— Тогда, мамаша, — говорил он, — я осмотрю вас, поговорю с вами, чем именно вы нездоровы, и дам лекарство.
Тем временем Александр Иванов успел вынести из кузницы чемодан брата, его подушку в сафьяновом чехле и все это уложил в бричку, а Куля подавала брату пальто и калоши.
— Ты вот как сделай, брат, — говорил Алексей Иванович, надевая на себя пальто и калоши, — приезжайте ко мне в воскресный день, так как по воскресеньям я всегда дома, а по вторникам, четвергам и субботам я выезжаю на пункты… Слышишь?
— Слушаю, братец, — отвечал Александр Иванов.
— Ну, друзья мои, — заговорил Алексей Иванович, — пока до свиданья!
И он принялся опять всех обнимать и целовать.
— Смотрите, мамаша, — говорил он, — дорогая, милая моя, навестите меня… Я буду ждать вас. Непременно приезжайте!.. Вы очень меня огорчите, ежели не приедете ко мне.
— Приедем, Алеша, приедем, — говорили все.
— Ну, а пока до свиданья! Будьте здоровы! — говорил Алексей Иванович, усаживаясь в бричку. — Ох уж эти мне брички! — добавил он, похлопав по подушке. — И тряские, черт их побери, и непокойные, то пылью всего обдаст, то дождем до костей примочит.
— А вы, братец, тарантасик бы завели, — заговорил Александр Иванович, — кстати, у меня есть один на примете… хорошенький тарантасик.
— Дорогой, может быть?
— Ну, зачем!.. Много-много рублей семьдесят пять.
— Неужели?
— Даже из семидесяти пяти-то уступят… Потому: хозяин этого тарантаса помер недавно.
— В таком случае, пожалуйста, устрой, — заговорил Алексей Иванович. — А лучше всего вот что сделай: купи мне этот тарантас, да в нем и приезжайте ко мне… А вот тебе и деньги, — прибавил он, подавая брату пачку ассигнаций. — Пожалуйста, устрой!
— Обязательно устрою, братец.
Алексей Иванович приподнял шляпу, помахал ею, делая прощальный жест, крикнул ямщику: «Пошел!» — и помчался по дороге, ведущей в село Алмазово, обдав всех облаком густой пыли.
— Ну, — проговорила старуха с некоторой гордостью, — теперь и мы поправимся, бог даст! — и, восторженно всплеснув руками, прибавила: — Каков молодчик-то… Одно слово — барин!
— Барин, барин! — подхватили Куля и Лопатин с сияющими от восторга лицами.
А подходивший как раз в эту минуту батюшка, видя восторг семьи Лопатина, проговорил:
— Ну, честь вам и слава, вывели на большую дорогу молодого человека… Теперь и он не забудет вас.
Земский врач, Алексей Иванович Лопатин, был еще очень молодой человек, нисколько не походивший наружностью на брата своего Александра Иванова. Тот был ниже среднего роста, плечистый, коренастый, а этот, напротив, довольно высокого роста, тонкий и стройный, с красивым матово-бледным лицом, с выразительными темными глазами и длинными вьющимися волосами. Он любил приодеться, пощеголять, всегда носил тонкое крахмальное белье, слегка душился, душил свои носовые платки и слегка подстригал бородку. Приехал он в село Алмазово в сопровождении какой-то барышни, с которой, будучи еще студентом, случайно познакомился в клинике, где она служила в качестве сиделки. Привез он ее с собой с намерением рекомендовать земской управе, как знающую и опытную фельдшерицу и акушерку.
За дело принялся Алексей Иванович с большим рвением; объехал весь свой округ, все свои амбулатории, всех сельских старост, объявил всем о своем приезде, о днях приема больных в селе Алмазове, расспросил, нет ли где тяжко больных, осмотрел последних, записал их в памятную книжку, настоял, чтобы в алмазовской амбулатории перестлали полы, сильно шатавшиеся, оклеил новыми обоями и вставил стекла в разбитые окна. Побывал он и у нескольких священников, расспросил, не имеется ли в их приходах тяжко больных, с больными обходился ласково, приветливо, посещал их по первому призыву, причем расспрашивал о ходе болезни, утешал и успокаивал их и сразу же заручился симпатиями всего округа. Все шли к нему, не стесняясь, не робея и, встречая с его стороны ласковое и внимательное обращение, искренно полюбили его. Приезжавший в село Алмазово по какому-то делу член земской управы, расспрашивавший жителей о новом докторе, получил о нем самые лестные отзывы. Передали члену и несколько случаев удачного исцеления, а главное: все не могли нахвалиться его ласковым и внимательным отношением к больным. «Одно слово, душа человек, — говорили все, — таких докторов нам не доводилось еще видать».
