За выгородкой в душе еще осталась та часть, с помощью которой Юля работала, суетилась по хозяйству и воспитывала сына. В один из сон-часов девушки из детского комбината побежали за косметикой, и Юля вдруг увязалась за ними. Ей казалось, что в зеркале ее лицо потускнело, и вот с помощью помады и туши она довела его до уровня нормальной яркости. "А для всего мира еще косметику-то не придумали, для таких вот случаев... умиротворяющую! Когда восприятие дает сбой. Если б можно было подвести облака или подкрасить тротуар! По слухам, водка может служить как подмалевок жизни... но для меня это не подходит, я знаю".
И всю вторую половину дня, после сон-часа, Расим (у Юли была старшая группа - шестилетки) ходил за нею, как Чингисхан за Европою:
- Юлия Петровна, вы сейчас так хорошо выглядите! Так хорошо-о...
- А вы сейчас очень... Юлия Петровна, красиво!
- Вы всегда так приходите, Юлия Петровна, всегда.
Видимо, горячая татарская кровь делает мальчиков рано восприимчивыми к женской красоте, в то время как русские шестилетки по-прежнему бродили по группе, и на их лицах уже читалось, что они начинают страдать от извечной и всем надоевшей тоски...
Один лишь Василь Васильич ничего не заметил, потому что недавно он притормозил возле юно-вечно-женственной медсестры (хотя, если по-другому перевести Гёте, то получится "вечная бабскость", ведь "войбэ" - просто "баба").
В то же время Юля вскользь прощалась с родной улицей Стахановской.
- Вот тут у нас место называлось "черемуховая отвага".
- Почему? - спрашивал Арсик (его устраивало, что мать не молчит, как недавно было целых два дня).
- А трудно на такую старую черемуху залезть... А еще гуси у нас былиполудеревня ведь. В городе уже никто не заводит гусей. Знаешь, Арсик, у них такие жесткие крылья - пару раз я получала! Как палкой ударили. В детстве гусак меня отгонял от гусят, потом гордо возвращался к гусыне, выпятив грудь. Она долго сидела весной у нас под кроватью на яйцах, сто раз соломки перекладывает, беспрерывно шебуршит, хлопочет, интересно наблюдать.
- А в туалет тут же?..
- Нет, разве она будет возле гнезда делать туалет! На улицу просилась. Бывало, средь ночи как закричит, но перед этим яйца закроет соломой, а я уже по этому копошению знала: сейчас попросится. И днем выходила. Гусак у нас был такой!.. Зовет ее, кричит, а потом пляшет, когда она выйдет. Ногами так перебирает.
- А папа перед тобой плясал, помнишь, гордо выпятив грудь?
- Яйца гусыня все время тоже перекладывала, чтоб не перегревались. Из середины - на край. Наконец она начинает переговариваться с гусятами, которые вылупляются, стучат изнутри. Когда гусенок вылупится, он по ней ползает, верещит. Но тупые несколько эти гуси: я их кормлю, а они меня клюют все время, то в ногу, то в руку, если я во сне с кровати свесила. Не запоминают. А может, наоборот, умные: знали ведь, что через три месяца мы гусят заколем на мясо. По одной птице в день я ощипывала, пока теплые тушки, иначе шкура вместе с пером рвется, тушка кровоточит, трудно...
- А мы гусей заведем... когда-нибудь?
- Заведем, возможно, собаку. Волчок наш совсем стар, бедный, доживет ли до переезда, не знаю.
Волчок не дожил. Похоронили его в дальнем углу огорода, а в конуру поставили букет цветов - по просьбе Арсика. Странно, но они долго-долго не засыхали: два георгина и два люпина!
А Сергей уже выпивал не по две-три стопки, а по пять-шесть. Порой выйдет покурить за сарай, упадет в грязь, так и заснет, а утром Юля очищает его брюки, как яичко: по кусочку грязи отколупывает и вспоминает все одну и ту же сцену: два юноши несли на руках девушку - через лужу, и девушка счастливо-удивленно-смущенно смеется. Так Юле легче было терпеть, если вспоминать про хорошее. У нее на работе женщины говорили, что мужики бывают двух видов: плохие и очень плохие. А у Юли рос сын, она не хотела так уж вот думать - совсем отрицательно... Отец был - покойничек - выпивающий, но нечасто... И работящий! А если Арсик будет в Сережу? Который только выпьет побольше, сразу: "Я вам всем покажу! Вы у меня поплачете! Мало не покажется!"
"Господи, что делать мне? Ты же говоришь, что жена прилепится к мужу, а сейчас я с треском отдираюсь от него?" Ответ пришел такой (хотя и без слов): "Вот, допустим, ты возле болота. Но знаешь, что одна тропинка есть сухая, надежная. Так если сама полезешь в топь, то не жди, что кто-то тебя остановит. Сама понимаешь, куда свернула".
