Я ответил, что, конечно же, обратил внимание, но выжидал, пока Поташов сам заговорит об этом.
- Это новое, - убежденно говорил Виктор Денисович. - Раньше во время приема по личным делам или на собраниях задавали один вопрос: когда дадите квартиру? Теперь все вопросы стали личными: ветошь, инструмент, башмаки. Расширился круг интересов. Рабочий человек все более чувствует себя подлинным хозяином на производстве. Он отвечает за все. И это сознание ответственности, я думаю, есть самое ценное, что сформировалось за эти годы. Может быть, это даже важнее самого явления КамАЗа. Ну, подумаешь, построили завод, начиненный самой передовой техникой. А что там, по ту сторону начинки? Каковы отношения между людьми?
Директор Поташов прав. Он не ветошь нынче добывал, но складывал новые отношения между людьми. Можно выполнить и перевыполнить план по дизелям, но при этом что-то утратить в человеческих отношениях, ведь план все равно считается выполненным. Но это будет всего-навсего план по дизелям, не более того. А вот если сдвинулось хоть на миллиметр прежнее отношение к работе, это факт первостепенный, хотя, скорее всего, он остается не отмеченным в суточных сводках.
Тут в динамике раздался знакомый голос:
- Говорит радиоузел завода. Передаем итоги работы за первую смену. С конвейера сошло рекордное число двигателей за месяц. Хорошо потрудились бригады Фетисова из цеха алюминиевых деталей, Байкова и Депутатова из цеха блоков и гильз. Поздравляем лучшие бригады.
Досадный случай произошел на сборке, когда из-за неисправности прибора пришлось снять с конвейера пятьдесят двигателей. Сейчас эта неисправность устраняется.
Темп, взятый коллективом в последнее время, не должен снижаться.
- А это значит, - подхватил Поташов, - что настал час обеда второй смены. Между прочим, не мешало бы и нам подкрепиться.
Время, ответов
Столовая обширна. За все столы, вытянувшиеся тремя рядами по залу, могут одновременно сесть полторы тысячи человек. Я поежился, представив себя в центре этого жующего зала, но сейчас столовая была почти пуста. Вторая смена заканчивала обед, о чем свидетельствовали опорожненные судки.
Пристроились в углу зала с надписью "диетический стол". Тут события сбились с утвержденного графика. Едва Поташов доел щи из судка, как его позвали к телефону. Я остался один. Впрочем, не совсем. За соседним столом боком ко мне сидел мужчина в синем костюме. Лицо его показалось мне знакомым. Кажется, это Тихомиров, профессор социологии. Он часто ходит на собрания очеркистов, проявляя неподдельный интерес к нашему незатейливому жанру. Тихомиров перешел со своим судком к моему столу.
- Здравствуйте, - сказал он резко. - Признавайтесь, это вы писали "Камские встречи"?
Автор (польщенно). Виноват. Спасибо за внимание. Это я. Читатели нас не очень балуют.
Читатель. Давно собирался поговорить с вами. В течение десяти лет вы ведете наблюдение за объектом, это похвально. Метод длительного наблюдения весьма перспективен. Но у меня имеются серьезные претензии. Почему вы уходите от ответов? И вообще, зачем эти роковые вопросы? Что они дают?
Автор (обескураженно). Не совсем понимаю вас.
Читатель. Сейчас поймете. Вот вы в своих очерках о КамАЗе писали о какой-то камазофии. А между тем не ответили, что это такое. Хороша ли камазофия? Полезна ли она для нашего дела или нет? Вопрос поставлен, ответа нет.
Автор. Могу ответить. Постановка вопроса важна не менее ответа. Что же касается камазофии, то это нравственное направление этической мысли, если хотите, теория перегрузок. И вообще, хотел бы вас спросить: может ли один и тот же человек ставить вопросы и отвечать на них? Не значит ли это, что вопрос был некорректный, если я, задавая его, уже знал ответ? Ведь в этом случае вообще можно подогнать вопрос под заранее подготовленный ответ, не так ли? Если мне заранее вручен ответ: "КамАЗ - лучший завод", к чему задаваться вопросом: "Какой завод лучший?" Не зная ответа, я, может быть, и задумался бы, а так мне и думать нечего. Все отвечено наперед. Нет, уважаемый читатель, я предпочитаю вопросы, на которые нет заранее данных ответов.
