Мы с Нино прощались с ним в порту. Отец грустно смотрел на нас и не спрашивал, собираемся ли мы ехать за ним.
- Что ты будешь делать в Иране?
- Может быть, женюсь, - рассеянно отвечал он, целуя нас. - Я буду навещать вас. Не переживайте, если это государство погибнет, у меня есть несколько имений в Мазандаране.
Отец взошел по трапу, потом долго стоял на палубе, глядя на нас, на крепость, на величественную Девичью башню, на город, на степь...
В Баку было знойно, занавески на окнах в министерстве были полуопущены.
Прибыли послы из России. У них были неприятные, хитрые лица. Они равнодушно и торопливо подписали уйму документов, договоров, статей, примечаний, поправок и уехали.
Улицы тонули в песке и пыли. Ветер играл обрывками бумаг. Мои тесть и теща уехали на лето в Грузию.
А границу в Яламе по-прежнему охраняли несколько пограничников.
- Асадулла, - сказал я министру, - в Яламе по ту сторону границы стоят тридцать тысяч красных.
- Наше дело - заключить договоры, - зло сказал он. - Остальное в руках Аллаха.
Я вышел на улицу. У входа в парламент стояли часовые, их начищенные штыки ярко блестели под солнцем. В самом парламенте яростно спорили депутаты от различных партий. Русские рабочие грозили начать новую забастовку, если не будут разрешены поставки нефти в Россию.
Люди собирались в чайханах, читали газеты, играли в нарды. Дети возились в раскаленной пыли. Казалось, небо низвергало на нас потоки пламени.
- Вставайте к молитве! Вставайте к молитве! Лучше молиться, чем спать - доносилось с минарета.
Я не спал, а просто лежал с закрытыми глазами. Мысли все время возвращались к тридцати тысячам солдат, стоящих на границе в Яламе.
- Очень жарко, Нино, - сказал я, - наша Куколка еще не привыкла к такой жаре. Ты ведь тоже любишь деревья, тень, воду. Поехала бы на лето к родителям в Грузию.
- Нет, - серьезно отвечала Нино, - я не хочу уезжать.
Я не стал настаивать, а Нино сидела задумчивая и хмурая.
- Мы должны уехать все вместе, Али хан, в городе очень жарко. Ведь у тебя есть в Гяндже имение, там сад, виноградник, давай уедем туда. Ведь там твоя родина, и Куколка наша будет в прохладе.
Против этого нечего было возразить. Мы собрались и уехали. Наш вагон украшал новый герб Азербайджана.
От железнодорожной станции в Гянджу вела широкая, пыльная дорога. Пересохшая река разделяла мусульманские и христианские кварталы города. Я показал Нино могилу моего прадеда Ибрагима, погибшего сто лет назад от русской пули.
Мы приехали в имение.
Ленивые, разомлевшие от жары буйволы лежали в воде. Пахло молоком, виноград созрел, и его ягоды стали крупными, как глаза буйволов. Головы крестьян были выбриты на макушке, а спереди волосы разделены пробором. В глубине сада стоял небольшой домик с деревянной верандой.
Куколка заулыбалась, увидев лошадей, собак, кур.
Мы навели в доме порядок и зажили там. Я на несколько недель позабыл о министерстве, договорах и Яламе.
Мы лежали на лужайке. Нино жевала горькую травинку, и ее загоревшее под солнцем лицо было спокойно и безмятежно, как небо над Гянджой.
- Али хан, эта Куколка моя. В следующий раз будет мальчик, и ты возьмешь его себе.
И она стала обстоятельно планировать будущее Куколки. В это будущее входили теннис, Оксфорд, французский и английский языки... Короче, весь европейский набор...
Я молчал, потому что Куколка была еще очень мала, а под Яламой стояли тридцать тысяч красных. Мы веселились на лужайке и обедали, расстелив ковры, под деревьями. Неподалеку от лежащих буйволов Нино купалась. Проходившие мимо крестьяне в маленьких круглых папахах, кланялись своему хану и приносили нам полные корзины персиков, яблок и винограда. Мы не читали газет, не получали писем, мир ограничился пределами нашего имения, и мы были почти так же счастливы, как в Дагестане.
В один из жарких летних вечеров мы сидели в комнате. Издали послышался стук копыт. Я вышел на террасу и в человеке в черной черкеске узнал Ильяс бека. Он соскочил с коня. Я радостно протянул ему руки, но он не ответил на мое приветствие. В свете лампы лицо его было бледным, щеки ввалились.
- Русские заняли Баку, - проговорил он.
Я кивнул, словно давно знал это.
- Как это случилось, Ильяс бек? - спросила стоявшая у меня за спиной Нино.
