— Ну чего смотрите! чего трете! приговаривалъ онъ оскорбленнымъ голосомъ, замѣтокъ что Анфиса Ивановна разглядываетъ и вытираетъ тарелку. — Небось ужъ не подамъ грязной; двадцать разъ перетиралъ…
— У меня ужъ такая привычка! оправдывалась Анфиса Ивановна.
— Пора ужъ бросить ее!…. Что вы Англичанка что ли какая что тарелки-то чистыя вытираете.
Если же Анфисѣ Ивановнѣ случалось какомъ бы то ни было образомъ разбить стаканъ или рюмку, то Потапычъ положительно выходилъ изъ себя.
— Что у васъ рукъ что ли нѣтъ! Ну что вы посуду-то колотите! Маленькія что ли! И глядя на собранные осколки онъ начиналъ причитывать:- Эхъ, ты моя Сонька, Сонька! Сколько лѣтъ я тебя берегъ и холилъ, всегда тебя въ уголочикъ буфета рядомъ съ Анфиской ставилъ, а теперь кончилось твое житье!
— Ну, будетъ тебѣ, Потапычъ! перебиваетъ его Анфиса Ивановна. — Полно тебѣ плакатъ-то! всѣ тамъ будетъ рано или поздно!
И бывало вздохнетъ.
Послѣ обѣда Анфиса Ивановна отправлялась въ свою уютную чистенькую комнатку и, опустившись въ кресло, предавалась дремотѣ, послѣ чего приказывала обыкновенно заложить лошадей и отправлялась или кататься, или въ седо Рычи къ отцу Ивану. Но поѣздки эти удавались ей не всегда и очень часто Домна, ходившая къ кучеру съ приказаніемъ заложить лошадей, возвращалась и объявляла что кучеръ закладывать лошадей не хочетъ:
— Это отчего?
— Некогда, говоритъ.
— Что же онъ дѣлаетъ?
— Табакъ съ золой перетираетъ. Нюхать, говоритъ, мнѣ нечего, а я, говоритъ, безъ табаку минуты быть не могу.
— Да что онъ съ ума сошелъ что ли? сердится Анфиса Ивановна. — Ступай и скажи ему чтобы сію минуту закладывалъ; что до его табаку мнѣ дѣла нѣтъ; что дескать барыня гнѣвается и требуетъ чтобы лошади были заложены.
— Ну что? спрашиваетъ Анфиса Ивановна возвратившуюся Домну.
— Не ѣдетъ.
— Что же онъ говоритъ?
— Не поѣду, говоритъ, безъ табаку; хоть сейчасъ разчетъ давай!
— Такъ я же его сейчасъ и разочту! вскрикиваетъ Анфиса Ивановна и обратясь къ Домнѣ говоритъ ласково:- Домашенька, сходи, душенька, къ Зотычу и скажи ему чтобъ онъ принесъ конторскую книгу. Домна уходитъ, а Анфиса Ивановна принимается ходить по комнатѣ и посматривать на каретникъ въ надеждѣ что кучеръ опомнится и поспѣшитъ исполнитъ ея приказаніе, но каретникъ попрежнему не растворялся. Являлся Зотычъ съ книгою и прислонялся къ притолкѣ: «Ну вотъ молъ я, чего тебѣ еще книга спонадобилась!»
— Захаръ Зотычъ! начинаетъ Анфиса Ивановна. — Кучеръ выходитъ у меня изъ повиновенія и потому сейчасъ же разочти и чтобъ его сегодня же здѣсь не было. Слышишь?
— Слышу.
— Такъ вотъ разочти.
— Денегъ пожалуйте.
— Развѣ въ конторѣ нѣтъ?
— Откуда же онѣ будутъ въ конторѣ-то?
— Сосчитай сколько ему приходится.
Зотычъ развертываетъ книгу и находитъ ту страницу на которой записанъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ. Онъ указываетъ пальцемъ: на, молъ, смотри.
