– Поцелуй папочку!
– Дядя?
– Папа, а не дядя.
Владимир протянул руки. Девочка недоверчиво улыбалась, но не шла.
– Это же папа!
Девочка смотрела смеющимися глазами на Владимира и вдруг согласилась, протянула ручки и сказала:
– На!
О, с какой необъятной радостью и благодарностью Владимир в первый раз держал своего ребенка. Безграничная любовь засветилась в его душе и радостью напитала все тело. От этих чистых прозрачных глазок, от теплоты маленького тела, от трогающей колючий подбородок бархатной ручонки было можно умереть от счастья. И лицо Лады опять сделалось просветленным и счастливым, и казалось, что все проклятые вопросы так просто разрешались через этого маленького человечка… Уйти от него? Нет сил. Весь мир отдал бы за этого маленького человечка на руках, умер бы за него!
– Володечка! Папа говорит, что ты решил опять поступить в армию? Но я тебя не отпущу так скоро. Ты поживешь, отдохнешь, а потом… Тебе не хочется в армию? Ты устал? Проклятая бойня! Когда она кончится, и мы…
Тут Лада опять заговорила о том, что они будут жить все вместе… И вдруг оборвала и радостно так огляделась по сторонам:
– Борис вернется, а ты… Я тебя спрячу и буду приходить к тебе с…
Лада показала на девочку. Потом стала шепотом, радостным и торопливым, рассказывать неожиданно пришедший ей в голову план – спасти от бойни обоих: и его, и Бориса. Борис вернется, а Владимир убежит назад и будет прятаться в «хаосе»…
– Помнишь нашу пещеру под соснами? Там никто никогда не найдет!
А она будет ночью класть в условленное место пищу, а вода близко: там есть ямка, в которой всегда стоит вода из подземного источника. Будет приходить к нему… и даже с девочкой.
– И меня поймают и как дезертира… Владимир возражал, но мысль Лады уже владела им. Да, это единственный выход для него, не желающего убивать людей, все равно каких: красных, белых или зеленых. Только надо хранить тайну и быть осторожным.
– Разболтаете… Кому-нибудь скажешь… Пьяный Борис как-нибудь неосторожно… или твой отец, вообще… рискованно.
Лада стала клясться, что никто не узнает. Даже и Борису не надо говорить.
– Только я и девочка! А она не расскажет… Не сумеет… А потом все пройдет, кончится…
– А зимой?
– Какая у нас зима, Володечка? И снегу не бывает. А там можно устроить… сделать теплую комнатку.
– Положим, мне не привыкать…
Неожиданная мысль Лады захватила обоих. С бешеным вихрем обсуждал Владимир этот план. Хотелось сейчас же пойти в «хаос» и убедиться, что все это приемлемо. Он помнил те места: там действительно сам черт не найдет. Если будет обеспечена пища, можно год прожить совершенно спокойно. А что будет через год – кто теперь заглядывает на год?.. Прожил день – и ладно.
– Выследят, куда ты ходишь, и могут раскрыть…
– Володечка! Я буду хитрой, как лиса. Я знаю все тропинки и, как лиса, буду заметать все свои следы… Я и раньше гуляла, ходила за сосновыми шишками… одна, в тот конец, и там же никого нет, только птицы. Пойду пасти нашу козу, а сама спущусь в хаос к тебе… И никому в голову не придет…
– Постой, постой! А как же…
– Отправишься на фронт, а сам – сюда и прямо в хаос!.. Пойдем сейчас погулять и незаметно спустимся в хаос, отыщем нашу пещеру и условимся, как видеться, как переменить место, если опасность, где мне прятать пищу…
Оба загорелись радостью такого неожиданного плана – спастись от «бойни», и лица их сверкали улыбками. Точно и ребенок понял их радость и захотел принять участие в ней: глядя на смеющуюся маму, девочка вдруг тоже громко засмеялась и захлопала в ладошки. Это было неожиданно, но так кстати, что и Лада с Владимиром засмеялись. Поняла и одобрила!
– Теперь тебе не надо прятаться: приехал какой-то знакомый офицер к Борису и потом уехал…
– А знаешь, Лада, я вдруг страшно проголодался.
– Голубчик! Я тебя накормлю…
Лада вышла, Владимир остался с ребенком. Ничего, Евочка освоилась и не боялась больше «чужого дяди». Прилив любви и нежности к ребенку снова загорелся в душе Владимира бурным пламенем. Он целовал девочку, щекоча ее усами, а та откидывалась навзничь и звонко хохотала. Целовал в глазки, в шейку, в обнаженный животик и пьянел от радости и счастья, связанных с сознанием себя отцом этого крошечного чистого ангела… Уйти от него? Нет, это невозможно! Можно согласиться прожить целый год в берлоге медведем, лишь бы, хотя раз еще вот так же подержать и поцеловать сотворенного по образу и подобию Божьему из твоей крови и плоти маленького человека. Весь мир только в нем… Только в нем весь мир!..