Варя по письмам подруги давно поняла, что происходит что-то несообразное, хотя прямо Юля ничего не сообщала. Но если раньше у нее любимое слово было "прозрачный" (осень прозрачная, весна тоже прозрачная, хотя где там, в Перми, что прозрачное, Варя не могла вспомнить), то теперь чаще замелькало слово "тусклый" (дни тусклые, глаза у Сергея тусклые - хотя Варе они всегда такими и казались). Наконец Юля прислала толстый конверт с подробностями:
"...если я раньше все время чувствовала на себе взгляд Сережи, то сейчас он заинтересованно смотрит только в зеркало... Заболел наш сосед Леонид Лихоед, помнишь его? У него что-то синеет, распухает: то рука, то нога. Вчера Валентина, его жена, жаловалась мне: "Только и был у нас один месяц счастья - сладкий февраль. После свадьбы. А потом пошли бабы". Оказывается, она доросла до каких-то мыслей о законах судьбы. Мол, она пила, а я блаженствовала в вере. Ей хотелось, чтоб всегда было весело, а мне спокойно. Но так не бывает. "По определению", сказала бы Валентина, если б знала это выражение. Наверное, она права.
...вчера он голову вымыл, а я расческу протягиваю. Все как всегда. Вдруг Сережа как закричит: "Мокрые волосы никто не расчесывает - ты что, не знаешь элементарных вещей! Облысеть можно, из распаренной кожи легко вырвать прядь!" "А я, - говорю, - расчесываю мокрые, и ничего". "Да что ты - у тебя их краном не вырвешь! Крепко сидят"... На днях он снова напился и бегал по огороду с криками: "Я вам всем покажу!" Наутро я решилась ему привести твой довод из Толстого, что пьянство - это добровольное сумасшествие. Мол, Лев Николаевич был не дурак. Ну и что ты думаешь? Никогда не догадаешься, куда он повернул! Мол, давай, оба будем у Толстого учиться... чтобы он стал меньше пить, а я - как Толстой, сама себя бы отлучила от церкви! "Засунь свой атеизм знаешь куда!" - отвечала я. Сама себя не узнаю. Вот до чего уже дошла..."
Все шло по нарастающей. Леонида Лихоеда положили в больницу, одну ночь у него дежурила там жена, попросив Юлю ночевать в их половине, посторожить. А у Юли в этот вечер болело ухо - она заложила в него лист герани и вслух размышляла: брать с собой весь огромный горшок, чтоб менять листы, или отломить ветку. Муж закричал:
- Не ходи вообще, раз тебе худо!
- Но святые делали для других лучше, чем для себя... Ладно, ты прав, я не пойду, но буду молиться, чтоб Лихоедов не обокрали.
- Ну конечно, ты же у нас страховой агент в страховой компании Господа Бога! - расхохотался муж.
Юля нашла старую упаковку валидола и положила под язык таблетку: словно аптека во рту открылась - такой сильный вкус лекарства. Она заснула, наспех посмотрела один кошмар и проснулась. Вышла посмотреть, на месте ли замок у Лихоедов. Там все было спокойно.
Сергей проснулся и спросил: ну как, помогает страховое агентство Господа?
"Юля, ты мазохистка? Нет. Так хватит мучиться". В конце концов у каждой тучки есть серебряная подкладка, как говорила бабушка. От мужа сын, скоро он пойдет в первый класс. От одной этой мысли цветы картофеля становились волшебно-тропическими, а запах резеды - какое-то возлетание... Мама, вы видите нас с Арсиком?
...Сентябрь! Юля взяла отгул и нарвала в уже запущенном палисаднике синих и белых астр для первоклассника. Арсик взгромоздил на себя ранец и чуть ли не бегом потащил мать в школу, чтобы она полюбовалась, как он будет хватать знания. Веселый был путь для него!
- Мама, оса так резко вильнула, что показалось, будто сквозь меня прошла!
Арсик взглянул на встречного очкарика - и вот уже сам сто лет очкарик! Увидел автомобиль - и вот уже сам летишь по асфальту, скалясь хромированной решеткой и смеясь фарами. Арсик все это напрямую транслировал матери. Когда Юля, счастливо разбитая, вернулась домой, в почтовом ящике ее ждала повестка в суд. Там были миродробительные строки: дело о разводе.
Тут еще путались в ногах: теплый день, Валя Лихоед с ее копкой картошки... потом пришел Сергей. Он первым начал:
- Ради своей бесчеловечной веры ты лишаешь меня сына! Я с таким трудом выбился - неужели теперь лишиться всего?
И начался долгий, дерганый, задыхающийся, пунктирный разговор... в том числе и о Москве. Сергея посылают учиться... Москва кого полюбит, тому шубу купит... и вдруг его фраза: "Трижды объехала вокруг земного шара" - это, видимо, о машине. Юля земное не пожалела: пусть забирает, хотя, конечно, она куплена на деньги ее родителей.
Валя Лихоед потом спросила:
- Ты слышала, как Леонида обратно привезли? Домой. Он же парализован, под себя ходит. Врачи сделали что могли... И когда я его мою, он еще матом меня... больно, мол. А я ему: "Ни одна твоя сука не придет и не поможет мне вымыть тебя! Меня бы парализовало, ты бы на третий день мое имя забыл! Убежал бы к другой..." Ох, моль, моль.
