Николай Гоголь - Мертвые души - русский и английский параллельные тексты

Глава VII Счастлив путник, который после

длинной, скучной дороги, с ее холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися

Chapter VII

станционными смотрителями, бряканьями

колокольчиков, починками, перебранками,

ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами, видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей, шум и беготня детей и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить всё печальное из памяти. Счастлив семьянин, у кого есть такой угол, но горе холостяку! Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих печальною своей действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека, который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменял ни разу возвышенного строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным, ничтожным своим собратьям и, не касаясь земли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы. Вдвойне завиден прекрасный удел его: он среди их, как в родной семье; а между тем далеко и громко разносится его слава. Он окурил упоительным куревом людские очи; он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного человека. Всё, рукоплеща, несется за ним и мчится вслед за торжественной его колесницей. Великим всемирным поэтом именуют его, парящим высоко над всеми другими гениями мира, как парит орел над другими высоколетающими. При одном имени его уже объемлются трепетом молодые пылкие сердца, ответные слезы ему блещут во всех очах... Нет равного ему в силе -- он бог! Но не таков удел, и другая судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу всё, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи! Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлеченьем; ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать наконец от современного суда,

лицемерно-бесчувственного современного суда,

который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. Ибо не признаёт современный суд, что равно чудны стекла, озирающие солнцы и передающие движенья незамеченных насекомых; ибо не признаёт современный суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее в перл созданья; ибо не признаёт современный суд, что высокой восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха! Не признаёт сего современный суд и всё обратит в упрек и поношенье непризнанному писателю; без разделенья, без ответа, без участья, как бессемейный путник, останется он один посреди дороги. Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество. И долго еще определено мне чудной властью итти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы! И далеко еще то время, когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облеченной в святый ужас и в блистанье главы, и почуют в смущенном трепете величавый гром других речей... В дорогу! в дорогу! прочь набежавшая на чело морщина и строгий сумрак лица! Разом и вдруг окунемся в жизнь, со всей ее беззвучной трескотней и бубенчиками, и посмотрим, что делает Чичиков. When Chichikov awoke he stretched himself and realised that he had slept well. Чичиков проснулся, потянул руки и ноги и почувствовал, что выспался хорошо. For a moment or two he lay on his back, and then suddenly clapped his hands at the recollection that he was now owner of nearly four hundred souls. Полежав минуты две на спине, он щелкнул рукою и вспомнил с просиявшим лицом, что у него теперь без малого четыреста душ. At once he leapt out of bed without so much as glancing at his face in the mirror, though, as a rule, he had much solicitude for his features, and especially for his chin, of which he would make the most when in company with friends, and more particularly should any one happen to enter while he was engaged in the process of shaving. Тут же вскочил он с постели, не посмотрел даже на свое лицо, которое любил искренно и в котором, как кажется, привлекательнее всего находил подбородок, ибо весьма часто хвалился им пред кем-нибудь из приятелей, особливо если это происходило во время бритья. "Look how round my chin is!" was his usual formula. "Вот, посмотри", говорил он обыкновенно, поглаживая его рукою: "какой у меня подбородок: совсем круглый!" On the present occasion, however, he looked neither at chin nor at any other feature, but at once donned his flower-embroidered slippers of morroco leather (the kind of slippers in which, thanks to the Russian love for a dressing-gowned existence, the town of Torzhok does such a huge trade), and, clad only in a meagre shirt, so far forgot his elderliness and dignity as to cut a couple of capers after the fashion of a Scottish highlander - alighting neatly, each time, on the flat of his heels. Но теперь он не взглянул ни на подбородок, ни на лицо, а прямо, так, как был, надел сафьянные сапоги с резными выкладками всяких цветов, какими бойко торгует город Торжок, благодаря халатным побужденьям русской натуры, и, по-шотландски, в одной короткой рубашке, позабыв свою степенность и приличные средние лета, произвел по комнате два прыжка, пришлепнув себя весьма ловко пяткой ноги. Only when he had done that did he proceed to business. Planting himself before his dispatch-box, he rubbed his hands with a satisfaction worthy of an incorruptible rural magistrate when adjourning for luncheon; after which he extracted from the receptacle a bundle of papers. Потом в ту же минуту приступил к делу: перед шкатулкой потер руки с таким же удовольствием, как потирает их выехавший на следствие неподкупный земский суд, подходящий