Максим Горький - Два босяка

Степок рассеянно взглянул на него, на меня, на свою лошадь и молча опустился на землю. Я тоже молчал, соображая, что может из этого выйти, и ожидая, когда пары вина совершенно освободят мозги Степка.

- Ты чего ревёшь? - удивлённо спросил он казака. Тот выл и мазал себя по лицу руками.

- Ты чего, рыжий чёрт, ревёшь?! - строго повторил вопрос Степок.

- Чоловiк... вмер!.. - сквозь слёзы сказал казак.

- А тебе что за дело? Молчи! Не твой человек. Дурак... Молчи, говорю.

- Буду плакати... Бо жалiю... чоловiков, которы вмерли!..

- Я тебе в морду дам!..

Казак плакал и мотал головой.

- Уйдём, Максим! - решительно поднялся с земли Степок. - Идём куда ни то.

Он стоял на ногах твёрдо, и его возбуждение понемногу исчезало. Всё-таки он пока ещё для чего-то поминутно надувал себе щёки и, шумно выпуская воздух, сильно махал руками.

- Тверёз я? а? Чёрт её знает, голова какая! трещит... третий день пью... и ничего не понимаю... Верно это? Умер уж он? Эх, брат, да говори ты!

- Нет, не умер...

Степок остановился и внимательно оглядел меня.

- Ты, друг, так не шути... - внушительно заговорил он и многообещающе повёл плечами, сжимая кулаки. - Не шути!.. А то я из тебя душу вышибу. Вник? А теперь говори по порядку.

Тогда я рассказал ему всё по порядку, и, по мере того как я рассказывал, он приходил в себя. Я кончил. Он задумчиво насупился и молчал. За кустами, недалеко от нас, возился и ворчал пьяный казак:

- Куме! Эй, куме, лядащi собакi пришлi... и поедають усе. Геть!.. Степане! Хиба ж тобi вже и не треба мяса, що тiи псы... геть!.. Се кумово!.. геть!..

- Та-ак... Значит, машинка ручку ам-ам?! Непорядочно и невесело... Пойти к нему... Надо думать, что теперь ему капут... сгинет вконец. Ах, чёрт вас возьми!.. Иду... В больницу отправили? Ну-ну... Ид-ду. Такочки!.. Ты куда? Дальше? Ну, иди дальше... прощай! Скажи, жалко парня тебе? Жалко... Ххе!.. А мне-то! Пятый год живём душа в душу... Прощай, брат... На Беслан пойдёшь? Ну, увидимся. Спроси там Костьку Игрока. Славный парень... закадышный нам друг, певун... Вор только очень. Скажи ему про Маслова. Кланяться Маслову? Поклонюсь... Н-ну, я сейчас же и тово... куму только надо повидать... куму... А ты идёшь? Ночуй. А, ну иди. Совсем ему руку-то? Т-те... По плечо... Сжечь бы эту штуку! а? Очень это просто, сунул спички ей в пузо и готово... кстати и хлеб бы весь погорел... а? Ей-богу, погорел бы... близко всё. Ну, вали... иди. Прощай, брат. Я тоже в ночь свистну туда.

Он потускнел и говорил, низко опустив голову. Его короткие фразы падали, как камни, и, сказав что-нибудь, он вскидывал на меня глазами. В них было много такого, что заставило меня убедиться в любви Степка к товарищу. Крепко пожав друг другу руки, мы разошлись.

На Беслане, станции, от которой в то время только что начали прокладывать владикавказо-петровскую линию железной дороги, - я не нашёл Степка.

Справившись о Костьке Игроке, узнал, что сей субъект стащил болты и гайки и посажен за кражу в тюрьму, но что "это ерунда, и Костьке за это ничего не будет". Сообщив такую приятную весть, рваный и острый человек, рассказавший мне всю суть Костькина деяния, объяснил:

- Ничего не будет! Почему?.. Потому что Костька-то умер в остроге от тифу... понял?

Я понял и, порадовавшись за Костьку, ушёл через два дня из Беслана в Закавказье.

Прошло с год времени. Приехав в Астрахань из Баку, я, в ожидании парохода вверх по Волге, пошёл бродить по городу и попал на Кутум. Одет я был в длинное клетчатое пальто, с хлястиком назади, совершенно новенькое, имел на голове шляпу, тоже новенькую, и на ногах - калоши, тоже новенькие... Весьма культурный вид... И на носу тёмные очки...

Около бабы, продававшей с лотка подозрительное мясо серого цвета, испускавшее кислый пар, стоял Степок, без шапки, худой, но весёлый, как всегда, с лямкой на спине, крюком в руке, и отправлял в рот крупные ароматические куски её товара, расплачиваясь с ней покуда прибаутками. Сначала я не решался подойти к нему, стыдясь своей культурности... но поборол себя и подошёл, предварительно сняв очки и спрятав их в карман.

