Дальше, - с неудовольствием сказал Нестеров, давая понять, что не выносит, когда лезут в его работу, пусть даже и близкие друзья, даже коллеги из отдела... того самого, который несколько лет спустя, после разгрома Политического управления стал именоваться Отделом общественных связей МВД и на базе которого была открыта газета "Всероссийские юридические вести", в которой, кроме НГ, еще обретался уже знакомый читателю Моисеев.
- Старик, я первый на очереди, добро? Мы ведь тебя всегда поддерживали.
- А что же ты хочешь?
- Конечно же, написать обо всем этом, тебя ведь прославлю, забыл, что я не раз уже тебе доказал, что имею право быть возле великого Нестерова скромным доктором Ватсоном.
- И что же я должен сделать?
- Рассказать, и как всегда, чуть-чуть, остальное я придумаю.
- Ты сперва сам мне скажи две вещи.
- Как матушка и не женился ли я?
- Конечно Друзья давно понимали друг друга с полуслова.
- Не женился, А матушка ... с ней все хорошо. Для этого живу. Сейчас она в Париже, Еле достал билеты, но ведь достал. Пусть погуляет.
Нестеров хорошо знал матушку НГ, и если можно было представить себе абсолютные отношения матери и сына, то моделью мог служить такой вот контакт. Да, Нестеров и сам восторгался этой удивительно обаятельной и даже юной дамой, и не уставал ставить ее в пример всем, кому только возможно. Эти самым он заслужил полное расположение НГ.
-Ну так давай про дело, - сказал Наш Герой.
Нестеров посмотрел на приятеля с улыбкой. Тот тоже улыбался, и была в улыбке журналиста такая наивность, что Нестеров не удержался и, рассмеявшись, сначала сказал полфразы, потом поговорил о деле пять минут, потом еще полчаса, но рассказал, конечно, не все.
- Когда выезжаешь из Москвы в Ригу, - начал Нестеров, - через некоторое время за вагонными окнами показывается станция Ново- Иерусалимская и виден темный массивный монастырь, вот как раз настоятелем этого монастыря и был дед преступника отец Аркадий.
С этими словами Нестеров подошел к двери кабинета, оглянулся для чего-то на приятеля, решительно отворил ее и увидел, как малыш Вовка, стремительно бежавший в это время по коридору, не разбирая дороги, ткнулся в самые ноги своей обещающей быть красавицей сестре Верочке, тоже вышедшей в коридор.
- Аннушка, - жалобно не то позвал, не то попросил Нестеров в пустоту, дружочек мой, я хочу быть с тобой.
- Ты хочешь быть со своими преступниками, а при чем тут я?
- Ну... - Нестеров мялся, - ты уже у меня умница, все понимаешь.
- Я то понимаю, но НГ твой - свинья, полгода я тебя толком не видела, как он тут как тут.
- Свинья, - согласился Нестеров и вздохнул.
- Свинья, - согласился и Наш Герой, выходя в коридор. - Но, Анют, все-таки выходи к нам, я же тебя тоже не видел тысячу лет.
Анечка, наконец, сменив гнев на милость и вышла. Она вышла в домашнем платье, ухоженная, красивая и очень-очень родная. Николай Константинович обнял ее, и так они прошествовали в кабинет, а уж за ними поплелся нежданный гость.
Наконец, рассказ, прерванный репликами, вопросами, рассаживаниями и шуточками, был продолжен.
- ... В общем, на станции Ново-Иерусалимская по Рижской дороге близ Москвы есть отреставрированный монастырь, настоятелем которого был перед самой революцией отец Аркадий, в миру называвшийся Василием Андреевичем Обуховским.
- И тотчас же после революции, решив убежать за границу, он благополучно добрался до Одессы с тем, чтобы с многочисленной сворой эмигрантов отплыть в Константинополь? - саркастически спросил Наш Герой.
- Что ты, тебе ли не знать, что в это время Одесса была оккупирована немцами, это было значительно позже, к тому же эмигранты, - это не свора, при мне таких слов, пожалуйста не произноси.
Журналист хихикнул и замолчал.
- В самом деле: ни преступления, ни рассказа этого, поставь отца аркадия к стенке правоверные большевики (в то время за один духовный сан они могли это сделать), видимо, не было бы.
- Да уж, большевики и не знали, что семьдесят лет спустя священнослужители будут сидеть в Верховном Совете, совершенно забыв о том, что по все еще действующему законодательству церковь отделена от государства.