к закуске, и тот же час вынул из нее бумаги. These he had decided not to deposit with a lawyer, for the reason that he would hasten matters, as well as save expense, by himself framing and fair-copying the necessary deeds of indenture; and since he was thoroughly acquainted with the necessary terminology, he proceeded to inscribe in large characters the date, and then in smaller ones, his name and rank. Ему хотелось поскорее кончить всё, не откладывая в долгий ящик. Сам решился он сочинить крепости, написать и переписать, чтоб не платить ничего подьячим. Форменный порядок был ему совершенно известен; бойко выставил он большими буквами: тысяча восемьсот такого-то года, потом вслед за тем мелкими: я, помещик такой-то, и всё, что следует. By two o'clock the whole was finished, and as he looked at the sheets of names representing bygone peasants who had ploughed, worked at handicrafts, cheated their masters, fetched, carried, and got drunk (though SOME of them may have behaved well), there came over him a strange, unaccountable sensation. В два часа готово было всё. Когда взглянул он потом на эти листики, на мужиков, которые, точно, были когда-то мужиками, работали, пахали, пьянствовали, извозничали, обманывали бар, а может быть, и просто были хорошими мужиками, то какое-то странное, непонятное ему самому чувство овладело им. To his eye each list of names seemed to possess a character of its own; and even individual peasants therein seemed to have taken on certain qualities peculiar to themselves. Каждая из записочек как будто имела какой-то особенный характер, и чрез то как будто бы самые мужики получали свой собственный характер. For instance, to the majority of Madame Korobotchka's serfs there were appended nicknames and other additions; Plushkin's list was distinguished by a conciseness of exposition which had led to certain of the items being represented merely by Christian name, patronymic, and a couple of dots; and Sobakevitch's list was remarkable for its amplitude and circumstantiality, in that not a single peasant had such of his peculiar characteristics omitted as that the deceased had been "excellent at joinery," or "sober and ready to pay attention to his work." Мужики, принадлежавшие Коробочке, все почти были с придатками и прозвищами. Записка Плюшкина отличалась краткостию в слоге: часто были выставлены только начальные слова имен и отчеств, и потом две точки. Реестр Собакевича поражал необыкновенною полнотою и обстоятельностию: ни одно из похвальных качеств мужика не было пропущено: об одном было сказано "хороший столяр", к другому приписано было "смыслит и хмельного не берет". Also, in Sobakevitch's list there was recorded who had been the father and the mother of each of the deceased, and how those parents had behaved themselves. Only against the name of a certain Thedotov was there inscribed: "Father unknown, Mother the maidservant Kapitolina, Morals and Honesty good." Означено было также обстоятельно, кто отец, и кто мать, и какого оба были поведения; у одного только какого-то Федотова было написано: "отец неизвестно кто, а родился от дворовой девки Капитолины, но хорошего нрава и не вор". These details communicated to the document a certain air of freshness, they seemed to connote that the peasants in question had lived but yesterday. Все сии подробности придавали какой-то особенный вид свежести: казалось, как будто мужики еще вчера были живы. As Chichikov scanned the list he felt softened in spirit, and said with a sigh: Смотря долго на имена их, он умилился духом и, вздохнувши, произнес: "My friends, what a concourse of you is here! How did you all pass your lives, my brethren? And how did you all come to depart hence?" "Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?" As he spoke his eyes halted at one name in particular - that of the same Peter Saveliev Neuvazhai Korito who had once been the property of the window Korobotchka. И глаза его невольно остановились на одной фамилии, это был известный Петр Савельев Неуважай-корыто, принадлежавший когда-то помещице Коробочке. Once more he could not help exclaiming: Он опять не утерпел, чтоб не сказать: "What a series of titles! They occupy a whole line! Peter Saveliev, I wonder whether you were an artisan or a plain muzhik. Also, I wonder how you came to meet your end; whether in a tavern, or whether through going to sleep in the middle of the road and being run over by a train of waggons. "Эх какой длинный, во всю строку разъехался! Мастер ли ты был или просто мужик, и какою смертью тебя прибрало? в кабаке ли или середи дороги переехал тебя сонного неуклюжий обоз? Again, I see the name, 'Probka Stepan, carpenter, very sober.' Пробка Степан, плотник, трезвости примерной. That must be the hero of whom the Guards would have been so glad to get hold. А! вот он, Степан Пробка, вот тот богатырь, что в гвардию годился бы! How well I can imagine him tramping the country with an axe in his belt and his boots on his shoulder, and living on a few groats'-worth of bread and dried fish per day, and taking home a couple of half-rouble pieces in his purse, and sewing the notes into his breeches, or stuffing them into his boots! In what manner came you by your end, Probka Stepan? Чай, все губернии исходил с топором за поясом и сапогами на плечах, съедал на грош хлеба да на два сушеной рыбы, а в мошне, чай, притаскивал всякой раз домой целковиков по сту, а может, и государственную зашивал в холстяные штаны или затыкал в сапог, -- где тебя прибрало? Did you, for good wages, mount a scaffold around the cupola of the village church, and, climbing thence to the cross above, miss your footing on a beam, and fall headlong with none at hand but Uncle Michai - the good uncle who, scratching the back of his neck, and muttering, Взмостился ли ты для большого прибытку под церковный купол, а может быть, и на крест потащился и, поскользнувшись оттуда с перекладины, шлепнулся оземь, и только какой-нибудь стоявший возле тебя дядя Михей, почесав рукою в затылке, примолвил: 'Ah, Vania, for once you have been too clever!' straightway lashed himself to a rope, and took your place? "Эх, Ваня, угораздило тебя!", а сам, подвязавшись веревкой, полез на твое место. ' Maksim Teliatnikov, shoemaker.' Максим Телятников, сапожник. A shoemaker, indeed? 