В домике отца Никодима царили страх и уныние.
Марковна едва оправилась от испуга, отец Никодим с трудом разгибал старую спину, бедный Викеша с разрубленным плечом стонал и метался на той самой постели, где лежала ранее Наташа.
Но все они забывали о своих недугах и потрясениях, сокрушаясь об участи Наташи, к которой привязались со старческой бескорыстной преданностью.
Попадья плакала неустанно.
— Девка горемычная! — стонала она. — Матушки не знала, отца с братцем разбойник замучил и теперь, поди, над нею глумится! Ох, горькая! Лучше бы умереть ей в одночасье!
— Не греши, Марковна, не греши! — останавливал ее отец Никодим. — Господь ведет праведных путями неисповедимыми, и николи не знаешь, что во спасение, что на погибель…
— О-ох, — стонал Викеша, — сабля разбойника на погибель, чую, отец!
— Не греши! Телу в погибель, душе во спасение. Да пожди! Может, и выздоровеешь!..
В день новой присяги он вышел на площадь с крестом и вернулся домой в первый раз улыбаясь.
— Марковна, Викеша!. - сказал он. — А как Наташа-то того князя звала, из Казани?
— Прилуков, о-ох! — простонал Викеша.
— А что? — спросила Марковна.
— То, — ответил отец Никодим, — что здесь он! Пришел с воинами и спас град наш!
— Что же? — не понимая, повторила Марковна.
— Да к тому ж дознал я нонче, куда этот антихрист с голубкою ускакал. Пойду к князю, и он сейчас погоню нарядит. На том поклонюсь!
Марковна встрепенулась.
— Иди, иди, отец, скорей! — заговорила она. — Бог просветил тебя! Иди! Может, он выручит ее чистою, непорочною. А не пошлет того Господь, все же из рук разбойницких вырвет. В монастырь голубонька уйдет.
— Так и я думал, Марковна, — ответил Никодим. — Вот поснедаем, поспим, да и пойду, благословясь. Так-то-сь!
Марковна ожила, даже "Викеша перестал стонать и слабо улыбался.
— Вернется голубка наша! — тихо сказал он.
Встав с послеобеденного сна, отец Никодим надел рясу, взял в руки палку и пошел к воеводскому дому.
— Скажи князю, что видеть надобно, — сказал он стрельцу в сенях.
Стрелец вышел и вернулся, зовя Никодима в горницу.
Князь сидел, опершись головой на руку. При виде отца Никодима он встал и подошел под его благословение.
— Что скажешь, отче? — спросил он. — Разграбили животишки твои?
— Не о том, княже, — ответил отец Никодим, — вор нашу голубку скрал. Приютили мы у себя Наталью, дочь Лукоперова…
Словно невидимая сила подбросила князя. Глаза его вдруг вспыхнули. Он весь дрожал.
— Кого? Кого, ты сказал?
— Наталью Лукоперову, князь! — ответил отец Никодим и рассказал все, начиная от знакомства с нею, ее выздоровление, исповедь и наконец увоз ее против воли Васькой Чуксановым.
— А дознал я, что все они на Пензу поскакали, — прибавил он.
Лицо князя пылало, как заря.
— Так она про меня вспоминала?
— Один, говорит, защитил бы меня, сироту. Да он, слышь, в Казани!
— Дышло! — закричал князь. — Дышло ко мне позвать да двух сотников! Скоро!
Стрелец побежал исполнять приказ. Князь нетерпеливо ходил по горнице.
— Жив не буду, — говорил он, — ее выручу! А того Ваську… — он только сжал кулаки и потряс ими.
— Не бойсь, отче! Вызволю я тебе голубицу твою и тебя, и Викешу твово награжу за все добро!
— Ее только вырви от злого коршуна!
— Иди, иди с Богом и жди! — уверенно сказал ему князь. В это время в горницу вошли Дышло и сотники. — Готовь коней, Дышло, — приказал князь, — сейчас в погоню пойдем.
— Вот так здорово! — радостно воскликнул Дышло и побежал во двор.
— Готовьтесь! — сказал князь сотникам. — Сейчас я с вами в поход! Обе сотни соберите!
Потом он прошел к воеводе, поручил ему стрелецкого тысячника со стрельцами и вечером уже с двумя сотнями казаков скакал на Пензу.
Они скакали без отдыха часов шесть и наконец сделали привал.
Ночь была тихая, лунная. Князь не мог уснуть и, взойдя на холм, с тоскою думал о страшной участи своей невесты.
Выручить! А что, если выручит он ее, чтобы в монастырь везти?.. При этой мысли кровь холодела в нем от страха. Он упал на колени.
"Господи! — молился он. — Будь защитником сироты от разбойника. Допусти мне радость видеть ее непорочною, и, клятву даю, в честь Девы Непорочной у себя в вотчине церковь поставлю".
