Ознакомительная версия.
Наша же задача - монтировщиков - заключается в том, чтоб обставить сцену подобием реальных предметов или, наоборот, усилить впечатление сказочной чудесности действа. Без декораций активным и пассивным участникам представления добиться экстаза было б намного трудней...
Спектакль окончен, зрительный зал опустел, актеры, трясясь в автобусе, наслаждаются легкостью и недолгой свободой, а мы очищаем сцену, таскаем на склад фанерные стены домов, бутафорный рояль, сухие березки с листочками из зеленой бумаги... Завтра будет другой спектакль, будут новые декорации, и актеры на два с половиной часа превратятся в других людей, но цель у них будет все та же... И так практически каждый день.
Сделав свое дело, мы сидим в одной из гримерок за накрытым столом. К нам временно, до возвращения дядь Гены из первого рейса, присоединились костюмерши. Они самые симпатичные и свойские девчонки из цеховых. Толстую Ксюху звать, конечно, не стали.
У костюмерш все еще обида на директора.
- Раздул из-за какого-то пятнышка прям катастрофу, - жалуется Валя, аккуратно, по-женски разрезая на ломтики трехсотграммовый кусок "Чайной". - С испугу размазала на весь подол... вот домой взяла, дома уж прокипячу как следует, выведу.
- Да-а, Виктор бывает крут, - согласился Вадим тоном старого солдата. Тоже вот как-то...
Димон перебивает:
- Давайте по первой, а потом расскажешь.
В граненых стаканах граммов по пятьдесят. На бумажной афише разложен скромненький закусон. Колбаса вот, сырок плавленый, накрошенный мелко-мелко, естественно, хлеб и несколько помидорных долек.
- За все доброе!
Чокаемся. Торопливо заглатываем цыганку. Костюмерши до конца не допили, оставили.
- У-ух!
- Так, закусываем экономно, - предупреждает Вадим.
Молча, напряженно жуем, глядя в стол.
- Ой! - вскочила вдруг Оля. - У меня ж бутерброды есть! - Лезет в сумку и вынимает пакетик с потными, задохнувшимися бутербродами - батон и ветчина.
- Неплохо живется, Оль, - усмехнулся Леха, - про ветчинку забываешь! Со мной лично такого не было...
- Да все из-за скандала этого, - оправдывается она. - Весь спектакль с Валькой дрожали...
- Ну, бросьте, - морщится Вадим, - забудьте. Давайте расслабимся.
После второй костюмерши начинают ерзать на стульях - по графику вот-вот должен вернуться дядь Гена. Жалко, конечно, с девушками пить как-то уютней.
- Оставайтесь, девчата. Посидим, пообщаемся, - уговаривает Вадим в меру своего словарного запаса. - Водки у нас хватает. А? Девчат?..
- Да уж ведь вроде посидели, пообщались, - невесело отвечает Валя, и я слышу в ее голосе разочарование, спрятанную досаду, что действительно с нами каши не сваришь, нажремся просто в итоге, попадаем, ей же ехать сейчас на край города, к новым девятиэтажкам, где ждет ее в тесной квартирке ежедневный муж, капризный, не засыпающий без мамы ребенок.
- Нужна постепенность, Валь, - начинаю я объяснять и как бы невзначай кладу руку на спинку ее стула.
- В каком смысле?
- Ну, в смысле общения в первую очередь. - Взглянул на нее, она на меня, и ее глаза на миг блеснули интересом. - Понимаешь, Валь, нельзя все делать с наскока, нельзя торопиться. - Дотронулся до ее мягкого, теплого плеча, а потом стиснул его, как бы удерживая не вставать. - В наше время, когда всё кувырком, черт знает что, нужно вот так вот спокойно...
С улицы: "Би, би! Би-и!". Сука, вот всегда в самый такой момент! Что ж у этого "ПАЗа" колесо нигде не спустило, свечи не намокли?!
Костюмерши натягивают одна пальто, другая пуховик, хватают сумки, пакеты. Мы забыты, начало моего умного размышления растоптано. Оля и Валя несутся к выходу. И попрощаться не соизволили.
- Девчонки, на посошок! - пытается задержать их Димон, размахивая полупустой бутылкой.
Леха злобно шипит:
- На хрена! Пускай катятся, стервы!
- Вздрогнем, парни! - вздыхает Вадим.
Сталкиваем стаканы, пьем без тоста.
Вскоре, конечно, приковыляла сторожиха-вахтерша. Как большинство людей на подобных должностях, ворчливая, тупая, вечно всем недовольная.
- Чего это? - начинает скрипеть. - Здесь не место вам... не распивочная... Мне запирать надо... накурили-то... Опять что пропадет, а все на меня... Ну, собирайтесь давайте...
Спорить бесполезно. Берем бутылки, остатки закуси. Выходим. Старуха осматривает гримерку, встряхивает пепельницу, проверяя, затушены ли окурки. Потом гасит свет, закрывает дверь на ключ.
- Айда к Петрачене, - предложил Вадим.
- Куда ж еще? У него уютно...