'As drunk as a shoemaker,' says the proverb. Хе, сапожник! пьян, как сапожник, говорит пословица. I know what you were like, my friend. If you wish, I will tell you your whole history. You were apprenticed to a German, who fed you and your fellows at a common table, thrashed you with a strap, kept you indoors whenever you had made a mistake, and spoke of you in uncomplimentary terms to his wife and friends. Знаю, знаю тебя, голубчик; если хочешь, всю историю твою расскажу: учился ты у немца, который кормил вас всех вместе, бил по спине ремнем за неаккуратность и не выпускал на улицу повесничать, и был ты чудо, а не сапожник, и не нахвалился тобою немец, гогоря с женой или с камрадом. At length, when your apprenticeship was over, you said to yourself, А как кончилось твое ученье: 'I am going to set up on my own account, and not just to scrape together a kopeck here and a kopeck there, as the Germans do, but to grow rich quick.' "А вот теперь я заведусь своим домком", сказал ты, "да не так, как немец, что из копейки тянется, а вдруг разбогатею". Hence you took a shop at a high rent, bespoke a few orders, and set to work to buy up some rotten leather out of which you could make, on each pair of boots, a double profit. But those boots split within a fortnight, and brought down upon your head dire showers of maledictions; with the result that gradually your shop grew empty of customers, and you fell to roaming the streets and exclaiming, И вот, давши барину порядочный оброк, завел ты лавчонку, набрав заказов кучу, и пошел работать. Достал где-то в три-дешева гнилушки кожи и выиграл, точно, вдвое на всяком сапоге, да через недели две перелопались твои сапоги, и выбранили тебя подлейшим образом. И вот лавчонка твоя запустела, и ты пошел попивать да валяться по улицам, приговаривая: ' The world is a very poor place indeed! "Нет, плохо на свете! A Russian cannot make a living for German competition.' Нет житья русскому человеку: всё немцы мешают". Well, well! 'Elizabeta Vorobei!' Это что за мужик: Елизавета Воробей? But that is a WOMAN'S name! How comes SHE to be on the list? Фу ты пропасть: баба! она как сюда затесалась? That villain Sobakevitch must have sneaked her in without my knowing it." Подлец Собакевич, и здесь надул!" Чичиков был прав: это была, точно, баба. "'Grigori Goiezhai-ne-Doiedesh,'" he went on. "What sort of a man were YOU, I wonder? Were you a carrier who, having set up a team of three horses and a tilt waggon, left your home, your native hovel, for ever, and departed to cart merchandise to market? Как она забралась туда, неизвестно, но так искусно была прописана, что издали можно было принять ее за мужика, и даже имя оканчивалось на букву ?, то-есть не Елизавета, а Елизаветъ. Однако же он это не принял в уваженье и тут же ее вычеркнул. "Григорий Доезжай-не-доедешь! Ты что был за человек? Was it on the highway that you surrendered your soul to God, or did your friends first marry you to some fat, red-faced soldier's daughter; after which your harness and team of rough, but sturdy, horses caught a highwayman's fancy, and you, lying on your pallet, thought things over until, willy-nilly, you felt that you must get up and make for the tavern, thereafter blundering into an icehole? Извозом ли промышлял и, заведши тройку и рогожную кибитку, отрекся навеки от дому, от родной берлоги, и пошел тащиться с купцами на ярмарку. На дороге ли ты отдал душу богу, или уходили тебя твои же приятели за какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге ременные твои рукавицы и тройка приземистых, но крепких коньков, или, может быть, и сам, лежа на полатях, думал, думал, да ни с того, ни с другого заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь, и поминай, как звали. Ah, our peasant of Russia! Never do you welcome death when it comes!" Эх, русской народец! не любит умирать своею смертью! "And you, my friends?" continued Chichikov, turning to the sheet whereon were inscribed the names of Plushkin's absconded serfs. "Although you are still alive, what is the good of you? You are practically dead. Whither, I wonder, have your fugitive feet carried you? А вы что, мои голубчики?" продолжал он, переводя глаза на бумажку, где были помечены беглые души Плюшкина: "вы хоть и в живых еще, а что в вас толку! то же, что и мертвые, и где-то носят вас теперь ваши быстрые ноги? Did you fare hardly at Plushkin's, or was it that your natural inclinations led you to prefer roaming the wilds and plundering travellers? Плохо ли вам было у Плюшкина или, просто, по своей охоте гуляете по лесам да дерете проезжих? Are you, by this time, in gaol, or have you taken service with other masters for the tillage of their lands? По тюрьмам ли сидите или пристали к другим господам и пашете землю? 