— Онъ сколько получаетъ въ мѣсяцъ? Зотычъ молча указываетъ пальцемъ. — А давно онъ живетъ?
Зотычъ передвигаетъ палецъ и указываетъ сколько лѣтъ живетъ кучеръ. Оказывается что живетъ онъ 38 лѣтъ.
— Сколько же ему приходится? спрашиваетъ Анфиса Ивановна уже немного потише и Зотычъ снова передвигаетъ палецъ и указываетъ на итогъ.
— Да ты что мнѣ все пальцемъ-то тычешь! говоритъ Анфиса Ивановна. — Что у тебя языкъ что ли отвалился что ты не можешь мнѣ отвѣтить. Ну сколько же приходится?
— За вычетомъ полученныхъ въ разное время кучеру приходится получить 236 руб. 40 коп., отвѣчаетъ Зотычъ и смотритъ на Анфису Ивановну какъ будто желая сказать: что, ловко?
— Такъ въ конторѣ денегъ нѣтъ?
— Нѣтъ.
— Ну хорошо, ступай! Я денегъ найду и тогда пришлю за тобой.
Ладно, думаетъ Зотычъ и уходитъ и водитъ какъ въ сѣняхъ кучеръ Абакумъ Трофимычъ, сидя на какомъ-то отрубкѣ и ущемивъ колѣнками какую-то ступу, преспокойно растираетъ себѣ табакъ и даже не взглянулъ на проходившаго мимо съ книгою подъ мышкой управляющаго.
Но въ большинствѣ случаевъ кучеръ безпрекословно закладывалъ лошадей и отправлялся съ барыней по указаннымъ направленіямъ. Абакумъ всегда усаживался на козлахъ какъ можно покойнѣе, кладъ свои локти на колѣна и почти вовсе не правилъ лошадьми, отъ чего очень часто случалось что проѣзжая околицы, тарантасъ задними колесами зацѣплялъ за вереи и выворачивалъ ихъ вонъ.
— Ты вовсе не смотришь куда ѣдешь! вскрикаетъ бывало Анфиса Ивановна.
— Какъ же я назадъ-то смотрѣть могу! возразить Абакумъ. — Чудное дѣло! Точно у меня глаза-то въ затылкѣ.
И начнетъ бывало свой носъ словно трубку набивать табакомъ. Очень часто табакъ этотъ вѣтромъ относило прямо въ глаза Анфисѣ Ивановнѣ и она говорила:
— Послушай, ты какъ-нибудь поосторожнѣй нюхай, это твой табакъ мнѣ прямо въ глаза летитъ!
— Это ничего! отвѣчаетъ кучеръ. — Табакъ даже нарочно въ глаза пускаютъ. Отъ этого зрѣніе прочищается.
Послѣ ужина Анфиса Ивановна поспѣшно отправлялась въ спальную, гдѣ Домна успѣла уже приготовитъ для барыни постель. Помолившись и перекрестивъ постель, дверь и окна, чтобы никто не влѣзъ, Анфиса Ивановна укладывалась и свернувшись въ клубочекъ засыпала, а съ нею вмѣстѣ засылала и вся усадьба. И тогда-то среда этой воцарившейся безмолвной тишины охватившей всю усадьбу, среди этой темной молчаливой ночи успѣвшей бережно окутать своимъ густымъ покрываломъ все окружающее, выходилъ изъ своей конуры страдавшій безсонницей ночной сторожъ Карпъ, шагалъ переваливаясь по разнымъ направленіямъ усадьбы и неустанно колотилъ своею колотушкой вплоть до самаго разсвѣта!..
