- Дяденька, миленький, заходьте, заходьте, сейчас соберу покушать.
- Мне бы чайку, чайку!
- Откуда бог несет? - спросил Павел Федорович.
- С Новосиля, с Новосиля!
- Эк вас занесло...
- Торговал!
- Дырками от бубликов?
- Шутник, шутник! Старые овчины завалялись у меня, заскорузли не дай бог, а я помыл, обстриг, фунта три шерсти набрал, свез, продал, в Новосиле цена подороже...
Дурак и есть дурак, гонять лошадь из-за трех фунтов в Новосиль, да и намного ли выше цена...
- Ну а новости?
Славушке нравится слушать старика, все у него ладно, все необычно, ни на что не обижается, никому не надоедает, легко живет.
- Откатывается.
- Чего откатывается?
- Деникин. От Тулы, от Орла. Маршем, маршем, краковяк!
Павел Федорович рассердился, прикрикнул:
- Вы толком рассказывайте - что, где!
- Катится... - Егорыч хихикнул. - Все спето, не состоялся молебен в Москве, отступление по всему фронту, отходят... - И снова хихикнул. - На новые боевые рубежи.
Славушка обычно только слушал, не вмешивался с расспросами, а тут взволновался:
- Куда ж они?
- На Курск, на Оскол, на Валуйки... - Дальше Валуек Егорыч не езживал. - К ночи здесь будут, а потом дальше, на Малоархангельск...
Ведь врет... А, впрочем, на карте у Шишмарева был отмечен Малоархангельск... В степи, в сторону от железнодорожных путей? Пойдут, выскользнут из-под удара...
Что делать? Не с кем даже посоветоваться. Быстров где-то под Ливнами...
Вера Васильевна исправляла ошибки в тетрадях. Петя крошил табак, изготовлял махорку для Павла Федоровича, а приватно и для себя.
- Нельзя читать при таком свете, - обычно говорила Вера Васильевна старшему сыну, - Ты испортишь глаза.
Она видела: сыну не по себе.
Тут пришлепала босая Надежда.
- Айдате ужинать!
Вера Васильевна заторопилась:
- Идем, идем...
Вышли в сени. Славушка свернул в галерейку.
- Ты куда?
- Я сейчас.
Во дворе тихо. Слышно, как жуют жвачку коровы. Серебряный полумесяц повис в небе. Над избой Ореховых тонким столбиком клубится дым.
Зайти к Кольке, что ли? Славушка медленно идет в сторону Ореховых. Но так и не заходит. Колька не развеет тоску. Через овраг мерцает огонек. В школе. У Никитина. Читает или ужинает. А дальше опять тьма. Поле...
И вдруг ощущение одиночества тает. Ничто не изменилось. Только вспыхнул костер. Далеко-далеко. Где-то в поле. То вспыхивает, то угасает. Там люди. Что-то делают, зачем-то жгут. Греются, готовят ужин... Люди в ночи! И мальчику уже не так одиноко.
Славушка возвращается. На кухне горят две коптилки.
- Ну, наследник-цесаревич... - говорит Павел Федорович.
Вера Васильевна тревожно смотрит на сына.
- Куда ты пропал?
- Так...
- Наложить пшенника? - спрашивает Надежда. - Али молочка нацедить?
Ночью ему не спится.
- Слава, почему ты не спишь?
- Я сплю, мама...
Он мысленно перелистывает страницы книг, герои которых находили выход из самых безвыходных положений. Вспомнился какой-то роман об индейцах. Не то Майн Рид, не то Купер... Белые поселенцы в походе, идут изгонять индейцев с насиженной земли. Те подготовили засаду. Неожиданно поселенцы сворачивают в обход противника. Это становится известным двум индейским юношам. Они опережают колонну белокожих и разжигают среди прерии костры. Захватчики, думая, что перед ними индейское войско, меняют план и направляются как раз туда, где их поджидает засада...
Утром Славушка встает раньше всех.
- Ты куда?
- Надо.
На этот раз он заходит к Ореховым.
- Колька, пошли!
- Кудай-то? - спрашивает его мать.
- Яблоки перебирать...
Пустить Кольку перебирать яблоки она согласна.
Выходят из избы.
- Чего?
- Есть дело. Созовешь всех ребят: Саньку, Сеньку, Костю... А я в Семичастную. Соберетесь у школы.
Пришли многие, толклись перед крыльцом.
Прибежал Славушка.
- Пошли в сад...
Расположились под лиственницей, расселись прямо на земле, на зеленом прозрачном коврике, нежная хвоя начинала уже осыпаться.
- Чего там?
Надо помешать деникинцам уйти от возмездия. Как это объяснить?
- Красная Армия преследует деникинцев, откатываются они... Нашего села не минуют. В степь бегут, а надо не пустить в степь...
- Как же ты их не пустишь? - насмешливо спрашивает Терешкин.
- Если подойдут ночью, разожжем за селом костры, испугать надо, будто обошли их красные части. Они сдрейфят...