'Eremei Kariakin, Nikita Volokita and Anton Volokita (son of the foregoing).' To judge from your surnames, you would seem to have been born gadabouts29. Еремей Карякин, Никита Волокита, сын его Антон Волокита -- эти, и по прозвищу видно, что хорошие бегуны. 'Popov, household serf.' Probably you are an educated man, good Popov, and go in for polite thieving, as distinguished from the more vulgar cut-throat sort. Попов, дворовый человек, должен быть грамотей: ножа, я чай, не взял в руки, а проворовался благородным образом. In my mind's eye I seem to see a Captain of Rural Police challenging you for being without a passport; whereupon you stake your all upon a single throw. Но вот уж тебя, беспашпортного, поймал капитан-исправник. Ты стоишь бодро на очной ставке. 'To whom do you belong?' asks the Captain, probably adding to his question a forcible expletive. "Чей ты?" говорит капитан-исправник, ввернувши тебе при сей верной оказии кое-какое крепкое словцо. 'To such and such a landowner,' stoutly you reply. "Такого-то и такого-то помещика", отвечаешь ты бойко. ' And what are you doing here?' continues the Captain. "Зачем ты здесь?" говорит капитан-исправник. 'I have just received permission to go and earn my obrok,' is your fluent explanation. "Отпущен на оброк", отвечаешь ты без запинки. ' Then where is your passport?' "Где твой пашпорт?" -- ' At Miestchanin30 Pimenov's.' "У хозяина, мещанина Пименова". -- ' Pimenov's? "Позвать Пименова! Then are you Pimenov himself?' Ты Пименов?" -- ' Yes, I am Pimenov himself.' "Я Пименов". -- ' He has given you his passport?' "Давал он тебе пашпорт свой?" -- 'No, he has not given me his passport.' "Нет, не давал он мне никакого пашпорта". -- 'Come, come!' shouts the Captain with another forcible expletive. 'You are lying!' "Что ж ты врешь?" говорит капитан- исправник с прибавкою кое-какого крепкого словца. 'No, I am not,' is your dogged reply. 'It is only that last night I could not return him his passport, because I came home late; so I handed it to Antip Prochorov, the bell-ringer, for him to take care of.' "Так точно", отвечаешь ты бойко: "я не давал ему, потому что пришел домой поздно, а отдал на подержание Антипу Прохорову, звонарю". -- ' Bell-ringer, indeed! "Позвать звонаря! Then HE gave you a passport?' Давал он тебе пашпорт?" -- 'No; I did not receive a passport from him either.' "Нет, не получал я от него пашпорта". -- 'What?'- and here the Captain shouts another expletive -'How dare you keep on lying? "Что ж ты опять врешь!" говорит капитан-исправник, скрепивши речь кое-каким крепким словцом. Where is YOUR OWN passport?' "Где ж твой пашпорт?" -- 'I had one all right,' you reply cunningly, 'but must have dropped it somewhere on the road as I came along.' "Он у меня был", говоришь ты проворно: "да, статься может, видно, как-нибудь дорогой пообронил его". -- 'And what about that soldier's coat?' asks the Captain with an impolite addition. 'Whence did you get it? And what of the priest's cashbox and copper money?'' "А солдатскую шинель", говорит капитан-исправник, загвоздивши тебе опять в придачу кое-какое крепкое словцо: "зачем стащил? и у священника тоже сундук с медными деньгами?" -- 'About them I know nothing,' you reply doggedly. 'Never at any time have I committed a theft.' "Никак нет", говоришь ты, не сдвинувшись: "в воровском деле никогда еще не оказывался". -- ' Then how is it that the coat was found at your place?' "А почему же шинель нашли у тебя?" -- 'I do not know. Probably some one else put it there.' "Не могу знать: верно, кто-нибудь другой принес ее". -- 'You rascal, you rascal!' shouts the Captain, shaking his head, and closing in upon you. "Ах, ты, бестия, бестия!" говорит капитан-исправник, покачивая головою и взявшись под бока. 'Put the leg-irons upon him, and off with him to prison!' "А набейте ему на ноги колодки, да сведите в тюрьму". -- 'With pleasure,' you reply as, taking a snuff-box from your pocket, you offer a pinch to each of the two gendarmes who are manacling you, while also inquiring how long they have been discharged from the army, and in what wars they may have served. "Извольте! я с удовольствием", отвечаешь ты. И вот, вынувши из кармана табакерку, ты потчеваешь дружелюбно каких-то двух инвалидов, набивающих на тебя колодки, и расспрашиваешь их, давно ли они в отставке и в какой войне бывали. And in prison you remain until your case comes on, when the justice orders you to be removed from Tsarev-Kokshaika to such and such another prison, and a second justice orders you to be transferred thence to Vesiegonsk or somewhere else, and you go flitting from gaol to gaol, and saying each time, as you eye your new habitation, И вот ты себе живешь в тюрьме, покамест в суде производится твое дело. И пишет суд: препроводить тебя из Царевококшайска в тюрьму такого-то города, а тот суд пишет опять: препроводить тебя в какой-нибудь Весьегонск, и ты переезжаешь себе из тюрьмы в тюрьму и говоришь, осматривая новое обиталище: 'The last place was a good deal cleaner than this one is, and one could play babki 31 there, and stretch one's legs, and see a little society.'" 29 The names Kariakin and Volokita might, perhaps, be translated as "Gallant" and "Loafer." 30 Tradesman or citizen. 