- Ты дашь мне рассказать или, может быть, продолжишь сам? - спросил Нестеров и, выждав паузу, заявил: - одет тридцатидвухлетний Василий Андреевич Обуховский был в современный для его эпохи белый элегантный костюм с длинными сзади полами, и, конечно же, никто не мог бы даже предположить, что этот столь импозантный барин еще вчера сменил на этот костюм рясу духовного лица.
Пожив в Одессе у своего дядюшки и оформив насколько это было возможно документы для отъезда, Василий Андреевич Обуховский послонялся еще несколько дней по улицам, удивляясь и разбитым витринам на Дерибасовской, и множеству баррикад на улицах, примыкающих к центру и гавани.
- Где же твои вещи? - вдруг спохватился дядя, обнаружив, что у отъезжающего племянника из вещей ничего нет, кроме крошечного саквояжа.
- Зачем они мне? - улыбнулся племянник.
- И ты думаешь, это не подозрительно? - ужаснулся дядя и вдруг, пригнувшись к уху племянника, тихо спросил: - Ты зашил что-нибудь в пальто или у саквояжа стенки двойные?
- Дядюшка, - укоризненно отвечал ему Обуховский, - разве можно говорить такие глупости. Ну, конечно же, нет. Я еду безо всего, потому что уверен, что менее, чем через год, через полтора я вернусь, и все вернется к старому, а уж этот год я как-нибудь проживу.
И он, опершись на свою трость, не отрываясь не отрываясь стал смотреть на пробегающие дома и улицы, витрины и людей, словно стараясь их всех запомнить.
Дядя, предавшись серьезности момента, потускнел, замолчал и, только достав платок, утирал им красные глаза.
В потру была такая свалка, что племянника и дядю тотчас же разлучили, и они не успели толком проститься...
Обуховский не заметил, как оказался на борту парохода "Красная Елена", нетерпеливо ожидающего своих грустных пассажиров.
Но Василию Андреевичу не было грустно, и он не был удручен отъездом, не пускал даже глупую слезу, глядя на берег, на который уже не мог сойти.
Василий Андреевич был настолько убежден, что вернется обратно в ближайшее время, что свою поездку не более как увеселительный вояж, с небольшой, однако, миссией, которая должна была увенчаться посещением давно приглашавшего его провести лето на Средиземном море шейха, который и в этот год, по обыкновению своему, повторил приглашение.
С письмом шейха в саквояже отец Аркадий и дожидался, глядя на берег, когда же, наконец, суровая действительность смилостивится и отпусти всех жаждущих покинуть эту экзотическую, ставшую столь негостеприимной, страну.
Наконец пароход чуть качнуло, на палубе раздался громкий плач. Василий Андреевич усмехнулся уголками губ и с презрением уставился на плачущих. Однако с палубы не ушел, долго смотрел, как смазывается дымка береговой линии, после чего стал наблюдать за чайками, преследующими пароход, а когда и они отстали, понял, что наступило в самом деле время расставания. Скорее по привычке, чем для того, чтобы привлечь к себе внимание, отец Аркадий, хотя и был в европейском одеянии, перекрестил оставленный им только что берег и пошел осматривать пароход.
Пароход в этот момент длинно и, как показалось, обреченно загудел.
Глава 2. История типа: "В ночь на позавчера"
Среди боевиков, нападавших на азербайджанские села, имеются наемники-негры. По сообщению информцентра Народного фронта Азербайджана, среди убитых с армянской стороны обнаружен негр с французскими документами и иностранным оружием.
"Вечерняя Москва"
В то время как Николай Константинович Нестеров травил байку про отца Аркадия, Одессу и отставших от парохода чаек, страшно заскучал маленький Вовка. Он сперва просто зевал, потом стал кувыркаться на диване, тыкаясь ногами то в бок своей сестры, то матери, и, наконец, видя, что никому он тут не нужен и история, которую рассказывает папа, совершенно не для него и не про него, захныкал.
Получив замечание мамочки и укоризненный взгляд папы, он заплакал еще горше, и историю пришлось на время прервать с тем, чтобы уложить его спать.
Такому вольному семейному решению он подчинился немедленно и вскоре уже сопел и видел во сне не какую-то там "Елену", а маленький пароходик с игрушечными солдатиками, которые, хотя и часто воюют друг с другом, но, во-первых, всегда побеждают, а во-вторых, ночуют вместе, в одной коробке.
Николай Константинович, когда вернулась его супруга, уложившая Вовку, обнял ее и тотчас же продолжил историю, из начала которой Наш Герой мало что записал в свой видавший виды блокнот, однако продолжал слушать внимательно, на что-то еще надеясь.
Николай Константинович спросил себе и гостю кофе, из чего стало ясно, что дальнейший рассказ будет долгим, и когда Вера пошла выполнить его просьбу продолжил:
