Странно, можетъ быть, то, что про нихъ никогда не говорили, что они находятся въ близкихъ отношеніяхъ, почему-то это никому не казалось. Говорили, что Мигурская другъ Балтова.
Чѣмъ объясняется такая снисходительность мѣстнаго общества, трудно сказать. Можетъ быть, Левъ Александровичъ былъ извѣстенъ за слишкомъ солиднаго человѣка, дорожащаго своей репутаціей, чтобы позволитъ себѣ такую неурегулированную связь. Вѣдь докторъ Мигурскій жилъ и дѣйствовалъ, находился въ городѣ и даже былъ знакомъ съ нимъ.
И съ тѣхъ поръ, какъ у Льва Александровича завязалась эта дружба, въ отношеніяхъ брата и сестры явилась новая черта. Былъ предметъ, который они всегда обходили молчаніемъ.
Въ первое время, послѣ первыхъ визитовъ, Елизавета Александровна, не зная еще о восхищеніи Льва Александровича, высказалась довольно откровенно.
— Она мнѣ не нравится, — прямо сказала она.
— Чѣмъ? — спросилъ Левъ Александровичъ.
— Не выдержана. Съ перваго же знакомства, совершенно не зная меня, ужасно много говоритъ, какъ будто мы съ нею давно знакомы, и слишкомъ много смѣется. При томъ и положеніе ея странное: мужъ живетъ въ этомъ же городѣ. Если разошлись да еще при такихъ условіяхъ, то должны и разъѣхаться. Ея мужъ ведетъ себя отвратительно. И все это доходитъ до нея, объ этомъ можетъ быть говорятъ при ней. Я въ такомъ положеніи не могла бы быть и недѣли. Уѣхала-бы… И, конечно, она живетъ на его средства…
Левъ Александровичъ слегка вспыхнулъ и возразилъ, что она не знаетъ обстоятельствъ Натальи Валентиновны и потому не должна осуждать ее. Въ томъ то и дѣло, что Наталья Валентиновна отказалась отъ средствъ мужа. У нея были свои, очень небольшія. Они были прежде въ распоряженіи мужа, но она вернула ихъ и живетъ исключительно на нихъ съ своимъ сыномъ.
— И вообще, — прибавилъ Левъ Александровичъ, — Наталья Валентиновна въ высшей степени порядочный человѣкъ.
Елизавета Александровна поджала нижнюю губу, сдѣлала «мертвое лицо» и, подавивъ въ себѣ «нѣчто», извинилась, да, прямо таки извинилась.
— Я извиняюсь, Левъ. Я, дѣйствительно, не знала… И она прибавила твердо, съ убѣжденіемъ:- это, конечно, совсѣмъ мѣняетъ дѣло.
Она именно хотѣла, чтобы онъ повѣрилъ въ это: что ея мнѣніе о Мигурской перемѣнилось. Почувствовала она, что Мигурская была для него далеко не безразлична. А все, что было мило и дорого Льву Александровичу, она считала себя призванной охранять, хотя бы и въ ущербъ своимъ убѣжденіямъ.
Но дальше она увидѣла, что Левъ Александровичъ все больше и больше «предавался» Мигурской. Сама она никогда не претендовала на его откровенность и сердечныя изліянія. Она не была способна къ проявленію этихъ качествъ и не понимала, что подобная потребность могла быть у другого. И она жила спокойно бокъ о бокъ съ братомъ, не зная ничего изъ того, что дѣлается у него въ сердцѣ и въ головѣ.
Но когда она увидѣла, что Левъ Александровичъ всѣ свои свободныя минуты отдаетъ Мигурской, въ ея душѣ проснулись эти новые вопросы: что же онъ можетъ дѣлать у нея цѣлые вечера? Любовь? Чувство? Но ей было извѣстно, что они почти никогда не бываютъ наединѣ.
Вѣчно у Мигурской бывали какіе нибудь посторонніе люди и тамъ шли безконечные разговоры. О чемъ?
Значитъ, Левъ Александровичъ чувствуетъ потребность говорить, высказываться? А они вѣдь дома часами просиживали за завтракомъ, за обѣдомъ и часто по вечерамъ, почти молча, и ей казалось, что онъ чувствуетъ себя при этомъ также хорошо, какъ она.
Чувства обладанія душой брата у нея не было. О, онъ казался ей слишкомъ большимъ для того, чтобы подчиниться женщинѣ.
Но все же у нея теперь явилось чувство какъ-бы потери. Она была теперь совсѣмъ одна. Левъ Александровичъ только завтракалъ дома и то не всегда, иногда онъ дѣлалъ это въ ресторанѣ, и затѣмъ, возвращаясь домой послѣ полуночи, ложился спать. Обѣдалъ дома очень рѣдко: почти всегда у Натальи Валентиновны или съ кѣмъ нибудь въ ресторанѣ.
И Елизавета Александровна увидѣла себя исключительно въ роли «завѣдующей хозяйствомъ». Это было обидно и это новое чувство ей пришлось затаитъ. Конечно, ни за что на свѣтѣ она не сказала бы объ этомъ брату.
Да и вообще, разъ это было чувство, этого было совершенно достаточно, чтобы оно осталось спрятаннымъ на вѣчныя времена. Никогда никому она не высказывала своихъ чувствъ
Но были и другіе поводы для безпокойства. Хотя, до поры до времени, къ союзу Льва Александровича съ Мигурской въ городѣ не прилагали никакихъ грязныхъ объясненій, но все же ихъ имена соединяли. Елизаветѣ Александровнѣ казалось, что положеніе Натальи Валентиновны таково, что имя ея, приставленное къ имени ея брата, едва-ли можетъ украситъ его.