31 The game of knucklebones. "Нет, вот весьегонская тюрьма будет почище: там хоть и в бабки, так есть место, да и общества больше!" -- "'Abakum Thirov,'" Chichikov went on after a pause. "What of YOU, brother? Where, and in what capacity, are YOU disporting yourself? "Абакум Фыров! ты, брат, что? где, в каких местах шатаешься? Have you gone to the Volga country, and become bitten with the life of freedom, and joined the fishermen of the river?" Here, breaking off, Chichikov relapsed into silent meditation. Of what was he thinking as he sat there? Занесло ли тебя на Волгу, и взлюбил ты вольную жизнь, приставши к бурлакам?.. " Тут Чичиков остановился и слегка задумался. Над чем он задумался? Was he thinking of the fortunes of Abakum Thirov, or was he meditating as meditates every Russian when his thoughts once turn to the joys of an emancipated existence? Задумался ли он над участью Абакума Фырова или задумался так, сам собою, как задумывается всякой русской, каких бы ни был лет, чина и состояния, когда замыслит об разгуле широкой жизни. И в самом деле, где теперь Фыров? Гуляет шумно и весело на хлебной пристани, порядившись с купцами. Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь с любовницами и женами, высокими, стройными, в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, зацепляя крючком по девяти пудов себе на спину, с шумом сыплют горох и пшеницу в глубокие суда, валят кули с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь в глубокие суда-суряки и не понесется гусем вместе с весенними льдами бесконечный флот. Там-то вы наработаетесь, бурлаки! и дружно, как прежде гуляли и бесились, приметесь за труд и пот, таща лямку под одну бесконечную, как Русь, песню. "Ah, well!" he sighed, looking at his watch. "It has now gone twelve o'clock. "Эхе, хе! двенадцать часов!" сказал наконец Чичиков, взглянув на часы. Why have I so forgotten myself? "Что ж я так закопался? There is still much to be done, yet I go shutting myself up and letting my thoughts wander! Да еще пусть бы дело делал, а то, ни с того ни с другого, сначала загородил околесину, а потом задумался. What a fool I am!" Экой я дурак в самом деле!" So saying, he exchanged his Scottish costume (of a shirt and nothing else) for attire of a more European nature; after which he pulled tight the waistcoat over his ample stomach, sprinkled himself with eau-de-Cologne, tucked his papers under his arm, took his fur cap, and set out for the municipal offices, for the purpose of completing the transfer of souls. Сказавши это, он переменил свой шотландский костюм на европейский, стянул покрепче пряжкой свой полный живот, вспрыснул себя одеколоном, взял в руки теплый картуз и с бумагами подмышкой отправился в гражданскую палату совершать купчую. The fact that he hurried along was not due to a fear of being late (seeing that the President of the Local Council was an intimate acquaintance of his, as well as a functionary who could shorten or prolong an interview at will, even as Homer's Zeus was able to shorten or to prolong a night or a day, whenever it became necessary to put an end to the fighting of his favourite heroes, or to enable them to join battle), but rather to a feeling that he would like to have the affair concluded as quickly as possible, seeing that, throughout, it had been an anxious and difficult business. Он спешил не потому, что боялся опоздать, опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему дни и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему героев или дать им средство додраться; но он сам в себе чувствовал желание скорее как можно привести дела к концу; до тех пор ему казалось всё неспокойно и неловко; все-таки приходила мысль: что души не совсем настоящие и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее с плеч. Also, he could not get rid of the idea that his souls were unsubstantial things, and that therefore, under the circumstances, his shoulders had better be relieved of their load with the least possible delay. Pulling on his cinnamon-coloured, bear-lined overcoat as he went, he had just stepped thoughtfully into the street when he collided with a gentleman dressed in a similar coat and an ear-lappeted fur cap. Не успел он выйти на улицу, размышляя обо всем этом и в то же время таща на плечах медведя, крытого коричневым сукном, как на самом повороте в переулок столкнулся с господином тоже в медведях, крытых коричневым сукном, и в теплом картузе с ушами. Upon that the gentleman uttered an exclamation. Behold, it was Manilov! Господин вскрикнул, это был Манилов. At once the friends became folded in a strenuous embrace, and remained so locked for fully five minutes. Они заключили тут же друг друга в объятия и минут пять оставались на улице в таком положении. Indeed, the kisses exchanged were so vigorous that both suffered from toothache for the greater portion of the day. Поцелуи с обеих сторон так были сильны, что у обоих весь день почти болели передние зубы. Also, Manilov's delight was such that only his nose and lips remained visible - the eyes completely disappeared. У Манилова от радости остались только нос да губы на лице, глаза совершенно исчезли. Afterwards he spent about a quarter of an hour in holding Chichikov's hand and chafing it vigorously. С четверть часа держал он обеими руками руку Чичикова и нагрел ее страшно. Lastly, he, in the most pleasant and exquisite terms possible, intimated to his friend that he had just been on his way to embrace Paul Ivanovitch; and upon this followed a compliment of the kind which would more fittingly have been addressed to a lady who was being asked to accord a partner the favour of a dance. В оборотах самых тонких и приятных он рассказал, как летел обнять Павла Ивановича; речь