Что у нее сестра урод!
В ту ночь, когда их изгнали, Гурия с высокой температурой в дол
гом пешем пути не раз теряла сознание, потом... перестала расти! Врач из беженцев объяснил: шок. Атрофия клеток роста.
Сказала, что живет не здесь - назвала близкий городок: видимся, когда приезжает.
- Почему не пригласишь жить у нас?
- Я предлагала. - Врет! - Но она отказалась, не хочет нас стеснять.
Нора говорила правду, но не всю: боялась за Алю.
- Считай, - ответила тогда сестра, - что я добрый дух твоего домашнего очага. Кстати, я же старше тебя, - улыбнулась, - на целых двадцать минут, и в маминой утробе питала тебя - все соки шли к тебе через меня (вот и объяснение атрофии: Нора росла в утробе, активно беря у Гурии, а Гурия была пассивна, ибо все получала первой от мамы).
А еще прежде:
- Ты могла быть мной, - сказала ей Нора.
- А кто - мной? Ты?
- Я бы этого не вынесла, - призналась. И тут же: - Я тебя не обидела?
Будто не услышала:
- Не выносишь нынешнего своего состояния?
- Живу в постоянном страхе за вас...
Однажды повела дочь к ней, зачем-то внушала, что идут к родной тете.
- А еще знаешь кто она? - чтобы, увидев карлицу, дочь не испугалась. - Подруга наших гномов. - Решила, что если Аля ее примет - пригласит домой.
Как только Аля увидела Гурию, в глазах появился страх, ни на шаг не отходила от мамы, потрясена и боится.
- Ты гном? - спросила у тети, и та, не поняв (забыла, что говорила Норе), пожала плечами.
Когда пришли домой, Аля стала изображать тетю, передразнивая ее манеры, горбилась, ходила, как та, вперевалку, изгоняет из себя страх!
- А если бы я тебя дразнила? - Не знает жалости!
- И дразни! - Потом напомнила маме, что та ей сказала неправду.
Мустафа больше не видел Гурию. И ни о чем не спрашивал, - ждал, что Нора сама скажет.
И шло, как прежде, будто ее не было.
Изумление, да-да, именно изумление было в голосе Норы, когда, напуская на себя печаль, однажды обжегшись, перестал ей верить? сообщила, что сестра умерла.
- Как? Когда?! - Мустафа был потрясен.
- Уже похоронили.
- Почему я узнаю теперь?
Промолчала. Снова врет? Чтобы вторично убить живую!
- Это правда, - тихо добавила.
Норе позвонили:
- Вы ее родственница?
- Да, а что случилось?
- Приезжайте в больницу.
Дальше - словно не с ней: морг, прощанье в театре... Не сказала, что сестра. Какая же сестра, если рядом с нею никогда не видели?
Собралось столько народу и такие светила, Нора была ошарашена, раздавлена - всю жизнь жалела сестру... Неужели завидует?
Никогда не верила и всерьез не принимала ее рассказы о себе, чего не придумаешь обделенной? Бредни!
-... Знаешь, у меня обнаружился талант. - И смеется.
- Какой?
- Экстрасенса. - Норе было неловко, что та играет в модную игру, потом стала ее жалеть. - Хочешь, на тебе продемонстрирую? Вот мои руки... - Нора перебила ее:
- Не надо.
Та сразу сникла: - При неверии эффекта не будет. Надо довериться, тогда поможет.
- Слава Богу, я здорова.
- Я уже многим помогла.
- Да? Она не должна чувствовать, что я ее жалею.
Гурия усмехнулась: твои мысли - у тебя на лице.
- Думаешь, сочиняю? - Пусть утешится. - И не спросишь, кому?
- Кому же?
- Скажу - снова не поверишь.
- Нет, говори.
- Смоктуновскому! "Вы клад!" - сказал он мне.
О моя бедная сестричка! - Еще кому?
- Джигарханяну.
Телевизор много смотрит. - И он?..
- А, ну да, поняла - вражда и так далее... Он далек от таких глупостей. Пошутил однажды: играл, дескать, итальянца, еврея, турка, даже армянина, - вот и весь его ответ! А сейчас я работаю с Магомаевым.
- Муслимом? - невольно вырвалось.
- А есть еще какой знаменитый?..
(Были на похоронах). Услыхала вдруг:
- Не явился даже!
О ком они?
Однажды пришла Нора к сестре, а та - в слезах.
- Что с тобой? - Долго увиливала, потом сказала, что с любимым человеком поссорилась.
- Кто он?
- Неважно... - и, глянув на Нору, вздохнула: - Не веришь, что и меня полюбить могут! И даже стреляться!
- Как в романах?
- Да, в романах, которые читаю, придумывая всякие небылицы... Ты ведь так думаешь!
- Ну что ты!
- А мне действительно тоскливо!
- Расскажи о нем.
- Что толку, если решишь, что сочиняю.
- А хоть и сочиняешь! - И что-то банальное сказала, было ощущение неловкости, про выбор способа жить.
И на поминках разговор о том неведомом.
- Ну да, испугался придти!