Как декоратор Серега Петраченко незаменим. Где еще найти такого безропотного исполнителя чужих идей? Художник-оформитель создал эскиз, получил согласие режиссера и принес свое творение Петрачене. Так, мол, и так, здесь синим, здесь розовым. Столько-то в длину, столько-то в ширину. И попробуй накрасить не так, посадить цветочек на фанеру на десять сантиметров в сторону или чуть изменить цвет. Скандал, истерика! Глумление над творчеством! Все испортил! Бедняга оформитель впадает в депрессию.
Но к Петрачене никаких претензий, он все сделает тика в тику. Зато уж извините: пьет-с. Он единственный мне знакомый хронический алкоголик. Он в прямом смысле не просыхает. Для него водка, как для меня, например, сигареты; каждые полчаса - стопочка, глоток водички, и можно работать дальше.
Пить он стал, как часто повторяет, от несвободы, обиды, зависти. "Ведь я же, мля, такой же художник. Одно с ним училище кончил, а вот, это самое, какая разница... - Так примерно, исключая, правда, основной поток междометий, жалуется Петраченко.- У меня будто идей нету. Да, хе-хе, мля, полны загашники! А вот... Потому и заливаю пузырь, м-м, за пузырем. Свое заливаю!"
Он днюет и ночует в своей мастерской. Квартиру, доставшуюся ему после смерти родителей, Петрачена оставил последней жене и сынишке. А вообще-то у него пятеро детей от трех разных жен; всем им нужны алименты, вот и приходится ему вкалывать для театра и, по возможности, халтурить на стороне.
- Здорово, Серега. А вот и мы! Не прогонишь?
- Добро, гм, это самое, добро пожаловать.
Ввалились гурьбой, без церемоний окружили стол, наводим на нем порядок, освобождая от мусора. Целлофановые мешочки, пустые консервные банки сгружаем в расписное ведерко из какой-то списанной сказки.
- Сейчас, Серега, накатим!
- Гм, гм, эт дело, как говорится, святое...
На первый взгляд декораторский цех - классическая мастерская художника. Неизбежный деловой беспорядок, тубы с краской, холсты, обрезки багета, масса всяческих штучек, какие обычно скапливаются у художников, начиная от морских раковин и вазочек с отколотыми краями и кончая деталями автомобиля, кусками бетона. А приглядишься, становится ясно, что обитатель мастерской не хозяин здесь, а раб, подневольный ремесленник. На обрывках ватмана с эскизами печати, удостоверяющие, что эскиз одобрен начальством, и еще - на всем, на мебели, вазочках, на рамах картин, укромно посаженные, но все же бросающиеся в глаза белые трехзначные цифры - мертвые знаки инвентаризации.
- Слыхал, хотят новую сказку ставить, - произносит Вадим не спеша. - Там декорации, говорят, шизануться можно. Терем трехэтажный, потом лес, потом еще царские хоромы. Запаримся устанавливать.
Ему вторит Андрюня:
- Каждый вечер разные спектакли, и во всех хрен знает чего понаделано. В мире уже давно: стул, стол, скамейка там, и - хорош.
- Хе, мля, ты не скажи, - усмехается Петраченко. - Декорации, эт самое... они зрелищности прибавляют.
- Вот все к зрелищности и привыкли, - подаю голос, - а просто на актеров смотреть уже скучно.
- Ну, детям-то надо, гм, чтоб красиво было, эт самое, ярко.
- Да нет, понятно, конечно, - тушит возникающий спор Вадим. - Наливай, что ли, Димон, помаленьку.
Разговоры, как обычно, о театре. Так или иначе, а мы с ним крепко связаны. Каждый, в принципе, не прочь бы уйти, не прочь найти другое место, но театр держит, вращивает людей в себя, опутывает, словно сеть; даже уволившиеся, выгнанные за пьянку, от монтировщиков и столяров до актеров, частенько приходят, сидят в брехаловке, расспрашивают, как и что, и уходят нехотя, через силу, борясь с желанием подняться к Виктору Альбертовичу в кабинет, пасть на колени и умолять, чтоб принял обратно.
- Как, гм, гм, Лариса-то Волкова сегодня сыграла, не знаете? - осторожно, с виноватой улыбкой спрашивает Петраченко.
- Да хрен знает, - ляпает в ответ простодушный Андрюня, - мы не смотрели. Хотя, хе-хе, девчонка клевая!..
Декоратор досадливо покряхтывает.
Как-то быстро и незаметно кончилась цыганка, уже допит и почти весь энзэ декоратора. Осталось буквально по паре глотков.
Расходиться по домам поздно, сил нет. Все мы уже на грани отруба, даже Петрачена размяк. Весь скопившийся в нем за день алкоголь долбанул в голову. Но перед тем, как погрузиться в похмельный сон, я точно знаю, он выдаст свою коронную речь. Речь об актерской профессии, о тех, кто обманул его, сперва очаровав и тут же растерев в прах это очарование. Он ее в конце каждой пьянки выдает, эту речь, словно финальный, полный горя и обиды монолог в какой-нибудь пьесе.
Ознакомительная версия.