- Ночью из Яламы пришли эшелоны с русскими солдатами. Они окружили город, и парламент сдался. Все министры, не успевшие бежать, арестованы, парламент распущен. Русские рабочие перешли на сторону своих земляков. В Баку у нас не оказалось ни одного солдата. Все находились на границе с Арменией. Я собираюсь организовать добровольческий партизанский отряд.
Я оглянулся. Нино ушла в комнату, слуги впрягли коней в карету. Нино собирала вещи и о чем-то говорила по-грузински с Куколкой. Потом мы ехали полем. Ильяс бек - верхом рядом с нами.
Вдали были видны огни Гянджи. На мгновение прошлое и настоящее слились в моем сознании. Я увидел бледного, серьезного Ильяс бека с кинжалом на поясе на мардакянской бахче, спокойную и гордую Нино.
В Гянджу мы приехали глубокой ночью. На улицах было беспокойно, людно. На мосту, разделяющем армянские и азербайджанские кварталы, стояли солдаты с оружием наизготовку.
На балконе правительственного здания в свете факелов развевался флаг Азербайджанской Демократической Республики.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Усталые солдаты отдыхали во дворе самой большой в Гяндже мечети. Где-то у реки строчил пулемет.
Я сидел, прислонившись к стене, слушал этот отвратительный треск и думал о том, что Азербайджанская Республика доживает свои последние дни. Передо мной была миска супа, на коленях лежала тетрадь, куда я торопливо записывал происходящее.
Что произошло за это время? Что происходило в эти восемь дней с тех пор, как мы с Нино остановились в маленьком номере гянджинской гостиницы?
- Сумасшедший, ты совсем потерял голову, - говорил Ильяс бек.
Было три часа ночи. В соседней комнате спала Нино.
- Сумасшедший, - повторил он и принялся расхаживать по комнате.
Я сидел за столом, и мне было совершенно безразлично, что думает Ильяс бек.
- Я остаюсь здесь, - снова сказал я. - Придут добровольческие отряды, и мы будем сражаться. Я не собираюсь бежать со своей Родины.
Ильяс бек остановился передо мной, грустно и зло взглянул на меня.
- Али хан, мы вместе учились в гимназии и на больших переменах вместе дрались с русскими. Я был рядом с тобой, когда ты догонял машину Нахараряна. Я отвозил Нино домой, и я стоял рядом с тобой у ворот Цицианишвили. Но теперь ты должен уехать. Ради Нино, ради себя и ради нашей Родины, которой ты еще будешь нужен.
- Если ты остаешься здесь, Ильяс бек, то остаюсь и я.
- Я остаюсь потому, что я - одинок, потому что я умею командовать солдатами, и у меня есть опыт уличных боев. Уезжай в Иран, Али хан.
- Я не могу уехать ни в Иран, ни в Европу.
Я подошел к окну. Во дворе горели факелы, доносился лязг металла.
- Али хан, наша республика не продержится и восьми дней.
Я безразлично кивнул. Под окном прошли люди с оружием в руках. Из соседней комнаты послышался шум, я оглянулся и увидел стоявшую в дверях Нино.
- Через два часа последний поезд на Тифлис, - сказал я жене.
- Да, Али хан, мы едем.
- Нет, едешь ты с Куколкой. Я приеду позже. Пока мне надо остаться здесь. А ты должна уехать. Сейчас все совсем иначе, чем было в Баку. Ситуация совершенно другая, ты не можешь оставаться здесь, Нино, теперь у тебя есть ребенок.
Я говорил что-то еще. Отсветы факелов играли на стене, блики падали на лицо Ильяс бека, стоявшего в углу, опустив голову.
Нино уже окончательно проснулась. Она тихо подошла к окну, выглянула на улицу, потом обернулась к Ильяс беку. Ильяс бек отвернулся. Нино вышла на середину комнаты, склонила голову набок.
- А как же Куколка? - спросила она. - У нас ребенок, ты не хочешь ехать с нами?
- Я не могу ехать, Нино.
- Твой прадед погиб на гянджинском мосту. Я помню это еще из экзаменов по истории.
И вдруг, застонав, как раненый зверь, Нино опустилась на пол. Глаза ее были сухими, тело била крупная дрожь. Ильяс бек выбежал из комнаты.
- Я приеду к вам, Нино. Очень скоро, всего через восемь дней.
Нино продолжала стонать. Люди за окном пели гимн гибнущей республики.
Вдруг Нино замолчала. Она долго смотрела на меня, потом поднялась. Я взял чемодан, запеленатую Куколку, и мы тихо спустились по ступенькам гостиницы. Ильяс бек ждал нас в машине. Через толпу мы с трудом проехали к вокзалу.
- Потерпи три-четыре дня, Нино, - сказал Ильяс бек, - всего три-четыре дня, и Али хан будет с вами...
Нино спокойно кивнула.
- Знаю. Мы поживем сначала в Тифлисе, а потом уедем в Париж. У нас будет домик с садом, и вторым родится мальчик.
