Герою впервые сделалось интересно: что же отвечают оперные дивы из бедной России на такие поползновения?
- Могу только предположить. Она могла бы ответить, что нельзя оценить недополученные овации.
- Вот! Сразу видно еще раз, что вы - человек интеллигентный. Она ответила в стиле вопроса, но в том же самом смысле: что недополученные творческие удовлетворения иенами не выражаются. Но действительно, наши девочки, которые на мировой орбите, они и получают как нормальные мировые звезды. Они к вам за спонсорством не придут. Это я пришел, потому что им платят за их голоса, но никому в мире не нужны наши новые постановки. Наоборот, берем чужие. Вы же знаете, мы перенесли постановку "Тоски" из Ковент-Гардена, и они нам прислали на бедность свои декорации и костюмы. Секонд хэнд своеобразный. Но сцена-то у них немножко другая, пришлось подгонять - ну в точности, как подгоняют старый костюм из комиссионки. Мы с вами из другого поколения, а мой папа всегда себе покупал костюмы в комиссионке, а мама сама перешивала, чтобы сэкономить на портном. Вот так и мы. А хочется чего-то блестящего, чего-то достойного нашего мирового имиджа, который мы сохраняем, несмотря ни на что! И тут вся надежда на просвещенных отечественных спонсоров. Мамонтовых и Морозовых вместе взятых.
Посетитель развел руками обнимающим широким движением, показывая, что сказал все.
- Понятно. И вы принесли свою надежду ко мне?
- К вам, Герой Григорьевич, исключительно к вам!
Герой смотрел на дирижера и режиссера свысока: побираться пришел. И никакого нет таинства в его самонадеянной профессии - жрец искусств, видите ли. Если ты такой жрец, умей сам и деньги зарабатывать, а не клянчить.
- И вам хотелось бы получить деньги вообще или на какую-нибудь конкретную постановку?
- Ну если вы хотите знать конкретно, куда я вас хочу вовлечь... Помните, опять перебил сам себя: - "Но ясно вижу, чувствую теперь я, куда себя в мечтах завлек", да, так вот, в мечтах моих завлечь вас проспонсировать "Аиду". Пласидо Доминго, может быть, приедет на пару спектаклей. Да и наш молодой Котенков давно хочет спеть Радамеса. И Веня Петровский, наш гениальный сценограф, бредит Египтом, хочет создать потрясающее действо. Всё сходится. И я уже слышу, как буду делать. Столько планов и надежд - и все они в руках Героя Братеева.
- Да-а, Древний Египет - это эффектно, и Египет сам по себе я уважаю по некоторым причинам, - улыбнулся Герой. - Но вы знаете, я не люблю "Аиду".
Не будь Братеев толстосумом, по прихоти которого может состояться или нет очередная "Аида" в Петербурге, он бы не решился сказать вслух такое. А теперь он свободен говорить все, что думает, - благодаря своим деньгам.
- Как - не любите? Или вы вообще отрицаете классику? Смерть опере предрекаете, как всякие Вантюки?
- Нет, оперу я люблю, и музыка "Аиды" гениальная, конечно, но мне не нравится сюжет. Я сочувствую Амнерис и, когда слушаю, всегда надеюсь, а вдруг наконец Радамес перестанет валять дурака, прогонит свою маленькую дрянь, женится на Амнерис, станет сам фараоном. Давайте переиначим сюжет, сделаем счастливый конец - и на это я с удовольствием деньги дам.
Проситель совершенно растерялся.
- Но как же?.. Все-таки воля автора. И весь сюжет: про всепобеждающую любовь!
- Не может любовь победить желание стать фараоном. Это выдумки неудачников, которым не повезло в жизни и которые хотят возвести несчастья в добродетель. Вообще, в операх и в литературе тоже - сплошной культ неудачников, бедняков. А богатые и удачливые всегда получаются негодяями. Этот бедный трубадур Манрико, конечно, лучше графа ди Луны. Хотя они и родные братья. И так далее. Покажите мне хоть одного бедняка-негодяя в опере!
- Но тогда вы вообще на оперу денег давать не станете?
- А переделать либретто вы категорически не решаетесь? Но это же гораздо интереснее, чем в тысячный раз повторять одно и то же. Представляете, какой шум поднимется! Неужели вы не хотите сделать что-то новое?
- Но музыка? Помните божественный дуэт в финале? - и посетитель стал напевать.
Герой был разочарован, что ради немедленных денег проситель не соглашается на любые условия. Неужели он не так продажен, как показался сначала?!
- Пусть это поют Радамес с Амнерис. Замечательный их любовный финал! Злобная Аида из ревности отравляет Амнерис, та умирает на руках Радамеса - и они все то трогательное поют, что написал в финале Верди, только в ином составе.
- Но все-таки: вся мировая гуманистическая культура держится на том, что любовь превыше всего.