была заключена таким комплиментом, какой разве только приличен одной девице, с которой идут танцовать. Chichikov had opened his mouth to reply - though even HE felt at a loss how to acknowledge what had just been said - when Manilov cut him short by producing from under his coat a roll of paper tied with red riband. Чичиков открыл рот, еще не зная сам, как благодарить, как вдруг Манилов вынул из-под шубы бумагу, свернутую в трубочку и связанную розовою ленточкой, и подал очень ловко двумя пальцами. "What have you there?" asked Chichikov. "Это что?" "The list of my souls." "Мужички". "Ah!" "А!" And as Chichikov unrolled the document and ran his eye over it he could not but marvel at the elegant neatness with which it had been inscribed. Он тут же развернул ее, пробежал глазами и подивился чистоте и красоте почерка: "It is a beautiful piece of writing," he said. "In fact, there will be no need to make a copy of it. "Славно написано", сказал он: "не нужно и переписывать. Also, it has a border around its edge! Who worked that exquisite border?" Еще и каемка вокруг! кто это так искусно сделал каемку?" "Do not ask me," said Manilov. "Ну, уж не спрашивайте", сказал Манилов. "Did YOU do it?" "Вы?" "No; my wife." "Жена". "Dear, dear!" Chichikov cried. "Ах боже мой! мне, право, совестно, что нанес столько затруднений". "To think that I should have put her to so much trouble!" "NOTHING could be too much trouble where Paul Ivanovitch is concerned. "Для Павла Ивановича не существует затруднений". Chichikov bowed his acknowledgements. Чичиков поклонился с признательностью. Next, on learning that he was on his way to the municipal offices for the purpose of completing the transfer, Manilov expressed his readiness to accompany him; wherefore the pair linked arm in arm and proceeded together. Узнавши, что он шел в палату за совершением купчей, Манилов изъявил готовность ему сопутствовать. Приятели взялись под руку и пошли вместе. Whenever they encountered a slight rise in the ground - even the smallest unevenness or difference of level -Manilov supported Chichikov with such energy as almost to lift him off his feet, while accompanying the service with a smiling implication that not if HE could help it should Paul Ivanovitch slip or fall. При всяком небольшом возвышении, или горке, или ступеньке Манилов поддерживал Чичикова и почти приподнимал его рукою, присовокупляя с приятною улыбкою, что он не допустит никак Павла Ивановича зашибить свои ножки. Nevertheless this conduct appeared to embarrass Chichikov, either because he could not find any fitting words of gratitude or because he considered the proceeding tiresome; and it was with a sense of relief that he debouched upon the square where the municipal offices - a large, three-storied building of a chalky whiteness which probably symbolised the purity of the souls engaged within - were situated. No other building in the square could vie with them in size, seeing that the remaining edifices consisted only of a sentry-box, a shelter for two or three cabmen, and a long hoarding - the latter adorned with the usual bills, posters, and scrawls in chalk and charcoal. Чичиков совестился, не зная, как благодарить, ибо чувствовал, что несколько был тяжеленек. В подобных взаимных услугах они дошли наконец до площади, где находились присутственные места; большой трехэтажный каменный дом, весь белый, как мел, вероятно для изображения чистоты душ помещавшихся в нем должностей; прочие здания на площади не отвечали огромностию каменному дому. Это были: караульная будка, у которой стоял солдат с ружьем, две-три извозчичьи биржи и наконец длинные заборы с известными заборными надписями и рисунками, нацарапанными углем и мелом; более не находилось ничего на сей уединенной, или, как у нас выражаются, красивой площади. At intervals, from the windows of the second and third stories of the municipal offices, the incorruptible heads of certain of the attendant priests of Themis would peer quickly forth, and as quickly disappear again - probably for the reason that a superior official had just entered the room. Из окон второго и третьего этажа иногда высовывались неподкупные головы жрецов Фемиды и в ту ж минуту прятались опять: вероятно, в то время входил в комнату начальник. Meanwhile the two friends ascended the staircase -nay, almost flew up it, since, longing to get rid of Manilov's ever-supporting arm, Chichikov hastened his steps, and Manilov kept darting forward to anticipate any possible failure on the part of his companion's legs. Consequently the pair were breathless when they reached the first corridor. Приятели не взошли, а взбежали по лестнице, потому что Чичиков, стараясь избегнуть поддерживанья под руки со стороны Манилова, ускорял шаг, а Манилов тоже, с своей стороны, летел вперед, стараясь не позволить Чичикову устать, и потому оба запыхались весьма сильно, когда вступили в темный коридор. In passing it may be remarked that neither corridors nor rooms evinced any of that cleanliness and purity which marked the exterior of the building, for such attributes were not troubled about within, and anything that was dirty remained so, and donned no meritricious, purely external, disguise. Ни в коридорах, ни в комнатах взор их не был поражен чистотою. Тогда еще не заботились о ней; и то, что было грязно, так и оставалось грязным, не принимая привлекательной наружности. It was as though Themis received her visitors in neglige and a dressing-gown. Фемида просто, какова есть, в неглиже и халате