- Так они и сдрейфили!
- Так они ж в панике... Почему не попробовать?
Ребята насупленно молчат.
- Что нам стоит? - взмолился Слава. - Сгорит омет соломы... Ну зря сгорит. Ну и что?
- Какие-то у тебя несообразные выдумки, - осудил Славушку Терешкин.
- Степан Кузьмич говорил...
- Что говорил? - недоверчиво спрашивает Терешкин.
- Что белые попытаются миновать железную дорогу. Им выгоднее уходить степью...
- А мы-то при чем?
Славушка резко повернулся к Терешкину.
- А при том, что мы не в стороне...
Замысел Славушкин не очень ясен ребятам, да ему и самому не все ясно, но где-то в глубине души он чувствует, что в поворотные моменты истории никто не смеет оставаться в стороне.
- В порядке комсомольской дисциплины... - задумчиво произносит Славушка. - Но в данном случае я никого не неволю. Комсомольцы сами должны понимать...
- А здесь не все комсомольцы...
- Вот они и докажут, способны ли быть комсомольцами... - Он сразу же переходит к практическим указаниям: - Вечером, после ужина, собраться у кладбища...
- Чего ты командуешь? - обидчиво спрашивает Терешкин. Он старше всех, тон Славушки его раздражает.
- Вовсе не командую, а кто не хочет, может не приходить.
- Нет, я на погост не пойду! - говорит Сенька Карпов. - Куда хотите, только не на погост.
"Действительно, - думает Славушка, - кладбища забоятся, надо менять место сбора..."
- Пожалуйста, - предлагает он, - пусть у мельницы. У селезневской мельницы. А теперь расходитесь.
Он смотрит ребятам вслед, вечером выяснится, кто за и кто против революции. Он готов молиться хоть богу, хоть черту, лишь бы хоть как-то узнать о движении деникинских частей.
"Силен большевистский бог!"
Ох, до чего Быстров любит эту фразу! Занарядят лошадей пахать вдовам зябь, а тут дождь - не поворачивать же, вышли в поле, и вдруг ветер разогнал тучи... Силен большевистский бог! Собрались в Барановку, проверить кулацкие закрома, как ни таились, слух опередил продотряд, успели спрятать, ссыпали зерно кучей, прикрыли брезентом, обложили дерном, а тут дождь смыл землю... Силен большевистский бог!
Ведь это только предположение, что белые дойдут до Успенского. Лучше не думать о неудаче. Лучше поломать голову, как украсть спички. Спички редкость, в иных домах обходятся одной спичкой в день, разожгут печь, а потом от уголька - и закурить и засветить. Павел Федорович прячет спички в лавке, над конторкой, в жестянке из-под печенья "Жорж Борман".
Славушка слоняется по двору. Со скучающим видом.
- Ты чего? - осведомляется Павел Федорович.
- Ничего. Жду ребят. Пойдем репетировать.
- Чего репетировать? - раздражается Павел Федорович. - Устроят вам белые спектакль, перепорют всех перед школой. Может, собьем масло?
- Непременно... - соглашается Славушка, отказаться неудобно, масло он тоже ест. - Если ненадолго...
Павел Федорович открывает лавку и собирает маслобойку, Надежда носит из погреба ведра, сливок не наберется и полбочки, Славушка начинает крутить...
Он крутит медленно, не торопится, его сменяет Надежда, но у ней множество дел, Павел Федорович отпускает ее, сменяет сам, затем опять зовет Славушку:
- Покрути, пойду резки коровам накрошу.
Славушка крутит, крутит, Павел Федорович зовет жену, они уходят в сарай. На полчаса, а то и на час, если Марье Софроновне вздумается вздремнуть на соломе. Славушка раскручивает бочку и бросает, та крутится по инерции. Разом, через прилавок. Жестянка на месте. Коробки со спичками наверняка пересчитаны, берут их только Павел Федорович и Марья Софроновна. Сколько взять? Шесть?.. Четыре! И то много. Павел Федорович будет подозревать жену. Пусть! Он ревнует ее к Ваське Ползунову. Пусть! Спички за пазухой. Мальчик опять крутит бочку. Плещется пахтанье.
В дверях Павел Федорович.
- Устал?
Заглядывает в стеклянный глазок, на стекле осели крупинки. Сейчас позовет Надежду, и они вместе начнут выбирать масло.
- Теперь беги на свою репетицию, спасибо.
За ужином Слава сообщает:
- Я иду в ночное.
- Какое ночное? - изумляется Вера Васильевна, даже она понимает, что в конце октября лошадей не пасут в поле.
- Будем картошку печь, - объясняет Славушка.
"Ох уж мне эти романы, - думает Вера Васильевна. - Игра в романтику. Тайны, приключения, заговоры. Так вот они играют и в свой комсомол. А потом их расстреливают. Не понимают, что это не игра. Но никого не остановить. Такой возраст. Такое время".
- Можно взять картошки?
