Дневная жара спадала. Близился вечер. От желтого солнца тянулись
длинные тени. Как всегда, по прохладе бычки начинали кормиться истово,
жадно, словно стараясь наверстать упущенное во дню.
Легкий земной ветер шелестел маковками дубов и берез на опушке. Ветер небесный гнал и гнал полегоньку несчетные стада далеких, белью
сияющих облаков. Над приречным зеленым займищем, над лугами летнее
небо лежало так просторно, что лишь малую часть его охватывал взгляд и
бродил там от близкой лазури, голубизны к далекой, за лесом клубящейся
сини.
Покойно клонились к вечеру земля и небо, баюкая людскую душу миром
и тишиной.
В который раз уже Николай, усмехаясь, думал, что больничные мечты его
нежданно-негаданно стали явью. Хоть и работать пришлось - куда ж без
работы? - но никто не шумит и пьянки нет, а с ней - ругни. Текут дела, дни
бегут. Вот он - август. Месяц-другой - и работе конец. И о дне завтрашнем
можно думать спокойно, прикидывая так и эдак. Сенцо есть, дробленка и
жмых. Можно телят купить осенью, поездив по хуторам. И поставить в зиму
на своем базу. Но уже та скотина будет своей. Коли приходит новая жизнь,
чего бояться ее. Может, она и лучше будет, чем колхозная. Там ведь сроду
хозяина нет и товар плачет.
Поздно вечером, когда уже остывали высокие розовые облака, вернулся
Артур. Волчок прежде хозяина услышал мягкий топот копыт, насторожился,
на Николая глянул.
- Чего? - спросил Николай.
Волчок взвизгнул от нетерпенья, подаваясь навстречу Артуру, но прося
дозволенья.
- Беги встревай, - разрешил Николай, - и ворочайся сюда. Будем
ставить скотину на баз.
Волчок унёсся стремглав к молодому хозяину. Тот был уже близко,
сворачивая к жилью.
У землянки Артур быстро спешился, снял мешки с харчами и, поглядев
в густеющую тьму, туда, где был Николай, отвязал от седельной луки
дерматиновый школьный ранец. Его он унес и схоронил с глухой стороны
землянки, под камышовой крышей. А уж потом поскакал к деду, гнавшему
быков на ночлег.
Скотину заперли на ночь. Поставили чайник. И только здесь, в неверном
свете печного огня, Николай углядел, что за плечами внука новое оружие.
- Это что? - спросил он.
- Мелкашка. Сгодится, - сказал Артур, снимая винтовку. - Нас ведь
двое, а ружье - одно. Пусть только сунутся. Я им покажу... Я им устрою,
грозил он, жалея, что нельзя похвалиться привезенным в дерматиновой
сумке. Лучше утаить до поры.
Зато содержимое харчевых мешков он выложил без утайки. Николай
привозил из дома хлеб, крупу, старое сало да огородную зелень. Артур
свежесбитое масло, сметану, пирожки да пышки - словом, тещины гостинцы.
- Не зря тебя кормят... - посмеивался Николай. - На Покров быков
сдадим да засватаем.
- Меня "явочка" ждет, дорогуша... Сил набирается, - отнекивался
Артур.
- А то гляди... Прадед твой, мой отец... его быки женили. Пора пришла,
девка по нраву есть, а свадьбу играть не на что. Нет денег. И тут пропадает
пара быков. После уборки. Какая беда... туда-сюда кинулись, искали-искали. Нет быков, свели. А к Никольской ярмарке вдруг объявились. Да такие
рогали: откормленные, аж блестят. Оказывается, отец их угнал тайком через
Мартыновский лес, к Дону, в самую глухомань, от жнивья далеко. Там остров есть, просторный, с травой. На остров переправил, там и паслись. Корм
хороший, отъелись они; потом лист падал, зажирели. На ярмарку их пригнали, в станицу. Купец Чертихин из Москвы как увидал, аж затрясся. Двести
шестьдесят пять рублей сразу дал. Продали, себе купили худых быков, за сто
семьдесят рублей. Остальные деньги - на свадьбу. Вот тебе и быки... Женили. И тебя - тоже...
- "Явочка" меня ждет... - твердил Артур, посмеиваясь над добрым, но
непонятливым дедом. - Летать будем. В-ж-жить! - и на хутор. В-ж-жить!
и на станции. В-ж-жить! - и на краю света. Ты понял? - счастливо жмурился Артур. Он видел и чуял себя в седле, на дорогой сердцу "Яве".
Рев и скорость!
А когда, отужинав, ушел он в шалаш и уснул, то во сне видел то же,
что наяву: алый мотоцикл, летящий теперь уже по иным, небесным, дорогам.
Провожал его раскатистый громовой грохот; звездная пыль отлетала прочь.
Сердце обмирало не от испуга - от счастья.
Грохот и разбудил его посреди сладкого ночного сна. Что случилось, он
понял не вдруг. Но грохнул другой выстрел. И пришло пониманье.
Выбежав из шалаша и не забыв про мелкашку, он крикнул в темноту:
- Дед! Ты где?