Въ особенности она стала безпокоиться по этому поводу, когда братъ получилъ эти важныя письма отъ Ножанскаго изъ Петербурга. Она знала, что въ Петербургѣ не такъ терпимы, какъ здѣсь. Тамъ Левъ Александровичъ, если онъ приметъ наконецъ предложеніе Ножанскаго — а она этого для него желала — сразу попадетъ въ высшій кругъ, гдѣ принимаютъ въ расчетъ каждую мелочь. И если окажется, что въ жизни его важную роль играетъ женщина съ такимъ неопредѣленнымъ общественнымъ положеніемъ, то этого не простятъ.
Вотъ изъ какихъ элементовъ складывались отношенія Елизаветы Александровны къ Мигурской и къ знакомству ея брата съ этой женщиной. Помимо личнаго отрицательнаго отношенія, какъ къ женщинѣ совсѣмъ другого типа, она еще смотрѣла на этотъ союзъ, какъ на нѣчто, могущее оказаться вреднымъ въ предстоящемъ ему совершенно новомъ пути, который казался ей необыкновенно широкимъ и свѣтлымъ.
Объ убѣжденіяхъ Натальи Валентиновны она ничего доподлинно не знала, но изъ того, что у нея постоянно бывали и даже числились ея друзьями такіе люди, какъ Зигзаговъ, попавшій за свои крайнія убѣжденія въ ссылку, и еще нѣкій господинъ Корещенскій, готовившійся когда-то въ профессора, но попавшій въ опалу, потомъ побывавшій гдѣ-то въ ссылкѣ и теперь служившій чѣмъ-то въ земской управѣ, изъ одного этого она заключала, что общество Мигурской едва ли можетъ быть полезно будущему государственному человѣку.
И, можетъ быть, это было единственное страстное желаніе въ холодной и безстрастной душѣ Елизаветы Александровны: чтобы случилось какое-нибудь чудо, которое охладило бы поклоненіе брата ея этой женщинѣ и заставило бы ихъ разойтись.
Когда они сидѣли еще за обѣдомъ, принесли записку Льву Александровичу. Онъ распечаталъ ее здѣсь же и, читая ее, улыбался. Уже по этому одному легко было догадаться, что она отъ Мигурской.
— Это отъ Натальи Валентиновны, — сказалъ онъ, обращаясь къ Зигзагову, — и относится къ вамъ, Максимъ Павловичъ. Вотъ прочитайте.
Онъ сказалъ это, но не передалъ ему письмо; онъ въ эту минуту подумалъ, что это можетъ обидѣть сестру, и сейчасъ же поправился.
— Впрочемъ, вы, пожалуй, не разберете ея почерка. Я вамъ прочитаю.
И онъ прочиталъ вслухъ: «Не сомнѣваюсь, что вы привезете сегодня блуднаго сына, вовзратившагося подъ кровъ родного города. Мы уже приготовили тельца упитаннаго и ждемъ его съ дружески протянутыми руками». Видите, какъ васъ тамъ любятъ! сказалъ Левъ Александровичъ и положилъ письмо на столъ рядомъ съ своей тарелкой.
— Ну, — съ живостью сказалъ Зигзаговъ, когда обѣдъ кончился и Елизавета Александровна разрѣшила имъ встать, — такъ мы, значитъ, не будемъ терятъ времени и отправимся къ Натальѣ Валентиновнѣ. Надѣюсь, у васъ, Левъ Александровичъ, нѣтъ никакихъ вечернихъ засѣданій?
— Я озаботился, чтобъ не было — ради вашего пріѣзда.
— Вы сейчасъ ѣдете? — съ легкимъ удивленіемъ спросила Елизавета Александровна, — теперь только восемь часовъ.
— Да, только восемь, — подтвердилъ Зигзаговъ, — мнѣ надо еще привыкнуть къ вашему времени, господа. Тамъ на сѣверѣ въ этотъ часъ я уже подумывалъ о томъ, не пора ли ложиться спать, а здѣсь вы сомнѣваетесь, не рано ли ѣхать въ гости.
— Но мы зайдемъ еще ко мнѣ въ кабинетъ и выкуримъ по хорошей сигарѣ.
— Вотъ, вотъ. Этого наслажденія я ровно три года не испытывалъ. Сигара! О! Было преступно даже мечтать о ней. Въ тамошнихъ лавченкахъ нельзя было найти сколько-нибудь куримаго табаку. Все какой-то третій сортъ. Только благодаря любезности исправника. который какимъ-то чудомъ оказался изъ здѣшнихъ мѣстъ и, какъ онъ объяснилъ мнѣ наединѣ, въ молодости былъ горячимъ радикаломъ и до сихъ поръ въ тайнѣ одобряетъ мои фельетоны, — удалось получить изъ губернскаго города порядочный Табакъ. Ахъ, я вамъ разскажу про исправниковъ. Вы не можете себѣ представить, какіе это либеральные люди… когда остаешься чгъ ними наединѣ. Куда либеральнѣе земскихъ начальниковъ. У нихъ гдѣ-то въ глубинахъ притаился нѣкій видъ души человѣчьей. Исправникъ способенъ расчувствоваться и даже войти въ положеніе. А земскій начальникъ, вѣдь, всегда мечтаетъ попасть въ вице-губернаторы, а можетъ быть и дальше, поэтому въ тайникахъ у него чисто…
