Аба повесил дубленку на вешалку и смахнул носовым платочком иней со своих тонких усиков-бланже.
- У нас уже, слава Богу, большие дети - пусть помогают. - Аба повернул коротко остриженную голову в сторону сына и сделал соответствующий жест рукой.
Менделе забеспокоился. Он уже знал, в чем будет заключаться его помощь. Надо будет вместе с мамой привести на санках сало и свинину, разложить все это на прилавке. Но это как раз полбеды. А вот стоять там почти целый день на виду у знакомых ему людей и товарищей на случай, если маме нужно будет куда-нибудь отойти, и слушать, как мать торгуется с покупателями, - это его здорово смущало. Ему было почему-то мучительно стыдно за маму и за себя.
- Кажется, вы еще не совсем замучили вашу бабушку? Это хорошо, ответил себе Аба. - Но, я вижу, у вас, мамеле, невысохшие слезы на глазах и конверт в руках. Что это может означать? Вы нам можете сказать?
Первой выскочила Голделе. Накопившееся ее любопытство внезапно прорвалось громким выкриком:
- Это ведь письмо от тети Фейги из Америки!
Этл молниеносно выскочила из соседней комнаты, не успев даже привести себя в порядок и надеть домашние туфли. Ее несколько тучное тело безжизненно свалилось на ближайший стул так, что тот чуть не упал вместе с ней, но вовремя был удержан рукой Абы. Она прижимала правую руку к сердцу, как бы боясь, чтобы оно не выскочило из груди и, задыхаясь, попросила:
- Мама, мамочка! Нет, нет лучше пусть Аба. Аба читай! Ну, возьми же письмо! Пожалуйста, быстрее!
Менделе смотрел на маму испуганными глазами.
- Мама, пожалуйста, не волнуйся! Бабушка сказала, что она потому плачет, что у нее сегодня очень счастливый день!
Когда Аба взял в руки письмо, на стол вывалилась фотография и все бросились ее рассматривать. В глазах у Голделе сверкнула искорка девичьей зависти, когда она увидела стройную, красивую женщину в легкой белой кофточке и короткой юбке. Ее глаза и свободная непринужденная улыбка говорили о счастливой жизни. Рядом с ней спокойный и уверенный Залман, а между ними девочка лет шести в светлом длинном, расклешенном внизу платьице, и с широким бантом на голове. Тетя Фейга понравилась Голделе, и она подумала, что бабушка, пожалуй, была права, когда говорила о первенстве в Бердичевской губернии.
Это была первая весточка из Америки. Письма из-за океана шли месяцами и нередко пропадали. Восемь лет прошло с тех пор, как Фейга с Залманом уехали в Америку. И только сейчас пришло от них письмо.
Аба читал, женщины тихо всхлипывали. Люсеньку разморило теплом от печки, и она незаметно для окружающих уснула на диване в обнимку со своей куклой. Менделе и Голда старались не пропустить ни одного слова о далекой, загадочной для них стране, Америке. Чем больше они слушали рассказ о том, как живет тетя Фейга с мужем и дочкой в Чикаго, тем больше они удивлялись слезам мамы и бабушки. Казалось, только радоваться надо. Но не знали дети о том, сколько горя и страха им пришлось пережить в те дни, когда молодые, Залман и Фейга, после свадьбы уезжали в Америку.
Аба продолжал читать письмо, в котором Фейге писала о том, что в начале им было трудновато, а теперь у них уже собственная прачечная, работают они много, но зато живут хорошо. У них замечательная дочь и зовут ее Биатрис.
- Не дожил Беня, так и умер, не узнав ничего о Фейгеле, - сказала сквозь слезы Песя и добавила: - И дети уехали сразу и ничего не знают, что сделал для них отец. Был бы Бенцион жив и здоров, я бы тоже ничего не узнала. Он бы не стал мне все это рассказывать. Но когда он лежал в больнице, мне удалось все выпытать у него.
"За нас Вы не беспокойтесь. Мы живем хорошо, у нас собственный автомобиль", - прозвучали слова из письма.
- Ух ты! - не сдержался Менделе и стал нетерпеливо дергать папу за рукав. - А какой? Форд? Да?
Не обращая на это внимания, папа приблизил письмо почти к самой лампе и читал все дальше и дальше о просторном и светлом доме, который освещается электричеством, и о том, что электрические лампочки висят даже на улице, поэтому вечером там светло, как днем.
- Это же сколько нужно керосина и лампочек, чтобы освещать все улицы? удивилась Голделе.
Что и говорить, взрослые тоже толком не понимали, что означает это трудно выговариваемое слово "электричество". А Голделе это волновало не просто так.
Ее постоянной обязанностью было покупать керосин. Его привозили в железных бочках и продавали прямо на улице. Очередь выстраивалась задолго до этого. Зимой, в морозные дни, Голделе приходила домой совершенно окоченевшая.