- Здесь я... - ответил Николай, невидимый во тьме.
Артур припал на колено, вглядываясь в брезжущую темь августовской
ночи, и в тишине услышал голос уходящего автомобильного мотора.
- Уезжают, дед?! - громко спросил он.
- Вроде...
Тогда Артур кинулся по белеющей во тьме дороге. Пробежав десяток
метров, он поднял винтовку и выстрелил в уходящий звук, тут же вспомнив, что коробка с патронами в шалаше.
- Куда побег?! - окликнул его дед. - Догонять, что ль?
Артур вернулся и не сразу углядел Николая. Тот, стоял во тьме, сливаясь со стволом дерева, подле самого база. Рядом рвался с поводка Волчок.
- Куда побег? - повторил Николай. - Стой здесь. Может, кто притаился.
Артур не послушался, но уже крадучись, с оглядкой сбегал в шалаш за
патронами. Он и потом к деду не вернулся, а, присев с винтовкой наизготове, стал вглядываться. Глаза обвыклись. Слух обострился, но ловил лишь
ропот листвы да нетерпеливое повизгивание Волчка.
До утра еще было далеко. Звездного света хватало, чтобы увидеть темные
купы деревьев, горбылевую огорожу, дальше сгущалась мгла.
Артур только что не повизгивал, как Волчок, но била его крупная
дрожь нетерпенья. Внагибку он подбежал к Николаю и спросил негромко:
- Чего было?
Николай, Насторожив ухо ладонью, вслушался во тьму:
- Не слыхать?
- Нет.
Николай отдал ружье внуку:
- Оба ствола заряжены. Сиди здесь, а я пойду погляжу, - и добавил
громко: - Чуть чего, стреляй картечью! Бей напрямую!
С собакой на поводке, с мелкашкой наперевес, Николай пошел вдоль
городьбы база, проверяя ее. Встревоженная скотина сбилась темной кучею.
Обошли почти всю городьбу, но в дальнем углу, возле навесов, Волчок вдруг
рыкнул и натянул поводок.
- Со мной... - приказал Николай и громко спросил: - Кто здесь?
Артур! - крикнул он. - Держи на мушке! - И снова спросил: - Кто здесь?
- Лупану! Лишь шумни! - отозвался Артур.
В сумраке скотьего навеса ничто не шевельнулось. Волчок продолжал тянуть от база. Николай с трудом держал его, приказывая: "Со мной..." Миновав стену навеса, Николай вынул фонарик, зажег его и, вернувшись, прошел прежний путь, освещая горбылевую огорожу желтым лучом. Все было цело.
Не до конца поверив, что опасность ушла, Николай вернулся к Артуру, сказал ему: "Присядь" - и сам устроился радом, в подножии дерева, стал рассказывать:
- Ты уснул. Я прибрался. Волчка привязал тут, у база. Хотел лечь. А потом думаю, дай посижу покараулю. Далеко, услыхал, машина гудит. Гудит и гудит. Вроде идет к нам, а света не видать. Из леса выехала, должен быть свет, а нету его. Хотел тебя будить, а машина смолкла, остановилась. Но от нас вроде далеко. Я жду, а ее - нету, молчит. Молчит и молчит. А потом Волчок как кинется... Я кричу: "Кто идет?" Молчат, а Волчок рвется. Тогда я и пальнул; не дюже низко, скотину боялся задеть. Пальнул - и чую, кто-то побег. Убегает. И вроде не один. Я еще пальнул. Бегут. А потом машина завелась.
- Надо бы не верхом. Надо бы напрямую их, гадов, - сказал Артур.
Прислушались. Ночная тишина молчала. Шумно вздыхали быки. Ветер шелестел в маковке дерева. Стрекотали сверчки.
У-гу! у-гу! у-гу! - прокричала за рекою птица,
Первые петухи начинали петь далеко, на хуторе.
Посидели еще, подождали. И теперь уже вместе, Николай с собакою
впереди, пошли к дальнему углу, где рвался Волчок.
И снова он потянул от городьбы в сторону.
- Стой здесь, я пройду, - сказал Николай.
Прошли недалеко. Волчок кинулся и схватил что-то темное.
Это была кепка. Уже потом, на свету, разглядели ее: большая серая кепка, новая, но уже сальная от грязи на подкладке, по ободу околыша. Пахло от нее одеколоном.
Остаток ночи не спали. Когда развиднелось, сходили дальше и нашли след машины, разворот ее.
4
С утра Николай отослал Артура на хутор с наказом:
- Кум Петро вечером пускай надъедет, с ружьем. Передай ему, что и
как, но чтобы не болтал. Узнает начальство, заставит на ферму вернуться. А
там не привесы пойдут, а отвесы.
Артур ускакал, Николай пас быков, стараясь держать их дальше от леса.
Он курил за цигаркой цигарку, боясь задремать, и слушал, не раздастся ли
гул мотора, редкий в этих местах, а теперь и опасный.
Но тихо было в лугах. Лишь трель жаворонков, щебет ласточек да быстрые
скворчиные стаи с шумом проносились над головой.