Затем Алексей Иванович счел своею обязанностью объехать и всех своих коллег-сослуживцев. На первых порах он хотел было объехать их с привезенною им барышней, но потом передумал и отправился один. Коллеги приняли его очень радушно, посвятили его в таинства земской службы, посетовали на трудность службы, назвали ее «каторгой».
Квартиру снял себе Алексей Иванович на церковной площади села Алмазова, в домике местного купца Чеботарева. Домик этот был небольшой, но чистенький и, сверх того, довольно поместительный. В распоряжении Алексея Ивановича было три светленьких комнаты, выходивших на церковную площадь, просторные сени с несколькими чуланчиками, отделявшие его квартиру от кухни, и даже маленький балкончик, выходивший в небольшой палисадничек, засаженный кустами сирени и бузины.
Квартирку свою Алексей Иванович убрал очень прилично: по окнам развесил кисейные занавесочки, на стенках — хорошенькие олеографические картинки[1] в рамках; имелась у него и хорошенькая мягкая мебель, письменный стол, уставленный красивыми письменными принадлежностями, и несколько этажерок с медицинскими книгами в красивых переплетах, — словом, квартирка Алексея Ивановича была убрана и уютно, и мило. Квартиру эту Алексей Иванович избрал и потому еще, что она была почти рядом с его амбулаторией и аптекой, в которой поселилась фельдшерица Ксения Николаевна Раздувалова.
Не особенно скоро удалось семье Лопатина попасть в село Алмазово к Алексею Ивановичу, что в особенности возмущало старуху мать, жаждавшую как можно скорее посмотреть на житье-бытье Алеши. Ей все казалось, что без ее пособия Алеша, как человек молодой и вдобавок холостой, не сумеет устроиться. Задавшись этой мыслью, она начала собираться к Алеше чуть не в день его отъезда из Вырыпаева: наскоро выстирала два своих ситцевых платья, две кофточки, заставила Кулю разгладить их и приготовила два полотенца и несколько пар шерстяных чулок, ею самою связанных, в подарок сынку.
«У него, бедненького, поди, и чулочков-то нет, — думала она, — ну вот пущай и поносит моих трудовых».
Хотелось и Куле поскорей побывать у братца-доктора. Она тоже в свою очередь приготовила себе одно самое лучшее платьице, подаренное ей матушкой, и даже собственноручно заштопала продырившиеся ботинки, тщательно вычистив их выпрошенной у батюшки ваксой, — словом, и мать, и сестра ждали с лихорадочным нетерпением дня отъезда в село Алмазово, — но, как нарочно, день этот все откладывался и откладывался. Дело в том, что Александру Иванову необходимо требовалось присмотреть за плотниками и в то же время работать в кузнице, так как, по случаю приезда брата, работы накопилось очень много. Ввиду наступавшей молотьбы ему пришлось перечинить штук пять мологадок и съездить в город за покупкой памятника на могилу отца. Памятник был куплен и доставлен в село Вырыпаево, и Александр Иванов принялся устанавливать его на место, на что тоже потребовалось несколько дней, а поставив памятник, поехал покупать брату тарантас, который и купил за пятьдесят рублей с доставкой к Лопатину. Он был в восторге, что успел так дешево угодить братцу. «Ведь слезно просил, нельзя же было не уважить, — говорил он матери, которой хотелось бы поскорее попасть к Алеше. — Хорошо скоро не сделаешь… Зато мы таперь не кой-как, а в тарантасе к братцу-то поедем. Это тоже чего-нибудь да стоит… И ему, то же самое, много приятней будет таких гостей принять».
Между тем плотничья работа быстро подвигалась вперед: стены были выведены, потолок настлан, стропила поставлены и укреплены; оставалось только настлать полы, вставить рамы и покрыть крышу. Домик выходил хоть куда, и Александр Иванов не мог вдоволь налюбоваться им. Он даже казался ему красивее прежнего и выглядывал как будто уютнее и веселее. Расхаживая вокруг этого домика, Александр Иванов размечтался до того, что порешил покрыть его не камышом, а железом.
— Как вы думаете, мамаша, — говорил он, обращаясь к матери, продолжавшей ворчать и хмуриться, — не покрыть ли нам домик-то железом?
— Хоть золотом, — ворчала она, — коли денег в кармане много.
— Положим, денег-то нет, да, может, братец, поплатится… У них деньжонки виднеются: памятничек поставили, тарантасик купить приказали… А не он, так Семен Данилыч выручит… Он мужик добрый: поди, даст взаймы на железо-то, — не на пустяки прошу…
— Дожидайся!.. Коли сестра не захотела быть его женой — держи карман-то шире, даст, как же!..
