Марина рассмеялась и посмотрела на часы.
- У нас на уме доброе, - сказала она. - Мы только и делаем, что с утра до вечера печемся о ваших интересах.
- Не иронизируй, пожалуйста. Чьих - ваших?
- Твоих и генерала Бахметьева.
- И Ефима Шлайна, и Дубровина, и Воиновой?
- Твоих и генерала Бахметьева.
- Объясни.
- Я не могу этого сделать, - сказала она и, снова посмотрев на часы, отправилась к выходу из полуподвала, осторожно отводя руками свисающие с бельевых веревок пленки. - Не буду. Не хочу. И - все. Ты вляпался в никудышную компанию и, как часть её, не заслуживаешь, как бы это сказать... профессионального уважения. С тобой обходятся в кагэбэшной манере. Подставляют. Ты ведь у них вне команды. Тебя выпихивают вперед и наблюдают, что же произойдет дальше. Ты - живая приманка... Почему ты позволяешь обращаться с собой таким образом? Почему тебя держат за паршивого гангстера? Как ты докатился до такого? Тебе же нет цены! Ты имеешь степень пи-эйч-ди, мог бы и преподавать в университете! Такие, как ты, видно, не нужны в России... Ты совершил ошибку, Бэзил Шемякин, переехав в страну, в которой временной пояс такой, что там всегда ночь, когда на Востоке и Западе день...
Действительно, несколько лет я сожалел о том, как бездарно распорядился заработанными средствами в Индокитае и потом в Северной Африке. Почти все, кроме отложенных для мамы, вбухал в образование и защиту диссертации. Сожалел и теперь. В конце концов, при моих-то занятиях возникали достаточно длинные перерывы в работе, чтобы в публичных библиотеках, ни за что не платя, десятками прочитывать книги любой толщины.
- Да, - согласился я, - деньги инвестировались не лучшим образом... Но тебе не кажется, что в эту минуту мы заняты пустой болтовней? Тебе не кажется, что ты занимаешься - можно и так сказать - просто мытьем костей прискучившему ухажеру?
Столь разъяренной я Марину ещё не видел. Она развернулась и - не сказала, а почти выкрикнула:
- Тогда я помою кости не только ухажеру! Давай помоем кости и его хозяевам! Им и раньше-то не приходилось хвастаться тем, как они обращались со своей агентурой, а в девяносто первом она просто оказалась брошенной на произвол судьбы... И агентура не пикнула. Как не пикнули её операторы в Москве. Дескать, им не до того пока... Может такое отношение вызывать профессиональное уважение? Или человеческое? Холодной войны нет, вроде бы наступил то ли мир, то ли перемирие, как угодно, а пленные, то есть посаженные в Европе и Америке за решетку бывшие агенты бывшего ка-гэ-бэ увеличиваются в числе... Выпускают этих бедолаг? Нет, не выпускают! Потому что о них забыли походатайствовать бывшие работодатели. А ты все силы кладешь на то, чтобы попасть в компанию этих пленных да ещё на войне, которая давно проиграна твоей теперешней стороной! Это ты понимаешь?
- Они проиграли, конечно... Режим казался обреченным изначально, уже давно. Но многие операции кончались победами.
- Победами! Не их заслуга! Они были дураки... в житейском смысле слова. Даже их перебежчики на Западе спиваются... Это другая политическая культура. Ты задохнешься в ней сам по себе.
- Полно! Я-то не агент и тем более не перебежчик! Я фрилансер... А ты говоришь сейчас не о профессии, а о политике! С ней я не мараюсь.... С профессиональной точки зрения Москва добывала уникальную информацию. Что бы там ни говорили! Желаю тебе заполучать такую же.
- Москва добывала... В среде, податливость которой средний советский человек и представить не мог. Она открыта, даже излишне. Во всяком случае, уж московской-то паранойи точно лишена. Имея деньги и чуточку хитрости, плюс диковатый славянский шарм, легко затесаться в среду цивилизованных, вежливых европейцев и крутиться в ней... Лазутчики из степей не столько работали, сколько, образно говоря, наслаждались жизнью в городах. И неминуемо разлагались в качественном быту. А служили Сталину. Или Горбачеву... Кому еще? И доносили не то, что видели, а то, что от них ждали в Москве. Врали, в сущности...
- Как посмотреть!
- Так и посмотри. Из мутного аквариума, в котором плавали они, а теперь закисаешь и ты!
Мы оба сожалели о случившейся перепалке. Которая ничего не значила, видимо, кроме одного: как любовники мы умирали.
Марина натягивала вязаные перчатки.
- Пожалуйста, пойми, что нынешнее мое приключение - первое крупное в России. Все-таки мы русские люди, - сказал я примирительно.
- И на каком языке говорим друг с другом с момента, как я вошла сюда?
- На французском, - спохватился я.
