, если бы съ вами что либо случилось. Вы шли на это… Добровольно… Васъ кикто не понуждалъ…
— Да шли… На съемки… Можетъ быть, съ хищными звѣрями, какъ въ Trader Horne'ѣ… Но на авантюру?…
— Авантюру?… Какая тамъ авантюра!.. Вы видѣли, взяты сами крѣпкiе… Самые вѣрные члены Обще-Воинскаго Союза… Лучшiе офицеры, казаки и солдаты… Военные изъ военныхъ… Бѣлые изъ бѣлыхъ…
— Вѣрно… вѣрно-съ все это… Но вотъ мнѣ, Петръ Сергѣевичъ, задаютъ вопросы… Ну и я слышалъ тоже про это… А если все это ловушка? Новая работа пресловутаго чекистскаго треста?… А вотъ выйдемъ мы, знаете, въ море, а тамъ насъ нѣмцы и французы — Богъ ихъ знаетъ, что они за люди, моя вторая то полурота, окружатъ насъ, свяжутъ, посадятъ въ трюмъ и отвезутъ куда угодно… Хотя въ Бѣлое море, на Соловки?… Почему команда не Русская?… А сколько, между прочимъ, у насъ набрано моряковъ! Если капитанъ Немо не довѣряетъ намъ, почему мы должны ему такъ слѣпо вѣрить?…
— Вы мнѣ вѣрите?… Вы же меня не первый день знаете…
— Вамъ, Петръ Сергѣевичъ, да… Вы, офицеръ… Но, развѣ вы не можете быть сами обмануты?… Какъ мы вѣрили Кутепову, а Кутепова увезли же большевики, сумѣли заманить въ ловушку… Кто такое Капитанъ Немо?… Псевдонимъ?… Мы его не знаемъ… Онъ никогда и ни въ какомъ бѣломъ движенiи не участвовалъ. Его никто изъ, нашихъ признанныхъ вождей не знаетъ. Мы его даже никогда не видали… По крайней мѣрѣ люди моей полуроты, — съ большимъ волненiемъ сказалъ Нордековъ.