Читатель. Вы упорствуете. Это опасно. Ваша любовь к так называемым вечным вопросам вредна вдвойне. Вы ставите общие проблемы и тем самым отвлекаете нас от решения конкретных задач. Поясню свою мысль примером. Директор завода двигателей В.Д.Поташов сидит в кресле, перед ним проблема: где достать металл для клапана? И Поташов мучается, преодолевает, но достает металл. Тут в кабинет входите вы с автоматическим пером в руках и раздается роковой вопрос: "А почему, товарищ директор, у вас вообще нет металла?" Уверяю вас, от такого вопроса металла не прибавится. Вы согласны?
Автор. Предположим, металла действительно не прибавится, и я своим вопросом отвлекаю директора Поташова от решения конкретной задачи по доставанию конкретного металла для столь же конкретного клапана. Директор всеми правдами и неправдами достал металл, но причина его нехватки осталась невыясненной. Значит, завтра история может повториться, опять нет металла, опять надо его доставать. Так будет каждый день. Если же мы зададимся вопросом "почему вообще нет металла?" и сумеем ответить на него объективно, то сможем впоследствии устранить причину, и перебои в доставке прекратятся вообще. Вечный вопрос помогает решить вечное явление, для того он и задается. Можно задать такой вечный вопрос, что на него пятьсот лет станут искать ответ всем человечеством.
Читатель. Не будем хлопотать обо всем человечестве, сузим наши рамки, так будет надежнее. Какой глобальный вопрос интересует вас в первую очередь на КамАЗе?
Автор. Вот видите, у вас ответ стоит впереди вопроса, готов спорить, что знаю ваш ответ.
Читатель. А я и не скрываю. Впереди человек. Что я могу еще ответить?
Автор. А вот мне не ясно.
Читатель. Это забавно. Если не трудно, объяснитесь.
Автор. Извольте. Вот я читаю городскую газету "Знамя коммунизма", выпускаемую под руководством моей героини Татьяны Беляшкиной, и там ясно сказано: впереди человек. Включаю заводское радио, Светлана Фефилова говорит нам о том же: впереди человек. Грузовик стоит на втором месте. Но вот я иду на завод, где эти грузовики производятся, и там передо мной другой лозунг: "Что ты сделал сегодня для грузовика?" Директор кричит "Давай грузовики!" Мастер кричит: "Где грузовики? Почему встали?" На первом месте стоит грузовик. О человеке, который только что декларировался, забыли. Люди работают без выходных, по растянутому графику, чтобы непременно дать план по грузовику. Человек затерт, раздавлен, оттиснут на второй план. Грузовик переехал человека. И вопрошающий палец указывает: "Что ты сегодня сделал для...?"
Читатель (порывисто перебивает). Что вы хотите? Чтобы люди не давали грузовиков? Ведь труд есть первая потребность.
Автор. Вот мы и перешли к другому вечному вопросу: потребность или понуждение? И снова я отвечаю себе: я не знаю. Потому и ставил свой вопрос. Я думаю, что ответ вообще качается.
Читатель. Как вы это конкретно видите?
Автор. Решили строить КамАЗ и при нем город на полмиллиона жителей. С чего начинать строительство? Первым делом выкопали котлован, вцепились в землю. Вот вам: впереди грузовик. Стройка идет, стало видно, что город отстал от завода. Прилетел министр со строжайшим указом: все силы бросить на город, срочно возводить соцкультбыт. Глядишь, теперь человек впереди. Однако же ему не дают оторваться слишком далеко. Стадион? Ничего, стадион мы вам срежем. Подождет. Бассейн? Одно к одному, режь и бассейн. Сначала построим склад для запасных частей. Снова впереди грузовик. В этом смысле я говорю: ответ качается.
Читатель. Вы защищаете принцип неопределенности, это пассивная позиция. Где ваше активное вторжение в жизнь? Где действенность вашего слова?
Автор. Я знаю одно. Мой ответ должен быть точным, но не мгновенным. Неточный ответ, даже самый радужный, принесет больше вреда, нежели пауза, взятая для раздумья.
- С кем это вы так жарко спорите? - спросил голос со стороны.
Я оглянулся. Мой оппонент в синем костюме куда-то исчез. Лишь рука с опорожненным судком торчала из окна для раздачи блюд. Передо мной стоял улыбающийся Виктор Денисович Поташов.
- Разве все это вслух было? - удивился я. - Извините.
- Поехали, - сказал Поташов.
- А как же план? - не удержался я.
- План мы дали. Не вечно же служить грузовику.
1979