- У суда больше нет вопросов, - сказала Марина.
- Ты уходишь прямо сейчас? - спросил я довольно глупо и почти заискивающе. - Может быть, по чашечке кофе поблизости, а? Чай был отвратительным... У меня лично есть ещё время.
- У тебя лично, Бэзил Шемякин, времени не остается вообще, - сказала она. Сжала ладонями в перчатках свои щеки, попыталась сдержать слезы и заплакала.
- Я прошу тебя, пожалуйста, - сказал я. Стыдно было предложить носовой платок двухдневной свежести. Ее нос покраснел. И я подумал, что Тармо тоже недавно плакал передо мной, и что, наверное, поплакать вообще-то неплохо, это приносит облегчение хотя бы на время, и что я и сам плакал однажды, и не так уж давно, правда, скрытно, вернувшись с похорон папы.
- Припомни наш разговор неделю назад в Лохусалу, - сказала Марина, поводя щекой о воротник шубки, чтобы осушить слезы, не портя косметики. Вспомнил? Раньше мы только предполагали, что действуют две команды киллеров. Теперь это доподлинно установлено. Нацеленную на Бахметьева ты рассчитал верно. Но Чико или как там зовут вашего Пушкина меня не интересует. Совершенно не интересует. Так что, успокойся на тот счет, что я собираюсь слизывать собранный тобою и твоим Ефимом мед. Бахметьевская безопасность - главным образом русская забота. Отчасти, и в разной степени, - эстонские, польские, рижские и немецкие заботы... Моя забота - вторая команда!
- Что за вторая команда?
- Определенным кругам нужны два трупа. Вторая команда добывает второй труп.
- Естественно. Первая занимается Бахметьевым, а когда работа будет сделана, вторая уберет киллера. Тебе-то что до него?
- Вторым трупом будешь ты.
- Я?
- Ты, - повторила с нажимом Марина. - Тебя уложат возле мертвого Бахметьева как киллера, которого наняли люди, стоящие за Ефимом Шлайном. Ты человек с темным прошлым, завербованный ка-гэ-бэ в стародавние времена, ещё в Бангкоке. Кто поверит, что ты по доброй воле возвратился из эмиграции в страну, погрязающую в бедности, болезнях, финансовых аферах, воровстве и произволе? Классный скандальчик! Кто, как, когда и какую кашу будет из этого варить в Москве, Берлине или ещё где, - не существенно. Размазывать грязь и дерьмо дальше будут журналисты вроде тебя, такие же частники по найму, и политики.
- Ладно, - сказал я, стараясь казаться спокойным и действительно успокаиваясь. - Пожалуйста, остановись. Побереги нервы. Осталось немногим меньше двенадцати часов. Публичная казнь Бахметьева назначена на завтра. Время - пятнадцать ноль-ноль. Если вторая команда меня не достанет...
- Почти достали, хотя хвоста за тобой или Ефимом, мне кажется, не было. Но их много и они, в основном, местные, русские местные, есть и приехавшие русские, и эстонцы, промосковские эстонцы, есть такие же латыши. Наблюдатели выставлены сегодня на всех Таллиннских шоссе. Появится твоя машина, последует наводка, и тебя будут пасти до тихого места, где и захватят. А после расстрела Бахметьева жить тебе четверть часа, от силы полчаса, и ты - в столь ценимом тобою православном раю!
- Ты что же, выходит, охраняешь меня и Ефима?
- Охраняла. Косвенно... Снова говорю: вспомни наш первый разговор в пансионате Лохусалу! Думаю, Ефима Шлайна вообще не тронут. Даже в этих промозглых задворках Европы опасно беспокоить разведчика его положения и ранга. С ним случится, наверное, что-то другое... Анонимку о покушении на Бахметьева подсунули Шлайну специально. По подсказке Дубровина, я предполагаю. Дубровин ещё до её поступления в Москву намекал на возможность такой анонимки своим эстонским контактам здесь, в Таллинне. От эстонцев информация улетела к англичанам или шведам, мне не известно точно к кому, но откуда-то оттуда она и докатилась до Бассейна... Мне велели ждать. И дождалась: появляется Шлайн, а за ним его придурковатый Санчо Панса в обличье... кто бы мог подумать! Доблестного Шемякина... Как в старом романсе: только раз бывают в жизни встречи...
- Почему ты молчала раньше?
- Я и сейчас не должна говорить. Моя задача, пока возможно, не входя в зону риска, содействовать предотвращению покушения на Бахметьева. С этого утра я не могу противостоять своими ничтожными силами своре, собранной для охоты за Бахметьевым и тобой... Что же касается тебя лично, то Бэзил Шемякин приглашен в пьесу на роль трупа-статиста. Режиссер даст отмашку, когда его выволакивать на сцену.
- Спасибо, - сказал я. - Теперь иди.