принимала гостей. The author would also give a description of the various offices through which our hero passed, were it not that he (the author) stands in awe of such legal haunts. Следовало бы описать канцелярские комнаты, которыми проходили наши герои, но автор питает сильную робость ко всем присутственным местам. Если и случалось ему проходить их даже в блистательном и облагороженном виде, с лакированными полами и столами, он старался пробежать как можно скорее, смиренно опустив и потупив глаза в землю, а потому совершенно не знает, как там всё благоденствует и процветает. Герои наши видели много бумаги и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светлосерую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганьи земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: "Одолжите, Федосей Федосеевич, дельцо за No 368!" "Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!" Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: "На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши". Шум от перьев был большой и походил на то, как будто бы несколько телег с хворостом проезжали лес, заваленный на четверть аршина иссохшими листьями. Approaching the first desk which he happened to encounter, Chichikov inquired of the two young officials who were seated at it whether they would kindly tell him where business relating to serf-indenture was transacted. Чичиков и Манилов подошли к первому столу, где сидели два чиновника еще юных лет, и спросили: "Позвольте узнать, где здесь дела по крепостям?" "Of what nature, precisely, IS your business?" countered one of the youthful officials as he turned himself round. "А что вам нужно?" сказали оба чиновника, оборотившись. "I desire to make an application." "А мне нужно подать просьбу". "In connection with a purchase?" "А вы что купили такое?" "Yes. But, as I say, I should like first to know where I can find the desk devoted to such business. Is it here or elsewhere?" "Я бы хотел прежде знать, где крепостной стол, здесь или в другом месте?" "You must state what it is you have bought, and for how much. THEN we shall be happy to give you the information." "Да скажите прежде, что купили и в какую цену, так мы вам тогда и скажем где, а так нельзя знать". Chichikov perceived that the officials' motive was merely one of curiosity, as often happens when young tchinovniks desire to cut a more important and imposing figure than is rightfully theirs. Чичиков тотчас увидел, что чиновники были просто любопытны, подобно всем молодым чиновникам, и хотели придать более весу и значения себе и своим занятиям. "Look here, young sirs," he said. "I know for a fact that all serf business, no matter to what value, is transacted at one desk alone. Consequently I again request you to direct me to that desk. Of course, if you do not know your business I can easily ask some one else." "Послушайте, любезные", сказал он: "я очень хорошо знаю, что все дела по крепостям, в какую бы ни было цену, находятся в одном месте, а потому прошу вас показать нам стол, а если вы не знаете, что у вас делается, так мы спросим у других". To this the tchinovniks made no reply beyond pointing towards a corner of the room where an elderly man appeared to be engaged in sorting some papers. Чиновники на это ничего не отвечали, один из них только тыкнул пальцем в угол комнаты, где сидел за столом какой-то старик, перемечавший какие-то бумаги. Accordingly Chichikov and Manilov threaded their way in his direction through the desks; whereupon the elderly man became violently busy. Чичиков и Манилов прошли промеж столами прямо к нему. Старик занимался очень внимательно. "Would you mind telling me," said Chichikov, bowing, "whether this is the desk for serf affairs?" "Позвольте узнать", сказал Чичиков с поклоном: "здесь дела по крепостям?" The elderly man raised his eyes, and said stiffly: Старик поднял глаза и произнес с расстановкою: "This is NOT the desk for serf affairs." "Здесь нет дел по крепостям". "Where is it, then?" "А где же?" "In the Serf Department." "Это в крепостной экспедиции". "And where might the Serf Department be?" "А где же крепостная экспедиция?" "In charge of Ivan Antonovitch." "Это у Ивана Антоновича". "And where is Ivan Antonovitch?" "А где же Иван Антонович?" The elderly man pointed to another corner of the room; whither Chichikov and Manilov next directed their steps. Старик тыкнул пальцем в другой угол комнаты. Чичиков и Манилов отправились к Ивану Антоновичу. As they advanced, Ivan Antonovitch cast an eye backwards and viewed them askance. Then, with renewed ardour, he resumed his work of writing. Иван Антонович уже запустил один глаз назад и оглянул их искоса, но в ту же минуту погрузился еще внимательнее в писание. "Would you mind telling me," said Chichikov, bowing, "whether this is the desk for serf affairs?" "Позвольте узнать", сказал Чичиков с поклоном: "здесь крепостной стол?" It appeared as though Ivan Antonovitch had not heard, so completely did he bury himself in his papers and return no reply. Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился совершенно в бумаги, не отвечая ничего. Instantly it became plain that HE at least was of an age of discretion, and not one of your jejune chatterboxes and harum-scarums; for, although his hair was still thick and black, he had long ago passed his fortieth year. His whole face tended towards the nose - it was what, in common parlance, is known as a "pitcher-mug." Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем был черный, густой; вся середина лица выступала у него вперед и пошла в нос, словом, это было то лицо, которое называют в общежитьи кувшинным рылом. "Would you mind telling me," repeated Chichikov, "whether this is the desk for serf affairs?" "Позвольте узнать, здесь крепостная экспедиция?" сказал Чичиков. "It is that," said Ivan Antonovitch, again lowering his jug-shaped jowl, and resuming his writing. "Здесь", сказал Иван Антонович, поворотил свое кувшинное рыло и приложился опять писать. "Then I should like to transact the following business. From various landowners in this canton I have purchased a number of peasants for transfer. Here is the purchase list, and it needs but to be registered." "А у меня дело вот какое: куплены мною у разных владельцев здешнего уезда крестьяне на вывод: купчая есть, остается совершить". "Have you also the vendors here?" "А продавцы налицо?" "Some of them, and from the rest I have obtained powers of attorney." "Некоторые здесь, а от других доверенность". "And have you your statement of application?" "А просьбу принесли?" "Yes. I desire - indeed, it is necessary for me so to do - to hasten matters a little. "Принес и просьбу. Could the affair, therefore, be carried through to-day?" Я бы хотел... мне нужно поторопиться... так нельзя ли, например, кончить дело сегодня?" "To-day? Oh, dear no!" said Ivan Antonovitch. "Да, сегодня! сегодня нельзя", сказал Иван Антонович. "Before that can be done you must furnish me with further proofs that no impediments exist." "Нужно навести еще справки, нет ли еще запрещений". "Then, to expedite matters, let me say that Ivan Grigorievitch, the President of the Council, is a very intimate friend of mine." "Впрочем, что до того, чтоб ускорить дело, так Иван Григорьевич, председатель, мне большой друг..." "Possibly," said Ivan Antonovitch without enthusiasm. "But Ivan Grigorievitch alone will not do - it is customary to have others as well." "Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие", сказал сурово Иван Антонович. "Yes, but the absence of others will not altogether invalidate the transaction. I too have been in the service, and know how things can be done." Чичиков понял заковыку, которую завернул Иван Антонович, и сказал: "Другие тоже не будут в обиде, я сам служил, дело знаю..." "You had better go and see Ivan Grigorievitch," said Ivan Antonovitch more mildly. "Should he give you an order addressed to whom it may concern, we shall soon be able to settle the matter." "Идите к Ивану Григорьевичу", сказал Иван Антонович голосом несколько поласковее: "пусть он даст приказ, кому следует, а за нами дело не постоит". Upon that Chichikov pulled from his pocket a paper, and laid it before Ivan Antonovitch. At once the latter covered it with a book. Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил и накрыл тотчас ее книгою. Chichikov again attempted to show it to him, but, with a movement of his head, Ivan Antonovitch signified that that was unnecessary. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал знать, что не нужно показывать. "A clerk," he added, "will now conduct you to Ivan Grigorievitch's room." Upon that one of the toilers in the service of Themis - a zealot who had offered her such heartfelt sacrifice that his coat had burst at the elbows and lacked a lining - escorted our friends (even as Virgil had once escorted Dante) to the apartment of the Presence. In this sanctum were some massive armchairs, a table laden with two or three fat books, and a large looking-glass. Lastly, in (apparently) sunlike isolation, there was seated at the table the President. "Вот, он вас проведет в присутствие!" сказал Иван Антонович, кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла, и в них перед столом за зерцалом и двумя толстыми книгами сидел один, как солнце, председатель. On arriving at the door of the apartment, our modern Virgil seemed to have become so overwhelmed with awe that, without daring even to intrude a foot, he turned back, and, in so doing, once more exhibited a back as shiny as a mat, and having adhering to it, in one spot, a chicken's feather. В этом месте новый Виргилий почувствовал такое благоговение, что никак не осмелился занести туда ногу и поворотил назад, показав свою спину, вытертую как рогожка, с прилипнувшим где-то куриным пером. As soon as the two friends had entered the hall of the Presence they perceived that the President was NOT alone, but, on the contrary, had seated by his side Sobakevitch, whose form had hitherto been concealed by the intervening mirror. Вошедши в залу присутствия, они увидели, что председатель был не один, подле него сидел Собакевич, совершенно заслоненный зерцалом. The newcomers' entry evoked sundry exclamations and the pushing back of a pair of Government chairs as the voluminous-sleeved Sobakevitch rose into view from behind the looking-glass. Приход гостей произвел восклицание, правительственные кресла были отодвинуты с шумом. Собакевич тоже привстал со стула и стал виден со всех сторон с длинными своими рукавами. Chichikov the President received with an embrace, and for a while the hall of the Presence resounded with osculatory salutations as mutually the pair inquired after one another's health. It seemed that both had lately had a touch of that pain under the waistband which comes of a sedentary life. Председатель принял Чичикова в объятия, и комната присутствия огласилась поцелуями; спросили друг друга о здоровье; оказалось, что у обоих побаливает поясница, что тут же было от