- Бедненькая ты моя труженица! - пожалел ее отец и добавил. - Скоро тебе не нужно будет стоять в очереди за керосином. Ты, наверное, видела, сколько проводов привезли к плотине, где строят электростанцию. Вот протянут провода в каждый дом, и тогда вместо керосиновой лампы будет и у нас электрическая.
- Папочка, а это правда, что эти провода золотые? Я слышала, как один дядя об этом говорил.
- Глупенькая, он, наверное, пошутил. Не золотые, а медные - металл такой, похожий на золото.
Многое в письме было необычным и будоражило воображение местечкового человека. Но кое-что и удивляло.
Аба читал письмо с большим интересом. Но, вместе с тем, не мог понять одного. Америка в эти дни переживала острый кризис, массовое банкротство, поход безработных на Вашингтон. А это не могло не отразиться на жизни их родственников. Но об этом, как ни странно, ни слова. Менделе облокотился о стол, поддерживая обеими руками голову. Он не видел и не слышал ничего. Не смотрел он ни на письмо, ни на папу, который его читал. Казалось, он и не знает, о чем речь. Его взгляд протянулся в мечту, совершенно фантастическую. А мечта рисовала вот что.
Ясное солнечное утро. Менделе надевает черные сапоги, черную кожаную куртку, черные перчатки с длинными отворотами и черный шлем. На него с удивлением смотрят Голделе и Люсенька. Но это его нисколько не смущает. Уверенным шагом он спускается с крыльца своего дома и направляется прямо к черному, блестящему автомобилю с двумя круглыми фарами впереди и с красивой надписью на английском языке на радиаторе. Тот самый автомобиль, который они видели с Монькой Айзенбергом на прошлой неделе, на площади у райисполкома, и который был в их жизни первым - настоящим, а не нарисованным. Менделе решительным движением открывает дверцу, достает корбу-рычаг, вставляет в отверстие под радиатором и, напрягшись что есть силы, делает резкое движение. Мотор завелся, повалил дымок из выхлопной трубы, и Менделе победоносным шагом направляется к кузову, садится в машину, кладет руки в черных перчатках на руль, нажимает на рычаг газа и трогает с места. Сестры радостно машут ему вслед руками и что-то кричат вдогонку. Он понимает, что они просят его покатать их. Но это опасно - он не может это сделать, пока не научится как следует водить. Машина мчится вдоль длинной прямой улицы по направлению к школе. По улице пешком идут ученики. Они торопятся к началу занятий. Услышав гул мотора, они останавливаются в изумлении, а потом, опомнившись, кричат: "Смотрите, смотрите! Это же Менделе водит машину!" А вот и Монька идет с большой сумкой на спине. "Хоть опасно, но, пожалуй, возьму его с собой", - думает Менделе и важно выпрямляется на своем сидении. Менделе всегда было обидно, что он по сравнению с Монькой меньше знает. У Моньки дома много книжек. Папа у него аптекарь. Он привозит их, когда едет в город за лекарствами. А теперь Монька сидит рядом с ним и Менделе ему объясняет, как нужно управлять машиной...
- Сынок, ты уроки сделал? - Менделе даже сразу не мог сообразить, откуда и зачем раздается этот нелепый вопрос. Родители очень редко интересовались его школьными делами - они всегда были заняты. - Ты не забыл, что вам с Голделе завтра нужно будет мне помочь?
Это мама нарушила полет фантазии сына. "Все-таки завтра зарежут Пятачка", - с досадой подумал Менделе.
И чего, собственно, ему так жалко его? Почему ему не бывает жалко курицы, когда он приносит ее к резнику? Менделе совершенно спокойно смотрит, как резник притягивает хохолок к крыльям трепыхающейся курицы так, что птица закатывает глаза, выскубывает перья на шее, не торопясь, вытаскивает бритву из нагрудного кармана, шепотом читает молитву, ловким движением перерезает горло и сливает кровь в рядом стоящую бочку с перьями. Его даже не беспокоит то, что брошенная на землю курица еще долго бьется в агонии.
Как поступают с поросенком, он уже знает - как в прошлом году. Сначала не кормят целый день, и он страшно кричит, когда к нему приходят. Потом вдруг замолкает. Это самое страшное - ему насыпали муки в корыто. А она для него очень вкусная. Он хватает ее с жадностью и забивает себе рот и, конечно, кричать не может. И тут мужики... Нет, он ни за что не останется дома!
- Пусть идет спать, уже поздно. Завтра утром сделает уроки, - папа прервал его мрачные мысли и заступился за него.
Мужики обещали прийти после обеда. А до этого нужно было все приготовить и справиться с обычными домашними делами.