Он поднялся с земли и вдруг вдали зорким глазом заметил четырех всадников. Нет, пять…
Только пятый не сидел, а лежал на коне, перекинутый через седло.
Сердце его вздрогнуло предчувствием. Неужели это Бог послал ему по молитве?
Он быстро спустился с холма и разбудил сотника.
— Петрович, — сказал он, — выбери десять или двадцать удальцов. — Гляди, вон люди едут. Сымай их всех. Только, для Бога, не бей их. Всех заарканить надо, живыми взять! Скажи им: по рублю дам!
— Добро, князь! — ответил Петрович, осторожно идя к спящим и будя некоторых.
Князь взошел на холм. Всадники скакали в том же направлении, приближаясь к холму.
Князь огляделся. Из-за холма друг за другом выезжали его казаки.
Дышло вдруг очутился подле князя.
— Чего они там потиху? — спросил он. — Взяли бы пищали!
— Молчи! — ответил князь. — Тут жизнь моя!
— Что?
— Жизнь, говорю. Смотри, они заметили! Побежали!
Быстро мчался Василий Чуксанов в Пензу со своею дорогою ношею в сопровождении верных слуг-товарищей, Кривого, Тупорыла и Горемычного. Они останавливались по дороге только ради необходимого роздыха себе и лошадям и скакали дальше.
Наташа по дороге оправилась. Она не умоляла Василия о пощаде, не плакала, не лишилась чувств и молча, сосредоточенно обдумывала только план побега. Решение помимо ее воли вдруг сложилось и окрепло в ее душе. Если не удастся побег, она не будет живою во власти Василия. Он словно чувствовал ее мысли и думал: "Только бы доскакать до Пензы".
Там все свои. Там он поместит ее в горнице, и она будет в его воле, а покуда… он окружал ее самым нежным вниманием и попечениями, все же зорко следя за нею.
По дороге их нагнал Гришка Савельев со своими шестьюстами казаками.
— Ходу, ходу! — сказал он Чуксанову. — Неравно нагонят.
Они дальше уже скакали вместе.
Удалых когда-то разбойников охватывал теперь словно панический страх. Чувствовали они, что, попадись государевым ратникам в руки — им не будет пощады.
И наконец дней через пять они прискакали в Пензу.
— Кто вы такие? — спросили их уже взбунтовавшиеся пензяки.
— Я саратовский атаман Гришка Савельев, — ответил Гришка, — а это есаул батюшкин, Васька Чуксанов!
— Чего там Васька! У нас у самих есть Васька! Идите к нашим атаманам! — загалдели вокруг них. — А это что за девка? Нешто по-казацки это?
— Тронь ее кто, — закричал Васька, — головы не удержит! Ведите нас к атаману!
— Вы постойте тут, — крикнул Гришка своим казакам, — я сейчас обернусь!
— Постойте! — передразнили его казаки. — Чай, и погулять можем! Ишь, пять дней скакали. Братцы, где у вас горилкой торгуют?
Пензенские атаманы, Васька да Мишка Харитонов, сидели полупьяные в своей избе, когда к ним казаки ввалились гурьбою, ведя Чуксанова и Гришку.
— Слышь, — кричали они, — новые атаманы объявились!
— Кто такие? — грозно спросил Васька.
— Скажи, ты кто? — смело ответил Гришка.
— Я-то? Беглый солдат с Белгорода, — хвастливо ответил Васька, — не захотел государю служить, пришел к батюшке Степану Тимофеевичу на Дон послужить; он меня казаком сделал, и тут я атаманствую!
— А я Мишка Харитонов, тож атаман, — проговорил Мишка, — был поначалу холопом у князя Петрусова, да не захотел в холопах быть и вольным казаком сделался. Ныне тут атаманствую! А вы кто?
— А я с батюшкой еще на Хвалынском море гулял, — ответил Гришка, — был в Саратове атаманом, да государевы войска пришли. Я сюда. Здесь гулять буду!
— Гуляй, казак, только не атаманствуй! — согласился Васька. — Ей, вы! Тащите водки из кружала!
Гришка сел за стол, а Чуксанов быстро выскользнул из дверей.
— Устроил птаху-то, — сказал Кривой, подходя к нему.
— А где?
— Тут, у посадского, в баньке. Важно так!
— Что она?
— Она-то? Да молчит. Я, чтобы худого чего не сделала, Горемычного приставил к ней-то!
Василий быстро пошел за ним. Сердце его билось и трепетало. Кровь то приливала к голове, то откатывалась волною, и тогда он делался бледнее рубахи. Сейчас он объяснится с нею. Скажет ей все, и как она решит, так поведет себя. Коли склонится, он ее что царицу обережет, коли заупрямится, он… — голова его при этой мысли кружилась, и ему казалось, что он убьет тогда Наташу без пощады.
Тем временем Кривой его провел позади посадских домов, через тын, через огород к маленькому деревянному строению.
