Феликс Светов - Легенда о великом старце

- Благодарю вас, Родион Яковлевич, - сказал Слава, - очень исчерпывающе.

Официант взял деньги, длинно усмехнулся и пошел, шаркая ногами, по залу. Слава проводил его глазами.

- Подождите, - никак не мог успокоиться Новиков. - Откуда вы взяли такого Старца? Да и потом... он искренен, что ли, перед собой лукавит или нет?

- Не знаю, - сказал Слава. - Вы сами, внутренне, быть может, не отдавая себе в том отчета, принимаете его логику. Она вас устраивает. Таких, как вы. А смелости дойти в этой логике до конца, до абсурда, у вас нет. Спасаетесь - и нет вам до других дела.

- Да оставьте меня-то в покое! - вскричал Новиков. - Какое у вас право строить такого рода обобщения и возводить поклеп на реальных людей, на Церковь? Да, были, есть корыстники и мерзавцы, да, страшную историю пережила Церковь за эти полвека и мучениками за веру просияла. Да хоть сегодняшнее ее бытие вас же и опровергает, ваш собственный путь из пустоты и безбожия, разрыв с родителями, привычной жизнью... Проврался ваш Старец, жива Церковь, а он обещал, что и Имени Христа не будут здесь знать? Не успели спародировать, а легенда уже устарела.

- Может быть, - тихо сказал Слава, он, видно, устал. - Дай Бог, чтоб устарела. У меня тут нет никакого честолюбия. Тем более, верно, плагиат. Дай Бог. И наверно, не одни только корыстники и мерзавцы. А что Имя Бога забудут на этой земле - не Старец говорил, а Сталин. Но ведь Старец был на самом деле? И не просто один из многих - Великий Святитель, Патриарх. А иначе Церковь сегодня была бы другой.

- Но как вы осмеливаетесь разъять живое Тело Церкви - мученики, выходит, одна Церковь, а видимая, грешная, молящаяся сегодня в своих храмах - другая? Да почему - откуда?

- Не знаю, - упрямо сказал Слава, - так я это увидел. А "ваши радости - наши радости" - вам недостаточно? Разве не распинают Христа те, кто вступает в контакт с режимом, распинающим мучеников за веру, провозглашающих, что само Имя Бога на этой земле не будет произнесено? Если для вас это примитив, я ничего не могу прибавить.

Новиков молчал.

- Ну и чем вы закончили свою легенду? - спросил он вдруг. - Его расстреляли там, на Лубянке?

- Нет, - сказал Слава и тихо улыбнулся. - Я, как вы говорите, только пародист, если не плагиатор. Старец у меня, пока говорит, не смотрит на "собеседника". Он ведь больше с собой разговаривает. А когда кончил, внезапно увидел. Перед ним, на скамье в боксе, под двухсотсве-чевой лампой сидит зек в только что выданной ему из прожарки одежде без пуговиц, с черными штампами внутренней тюрьмы. И Лицо Его залито слезами. Тогда Старец опоминается. Он еще минуту вглядывается в тихое, невыразимо-прекрасное, страдающее Лицо, подходит к двери и стучит в нее посохом. Дверь тут же открывается, входит вертухай с мертвым лицом, без глаз. Старец вынимает из рукава рясы заготовленный заранее пропуск и говорит зеку: "Уходи. Уходи немедленно, потому что еще минута, и я упаду к Твоим ногам". И зек уходит вместе с вертухаем.

- А Старец? - спросил Новиков, как в подлиннике.

- Не знаю, - сказал Слава. - Я вам говорил, что и моего азарта не хватит на то, чтоб судить его.

- Несчастный, - вздохнул Новиков, - как же вы к причастию ходите после этого?

- He знаю, для кого это большая трагедия, - ответил Слава, - для меня, который ее знает, или для вас, не желающего ничего слышать о ней.