- Чего ему бояться? И той, от которой ушел, тоже нет в живых, губитель какой-то!
- А у публики успех.
- Был!
И не спросишь: о ком? всем известно, а ей, родной сестре, нет.
- Да, была такая... - с паузой - некрасивая (не скажешь на поминках уродливая), - тут же перебили:
- К ней некрасивая не подходит, лучше - миниатюрная.
- И столькие вокруг вились... Надо же - отбить его!
- Дар у нее был.
- Внушения? Или приворожила?
- Умом - может.
- На уме мужика долго не удержишь, нужно что-то еще... - и рукой движение, означающее, очевидно, это что-то.
- Некая витальность!
- Любовь - тайна.
- Тут случай особый: такого красавца скрутила.
- А не явился!
Так и не узнала Нора, кто?
С тех пор... казалось бы, облегчение после смерти сестры, - нет: катилось, катилось - скатилось на мелочи, - трещина в их с Мустафой любви, и чуть что - война, а повод - любой пустяк.
- Где моя ручка?! - кричит Мустафа. - Она лежала здесь и ее нет!
- А ты поищи - найдешь.
- Я все перерыл - взяла ты! Если завтра... - такой гнев, что инфаркт вот-вот сразит.
- Не дури, завтра найдешь. - И положит ручку на место (приглянулась Норе, - не царапает, тонкая паста).
Выдуманное чувство сковывает бесполезностью, не давая ясно обозначить реальность отношений, некая помеха, соломинка в глазу, - смыть слезой.
Прежде Нора часто пела, лицо светилось, и стоило Мустафе нахмуриться обнимала его, повиснет на нем и целует, пока хандра не покинет, и в семье воцарялся мир, нарушаемый разве что тем, что Аля не так выполнила домашнее задание, ужасный почерк, иероглифы какие-то.
"Может, - поправляет ее Мустафа, - каракули?"
Рассерженная, рвет страницу и заставляет дочь - всю себя вложить в нее, избыть свое несостоявшееся - написать заново и, если не удается добиться идеального письма, сама аккуратно переписывает вырванную страницу, - и упрямая (может, упорная?) Аля, постигая иероглифы своей натуры, укатила с Гунном в Чин, китайские пределы.
Боязнь за Мустафу? И в каждой, которая приглянулась, угроза ее
крепости? Ну да: в твоем вкусе круглолицая блондинка или плосконосая пустышка-глупышка.
- А выбрал тебя!
- Вот именно!
- Искал в краях морозных землячку, - поясняет, подыгрывая, - хоть и смешанных ты кровей (напомнит о полу-полу - что и это не спасло от изгнания), привык к нашей речи, которую ты забыла, к нашей еде, а ты готовишь отменно, - и тут ей становится жарко, ибо редки добрые слова. Потом нежданное: нигде есть не может, непременно отравится, Ты убедила меня! - как не дома съест, срабатывает какой-то фермент, наступает нечто вроде отравления.
Всего-то в ее арсенале четыре типа еды, не считая салатов всяких или плова с орехами: пюре, пироги, котлеты куриные, а порой искусно смешает свинину и говядину, выдав за любимые Мустафой бараньи котлетки. И легкие супы - овощные и гречневый.
Подслушала Нора, как бабушка Мустафы однажды ее хвалила: "Хорошая жена попалась, - соседке говорит. - Из одной курицы две делает!"
"Как так?" - удивилась.
"Курица, что купила, и в точности ее повторяющая".
Та сообразила: "Фаршированная?!"
Сумела Нора убедить, признайся! что женщин прельщает в нем его чин (?), пусть не возомнит, что красавец-мужчина, загонят как лошадь и быстро сведут в могилу.
А если он на кого с интересом взглянет или кому, как ей кажется, может прийтись по душе, - не медля ни миг выставит напоказ, и не грубо, а с изяществом, виртуозно, с едкой иронией, изъяны соперницы, а та понятия не имеет, что зачислена в разлучницы.
И Мустафа поразится, как точны и убийственны наблюдения Норы: и голос у той манерный, и тело кривое, неуклюжа, не те глаза, черные полосы на шее - грязнуля, уши неестественно оттопырены, клипсы... что-то с клипсами, не вспомнит, - старый, как мир, маневр: охладить пыл влюбчивого мужа.
Он даже сделался... да, да, сделался импо! (разве нет? как в подростковую пору с соседкой: еще ничего не началось, уже невменяем, и не успел прикоснуться...).
Не до смеху: разучился управлять собой, и Нора, хоть чаще успева
ла вместе с ним, - раздражена, что не получила свое законное, но виду не подает, долго моется, чтоб успокоиться под горячим душем.
В кого ты? В отца? Нет, отец слыл, как говорила бабушка, однолюбом, к личному удовлетворению Мустафы. В деда? Три жены у него было, а у прадеда, как и повелевает вера, - четыре, о нем Мустафа только слышал, а портрет деда видел, так что идет у них по убывающей: четыре, три - отец не в счет, времена были строгие, - странно было б разговаривать с отцом (в какой такой таинственной реальности?):