Такъ поживала Анфиса Ивановна нѣсколько десятковъ лѣтъ, какъ вдругъ за мѣсяцъ до начала настоящей повѣсти, часовъ въ шесть вечера, подъѣхала къ дому Анфисы Ивановны телѣжка запряженная парою лошадей. Изъ телѣжки вышла въ какомъ-то рыженькомъ бурнусѣ съ небольшимъ сакъ-вояжемъ на рукѣ молодая свѣженькая дамочка. Вбѣжавъ на крыльцо, она весело спросила Потапыча: дома ли Анфиса Ивановна? и узнавъ что дома, вошла безъ церемоній въ залу и увидавъ въ залѣ старушку съ любопытствомъ смотрѣвшую въ окно на подъѣхавшую пару, сейчасъ догадалась что старушка эта Анфиса Ивановна. Пріѣхавшая поспѣшно подбѣжала къ ней и обнявъ старушку отрекомендовалась что она ея племянница Мелитина Петровна Скрябина и принялась напоминать ей o себѣ. Мелитина Петровна передала что она дочь ея покойнаго брата Петра Ивановича, которую она, Анфиса Ивановна, разъ только видѣла и то тогда когда Мелитина Петровна была еще груднымъ ребенкомъ. Что годъ тому назадъ она вышла замужъ за штабсъ-капитана Скрябина, который служилъ при взятіи Ташкента подъ начальствомъ генерала Черняева, нынѣ отправился въ Сербію добровольцемъ, посовѣтовавъ ей на время войны ѣхать къ тетушкѣ Анфисѣ Ивановнѣ, что она и исполнила. Затѣмъ Мелитина Петровна разказала что въ вагонѣ встрѣтилась она съ Асклипіодотомъ Психологовымъ, доѣхала съ нимъ отъ желѣзной дороги до села Рычей, а затѣмъ попросила уплатить ямщику два рубля, такъ какъ выходя изъ вагона она потеряла свой портъ-моне. Анфиса Ивановна уплатила деньги и приказала подать чаю. Мелитина Петровна вышла на балконъ, пришла въ восхищеніе отъ клумбы розановъ, воткнула въ косу одинъ цвѣтокъ, жадно вдыхала ароматичный воздухъ и объявила что лѣтомъ только и можно жить въ деревнѣ, причемъ кстати обругала петербургскій климатъ. За чаемъ, который пили тоже за балконѣ, Мелитина Петровна разказала что всю дорогу, начиная отъ Москвы и до послѣдней станціи желѣзной дороги, она только и говорила съ Асклипіодотомъ Психологовымъ что объ ней и потому она теперь какъ будто знакома съ ней уже нѣсколько лѣтъ; знаетъ ея привычки, образъ жизни и употребитъ все стараніе чтобы быть ей пріятною и заслужить ея расположеніе. Говоря все эти Мелитина Петровна намазывала на хлѣбъ масло, подкладывала въ чашку сахаръ, попросила Дарью Ѳедоровау наливать ей чай покрѣпче и держала себя такъ какъ будто и въ самомъ дѣлѣ нѣсколько лѣтъ знакома уже съ Анфисой Ивановной. Послѣ чая, узнавъ что за рѣкѣ есть удобное мѣсто для купанья, завязала въ узелокъ полотенце, мыло, мочалку и, попросивъ указать ей мѣсто, отправилась купаться. Ужинала Мелитина Петровна съ аппетитомъ, хвалила кушанья, а отъ варенца подававшагося вмѣсто пирожнаго пришла въ восторгъ и объявила что за такой варенецъ надо заплатить въ Петербургѣ никакъ не менѣе трехъ рублей.
Уложивъ Мелитину Петровну спать, Анфиса Ивановна собрала въ свою спальную и Дарью Ѳедоровну, и Домну и вмѣстѣ съ ними начала припоминать подробности посѣщенія брата Петра Ивановича.
— Вотъ я не припомню хорошенько, говорила Анфиса Ивановна, — былъ-ли въ то время братъ Петръ Иванычъ женатымъ или вдовцомъ.
— Кажись вдовцомъ! прошептала Дарья Ѳедоровна.