- И совершенно напрасно держится! Я знаю даму, которая плачет над всякими слезливыми историями, тоже уверяет, что любовь превыше всего, но когда ее собственный сыночек захотел жениться на приезжей из Караганды, с мамочки сразу сошла дурь, она прекрасно поняла, что этой авантюристке нужна прописка и площадь в Петербурге, - и встала стеной. Вот это - разумный жизненный подход. А в опере бы плакала от финала "Аиды". Хотя авантюристка из Караганды - та самая Аида, только современная. В жизни люди разумнее, а от искусства ждут всяких глупостей. В жизни только и жаждут денег, а от романов или опер с балетами ждут бескорыстия и прославления честной бедности. А глупые богачи, заключил с вежливой улыбкой Герой, - услужливо оплачивают проклятия на собственную голову.
И посмотрел прямо в глаза жалкому просителю. Проситель всегда жалок, явись хоть Лермонтов просить на бедность. Но Лермонтов бы не клянчил никогда, он был гордый. А этот трясет своей богемной прической и думает, что имеет какие-то особенные права - чтобы просить. А сам не лучше нищего в переходе метро только что не вонючий.
- Ну что ж, если мы задумаем оперу без проклятий богачам и аристократам, то можно к вам обратиться?
- Да, оперу про хорошего графа или фараона я оплачу с удовольствием. Или вот давайте "Аиду" все-таки переделаем. Назовем: "Радамес".
Проситель встал.
- Боюсь, оперное сообщество мне такого не простит.
- А вы ничего не бойтесь в жизни - счастливее будете. Оперное сообщество сначала пошумит, а потом восхитится. А менее проворные - позавидуют. Скандалы всегда прощают. А тенора будут рваться петь именно в вашей скандальной редакции. В нашей.
- Подумаю. Такой вариант надо всесторонне обдумать.
Проситель наконец ушел. Жалкая личность. Герой снова вспомнил, как самые элитарные деятели искусств берут жалкие подачки от Березовского и называют это "Триумфом". Какое счастье, что у него хватило способностей перейти в стан к таким, как Березовский. Меценат всегда выше побирающегося художника.
39
И вот наступило наконец 1 мая! День свадьбы. Почти год после их с Джулией знакомства на шоссе. Знакомство случилось 9-го, Герой помнит, потому что совпало с Филиным днем рождения. А у Джулии свои ассоциации:
- Я в тот день новый костюмчик надела. Ты и не заметил, наверное, в чем я была, а костюмчик хороший, цвета морской волны - какая бывает вокруг Кипра. Цвет такой - насыщенный, без подделки. Увидишь ее, волну неподдельную, и хочется броситься. Надела и подумала: ведь день Победы! А у меня вместо побед только разочарования. Пора, думаю, девушка, пора! А может, ты и бросился - на цвет волны, а не на меня, а?
- Ну что ты! - искренне заверил Герой. - Я всяких костюмов-платьев вообще никогда не замечаю. У меня глаз как рентген, я сразу просвечиваю все платья насквозь. И тебя я видел, а никакой не костюм!
Как честный человек, Герой перед свадьбой пошел провериться - на предмет появления новых маленьких метастазиков. Заранее записался на резонанс, полежал в саркофаге и вышел с заверениями, что внутри у него все чисто. Ни один тихий орган его не предал. И все-таки этот вызов оставался самым грозным. С любыми враждебными обстоятельствами жизни Герой готов был расправиться уверенно, за явным преимуществом, и только с ползучим цепким раком бороться можно хорошо если на равных... Но пока он чист - и приятная жизнь продолжается!
Он наконец закончил свои подарочные часы. Хорошо было бы преподнести и самому себе давно подготовленный подарок к бракосочетанию.
Жена Голодца ответила по телефону, что Сотник взялся за дело и гарантирует успех. Как говорят французы, вино откупорено, надо его пить. Либо Сотник вскрывает пачки, которые передает, либо - нет. Взорвется сам - ну что ж, гибель адвоката создаст маленькую сенсацию. А Герою придется придумывать что-то посложнее. Он не желал Сотнику ничего плохого, но не отказываться же от столь великого замысла из-за риска маленькой жизнью поклонника Плевако. Адвокат и сам хорош, таскает деньги этому палачу - так что если и грохнется сам, тоже поделом: не было бы таких пособников, не могли бы процветать и следователи типа Люлько. Так что мораль восторжествует в любом варианте, но хотелось бы, чтобы еще и свершилось правосудие над палачом! Но повода соваться в пачку у Сотника нет, считал Герой, коли его доля отделена в особом конверте. Проверять, не подсунута ли кукла? Кто же станет передавать следователю куклу вместо натуральной взятки?! Всякому разумному взяткодателю ясно, что взяточник сначала пересчитает деньги, а потом уж добросовестно выполнит взятые на себя обязательства. Обнаружит недоплату - значит, не выполнит. Поэтому Сотнику совершенно нечего соваться. Хотя полной гарантии нет.