И вот опять солнышко тихой успокоенной радости, казалось, вернулось в беленький домик с колоннами. Все «разрешилось» неожиданно и случайно. Пришла счастливая мысль в голову и повернула руль жизненного корабля. Старики, не ведавшие «тайного плана», представляли себе дело разрешенным именно так, как им хотелось: Владимир идет на фронт, а Борис возвращается; про Владимира, согласившегося снова превратиться в «покойника», они говорили: «А все-таки, он очень порядочный человек, хотя и…»
Не договаривали: «хотя и пошатнулся». Лада с Владимиром, связанные «новой тайной», тоже облегченно вздыхали, отдыхая от нервной усталости, вызванной безысходностью положения, в котором было очутились; он думал о великом счастье – никого не убивать, быть только отцом ребенка и братом Лады, спасаемой из бездны грозящих ужасов так просто; Лада думала о счастье не потерять ни Владимира, ни Бориса и любить их обоих не как мужей, а как своих братьев, жизнь которых, переплетенная с ее жизнью и прошлым, и настоящим, и будущим, – кажется, у нее будет ребенок и от Бориса – ей одинаково дорога.
Тихое умиротворение опустилось в беленький домик после бури страстей звериных… Владимир проживет два дня и отправится в Севастополь искать Бориса, а пока – прочь все обиды, заботы, всю эту бессмысленную трагедию семьи! И не стоит больше прятаться: привел себя в полный порядок, побрился, отмылся, нарядился в форму брата… Лада восхищенно смотрела на Владимира, и ей казалось, что ничего не случилось, а все вернулось.
– А знаешь, Володечка, ты совсем мало изменился!
– Ну, вот… опять прежний герой! – сказал старик, увидя зятя в новом виде.
– А где же «Георгий»?
– Потерял. Можно и без орденов.
– Необходимо купить. Как же это, Владимир Павлыч, не носить «Георгия»?
– Чины и ордена людьми даются, а люди могут обмануться…
– Все шутите?.. С такими вещами следовало бы… Борису Павловичу тоже обещали «Георгия»… Он неприятельский пулемет захватил.
Девочка, увидев Владимира в офицерской форме, в первый раз назвала его «папой» и, протянув ручонки, попросилась сама к нему на руки:
– Папа, на!..
– Вот видите: и дочка признала вас, наконец, отцом, а то все были «дядей», – наставительно заметила бабушка.
После ужина Лада с Владимиром пошли погулять. Жаль было оставлять девочку, которая пожелала сопровождать маму, но взять ее было нельзя, потому что они шли в хаос.
Так хорошо вышло: никто не встретился и никто не видал, как они, пройдя немного дорогой, скользнули в лес и скоро очутились в безлюдной части имения. Шли напрямик, избегая тропинки, то лезли в гору, то спускались. Очутились в полной безопасности: ни дорог, ни тропинок больше не было. Над головой повисли скалы хаоса. Владимир забыл уже когда-то знакомые ходы и выходы в этом природном лабиринте, но Лада, вспоминая прошлое, бывала здесь иногда одна, иногда с Борисом: она была теперь проводником. И все-таки запуталась и долго не могла выйти из заколдованного круга огромных камней, повитых соснами и ползучими плющами. Не так трудно было сюда залезть, но очень трудно вылезть. Кругом неприступные стены. Но как же они сюда попали? Чудилось, что кто-то повернул камни нарочно, чтобы они не вылезли. Бились, бились, и вдруг оба захохотали: в заросшем углу, сквозь плющи темнела нора. Юркнули туда, низко нагнувшись, и очутились в коридоре. Знакомый коридор! Теперь Лада поняла, где они.
– Иди за мной!..
Прошли узким коридором и очутились на густом зеленом дворике.
– Помнишь? – спросила Лада.
Еще бы! Сколько раз, счастливые любовники, напившись допьяна из кубка взаимности, грезили здесь несбыточными сказками наяву, лежа на мягком шелковом мху, обнявшись.
– Помнишь, Володечка?
– Да, да… здесь… А где же пещера?
– Да вот она!
Владимир стоял, озирая дворик и украшенный плющом вход в знакомую пещеру. От воспоминаний кружилась голова. Вспомнил, как однажды они, совершенно свободные от одежды, как первые люди в раю, бродили по дворику и не стыдились друг друга.
– А вот твоя надпись, Володечка!
На сером камне нацарапана дата: «12 мая 1916 г.». Прошло столько лет, а показалось, что это «12 мая» случилось только вчера. И от одного воспоминания об этом дне сладкий трепет побежал по телу, а глаза, встретив друг друга, затуманились дымкой набегавшей страсти… Сколько раз Лада нарочно приходила сюда одна, чтобы вспомнить свое далекое счастье с «покойным Володечкой»! Всегда приходила одна и не показывала этого дворика Борису. Это было ее «святое место», куда только одна она могла ходить, чтобы тайно поплакать в этом храме любви, разрушенном жестокой жизнью. И вот теперь она в этом храме вместе с Володечкой… Как «эхо» прошлого, звучало это «12 мая» в тайниках души и тела испугавшихся самих себя Лады и Владимира. Ведь они теперь только братья!.. Только братья! И потом она, Лада, кажется, уже второй месяц носит во чреве ребенка от Бориса…
