В душе у меня есть темный угол, где я постоянно один, что иногда, в такие времена, как теперь, становится тяжело. Скажите, пожалуйста, что-нибудь тихое мне - нарочно для этого угла души - без той гордости, которая так в Вас сильна, и даже - без красоты Вашей, которую я знаю.
Если же Вы не можете сейчас, или просто знаете о себе, что Вы так еще молоды, что не можете отрешиться от гордости и красоты, то ничего не пишите, а только так, подумайте про себя, чтобы мне об этом узнать.
* Черновик письма к Н. Н. Скворцовой. 1912
13 января
Пришла "Русская мысль" (январь). Печальная, холодная, верная - и всем этим трогательная - заметка Брюсова обо мне. Между строками можно прочесть: "Скучно, приятель? Хотел сразу поймать птицу за хвост?" Скучно, скучно, неужели жизнь так и протянется - в чтении, писании, отделываньи, получении писем и отвечании на них) Но - лучше ли "гулять с кистенем дремучем лесу")[...]
Собираюсь (давно) писать автобиографию Венгерову (скучно заниматься этим каждый год). Во всяком случае, надо написать, кроме никому не интересных и неизбежных сведений, что "есть такой человек" (я), который, как говорит 3. Н. Гиппиус, думал больше о правде, чем о счастьи. Я искал "удовольствий", но никогда не надеялся на счастье. Оно приходило само и, приходя, как всегда, становилось сейчас же не собою. Я и теперь не жду его, бог с ним, оно - не человеческое.
Кстати, по поводу письма Скворцовой: пора разорвать все эти связи. Все известно заранее, все скучно, не нужно ни одной из сторон. Влюбляется, или даже полюбит, - отсюда письма - груда писем, требовательность, застигание всегда не вовремя; она воображает (всякая, всякая), что я всегда хочу перестраивать свою душу на "ее лад". А после известного промежутка - брань. Бабье, какова бы ни была - 16-летняя девчонка или тридцатилетняя дама. Женоненавистничество бывает у меня периодически - теперь такой период.
Если бы я писал дневник и прежде, мне не приходилось бы постоянно делать эти скучные справки. Скучно писать и рыться в душе и памяти, так же как скучно делать вырезки из газет. Делаю все это, потому что потом понадобится.
17 апреля
[...] утверждение Гумилева, что "слово должно значить только то, что оно значит", как утверждение - глупо, но понятно психологически, как бунт против Вяч. Иванова и даже как желание развязаться с его авторитетом и деспотизмом. [...] В. Иванову свойственно миражами сверхискусства мешать искусству. "Символическая школа" - мутная вода. Связи quasi*-реальные ведут к еще большему распылению. Когда мы ("Новый путь", "Весы") боролись с умирающим, плоско-либеральным, псевдореализмом, это дело было реальным, мы были под знаком Возрождения. Если мы станем бороться с неопределившимся и, может быть, своим (!) Гумилевым, мы попадем под знак вырождения. Для того чтобы принимать участие в "жизнетворчестве" (это суконное слово упоминается в слове от редакции "Трудов и дней"), надо воплотиться, показать свое печальное человеческое лицо, а не псевдо-лицо несуществующей школы. Мы русские.[...]
* Здесь: псевдо (лат.).
21 ноября
[...] Весь день просидел Городецкий и слушал очень внимательно все, что я говорил ему о его стихах, о Гумилеве, о цехе, о тысяче мелочей. А я говорил откровенно, бранясь и не принимая всерьез то, что ему кажется серьезным и важным делом.
1913
10 февраля
Четвертая годовщина смерти Мити. Был бы теперь 5-й год.
Третья годовщина смерти В.Ф. Коммиссаржевской. Только музыка необходима. Физически другой. Бодрость, рад солнцу, хоть и сквозь мороз.
Пора развязать руки, я больше не школьник. Никаких символизмов больше один, отвечаю за себя, один - и могу еще быть моложе молодых поэтов "среднего возраста", обремененных потомством и акмеизмом.[...]
12 марта
[...] О Дягилеве и Шаляпине. Цинизм Дягилева и его сила. Есть в нем что-то страшное, он ходит "не один". Искусство, по его словам, возбуждает чувственность; есть два гения: Нижинский и Стравинский. [...] Все в Дягилеве страшное и значительное...[...]
25 марта
Мы в "Сирине" говорили об Игоре-Северянине, а вчера я читал маме и тете его книгу. Отказываюсь от многих своих слов, я приуменьшал его, хотя он и нравился мне временами очень. Это - настоящий, свежий, детский талант. Куда пойдет он, еще нельзя сказать: у него нет темы. Храни его бог.
Эти дни - диспуты футуристов, со скандалами. Я так и не собрался. Бурлюки, которых я еще не видал, отпугивают меня. Боюсь, что здесь больше хамства, чем чего-либо другого (в Д. Бурлюке).
Футуристы в целом, вероятно, явление более крупное, чем акмеизм. Последние - хилы, Гумилева тяжелит "вкус", багаж у него тяжелый (от Шекспира до... Теофиля Готье), а Городецкого держат, как застрельщика с именем; думаю, что Гумилев конфузится и шокируется им нередко.
Футуристы прежде всего дали уже Игоря-Северянина. Подозреваю, что значителен Хлебников. Е. Гуро достойна внимания. У Бурлюка есть кулак. Это более земное и живое, чем акмеизм. [...]
10 декабря
Когда я говорю со своим братом - художником, то мы оба отлично знаем, что Пушкин и Толстой - не боги. Футуристы говорят об этом с теми, для кого втайне и без того Пушкин - хам ("аристократ" или "буржуа"), Вот в чем лесть и, следовательно, ложь. [...]
23 декабря
Совесть как мучит! Господи, дай силы, помоги мне.
1914
9 января*
[...] А что, если так: Пушкина научили любить опять по-новому - вовсе не Брюсов, Щеголев, Морозов и т. д.; а... футуристы. Они его бранят, по-новому, а он становится ближе по-новому. В "Онегине" я это почувствовал. Кстати: может быть, Пушкин, бесконечно более одинок и "убийственен" (Мережковский), чем Тютчев. Перед Пушкиным открыта вся душа - начало и конец душевного движения. Все до ужаса ясно, как линии на руке под микроскопом. Не таинственно как будто, а может быть, зато по-другому, по-"самоубийственному", таинственно.
Брань во имя нового совсем не то, что брань во имя старого, хотя бы новое было неизвестным (да ведь оно всегда таково), а старое - великим и известным. Уже потому, что бранить во имя нового - труднее и ответственнее.
* Продолжение записи от 10 декабря 1913.
1915
15 октября
Если бы те, кто пишет и говорит мне о "благородстве" моих стихов и проч., захотели посмотреть глубже, они бы поняли, что: в тот момент, когда я начинал "исписываться" (относительно - в 1909 году), у меня появилось отцовское наследство; теперь оно иссякает, и положение мое может опять сделаться критическим, если я не найду себе заработка. "Честным" трудом литературным прожить среднему и требовательному писателю, как я, почти невозможно. Посоветуйте же мне, милые доброжелатели, как зарабатывать деньги; хоть я и ленив, я стремлюсь делать всякое дело как можно лучше. И, уж во всяком случае, я очень честен.
18 октября
Греши, пока тебя волнуют Твои невинные грехи, Пока красавицу колдуют Твои греховные стихи.
10 ноября
[...] Одичание - вот слово; а нашел его книжный, трусливый Мережковский. Нашел почему? Потому что он, единственный, работал, а Андреев и ему подобные - тру-ля-ля, гордились. [...]
Итак, одичание.
Черная, непроглядная слякоть на улицах. Фонари - через два. Пьяного солдата сажают на извощика (повесят?). Озлобленные лица у "простых людей" (т.е. у vrais grand monde*). [...]
Молодежь самодовольна, "аполитична" с хамством и вульгарностью. Ей культуру заменили Вербицкая, Игорь Северянин и пр. Языка нет. Любви нет. Победы не хотят, мира - тоже. Когда же и откуда будет ответ?
* Настоящий большой свет (франц.).
1916
28 июня
Мои действительные друзья: Женя (Иванов), А. В. Гиппиус, Пяст (Пестовский), Зоргенфрей.
Приятели мои добрые: Княжнин (Ивойлов), Верховский, Ге.
Близь души: А. Белый (Бугаев), З. Н. Гиппиус, П. С. Соловьева, Александра Николаевна.
Запомнились: Купреянов - будет художник, Минич - добрая девушка.
Каталог книг - петербургских - имеется. Чего не хватает (взято читать) - записано в записной книжке (дела этого года).
Несмотря на то (или именно благодаря тому), что я "осознал" себя художником, я не часто и довольно тупо обливаюсь слезами над вымыслом и упиваюсь гармонией. Свежесть уже не та, не первоначальная.
С "литературой" связи я не имею, и горжусь этим. То, что я сделал подлинного, сделано мною независимо, т. е. я зависел только от неслучайного.
Лучшими остаются "Стихи о Прекрасной Даме". Время не должно тронуть их, как бы я ни был слаб как художник.
В "Театре" - лишнее: "Теофиль" и весьма сомнителен "Король на площади". Примечаний к "Розе и Кресту" не надо.
Цикл "Кармен" должен заканчиваться стихотворением "Что же ты потупилась".
Том статей собирать не стоит. Лучшая статья - о символизме. Но все - не кончено, книги не выйдет, круг не замкнут.
Поэма остается неоконченной. Техника того, что написано последним, слабовата уже.
Драма о фабричном возрождении России, к которой я подхожу уже несколько лет, но для которой понадобилось бы еще много подступов (даже исторических), завещается кому-нибудь другому - только не либералу и не консерватору, а такому же, как я, неприкаянному.