- Степок!..

- Э... Ба... гля!.. Тю-тю-тю!.. Фрр!.. В рот те ноги прямо пятками! С чего это тебя так взъерепенило?! Ваше благородие! Подайте товарищу пятак на хлеб и два на выпивку!..

И он, мстительно и дерзко сощурив глаза, одной рукой сделал под козырёк, а другую протянул мне вверх ладонью.

После такого приветствия моё культурное пальто не могло не покраснеть, калоши потемнели, шляпа съёжилась, и всё это вместе вдруг стало мне узко, тесно и тяжело... Степок отнял руки и подмигнул:

- Сколько цапнул? тыщу? Больше! Сказывай где, и я туда пойду. Вот так диковинка, Ивановна! - обратился он к торговке, с диким любопытством вытаращившей на меня чёрные круглые и выпуклые рачьи глаза, - Товарищ ведь! Верь господу, который нас вместе рядом видел, как мы по разным местам гуляли и прочее этакое... Холеру мне в кишки, коли вру! Спроси его, сам скажет! И... Эдакий... а!.. - Степок, подавленный комическим удивлением, сел предо мной на корточки. - Господин! Как мне по одной земле с вами ходить? На руках буду для отлички...

Я сказал Степку несколько тёплых и укоризненных слов и пригласил его в трактир; но это не произвело на него никакого впечатления.

- Ивановна! Вникай! иду в трактир... Пию шампанское и ем... жареных соловьёв! Ива-ановна!!. - на весь Кутум заорал Степок, перекувыркнулся на земле и - о подлец! - смазал своими лаптищами пёстрые полы моего культурного пальто...

Я чувствовал себя наинелепейше... Кругом нас собиралась толпа.

- Идём, Степок, коли хочешь! - сурово сказал я.

- Слушаю, вашеблагоррр... - и он поскакал рядом со мной, сняв шляпу и гордо оглядываясь по сторонам.

О, он тонко умел мстить и на пространстве десяти сажен до дверей трактира заставил меня перечувствовать столько неприятного, сколько его не встретишь на добрых пяти верстах. Но вот двери трактира затворились за нами. Я сел за стол и спросил:

- Чаю хочешь?

Он вдруг нахмурился и подозрительно оглянул меня.

- Или водки?

- А что ты... - начал Степок, но оборвался.

- Ну? - спросил я.

- Дай мне рубль... я уйду... - глухо сказал он.

Но я уговорил его остаться и спросил о Маслове. Он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся знакомой мне улыбкой, подавшей надежду на то, что мы сойдёмся и он не станет издеваться надо мной.

- Помнишь разве Маслова? Ишь!.. Умер Маслов... Антонов огонь сжёг его. Умер... Зарыли всего в чёрных пятнах, точно он с печной трубой обнимался. Умер! Эх ты! Вот так парень был он... для меня... н-да! Ду-уша!

Он снова замолчал и как-то отупел на минуту, потух, сжался... Принесли чай и водку. Степок посмотрел на это и снова улыбнулся, но уже скептически.

- Ну-ка, скажи, как разбогател... Интересно...

Тогда я рассказал ему. Он слушал внимательно и молча. Я кончил.

- Так!.. Значит... что же? Не по природе ты босяком-то был... а так, из любопытства?..

- Да...

- Ишь ты? Тоже любопытство... А теперь назад... не понравилось? Л-ловко сделано!..

- Я ещё хочу походить.

- Н-ну... не знаю... Значит, просто ты... походишь, и всё?..

- А что же?

- Ничего... Так я... - он покусал ус. - Без всякой задачи, значит... походил и домой? На печку?..

- Нет, задача была. Хотел узнать, что за люди...

- Зачем?

- Чтобы знать...

- Д-да!.. Больше ничего? Просто посмотрел, и всё тут?

- Может, опишу... в газете.

- В газете?! А кому это нужно... знать про это? Или это так, для похвалки, - вот, мол, как я могу?!

Малый бил метко, надо отдать ему справедливость. Малый знал человеческую душу и - скажу по совести - весьма смущал меня своим вопросом.

- Нет, вообще... чтобы люди знали.

- Про нас?! - Степок широко улыбнулся и ехидно поднял брови.

- Про вас...

- Тэк!.. Так!.. трататак!..

Он встал и посмотрел на меня зло сощуренными глазами.

- Знаешь ли что, Максим? - спросил он.

- Что?

- Оч-чень это подлость большая! - выразительно произнёс он, погрозил мне кулаком и, не простясь, ушёл.

Я сидел и смотрел на чайные приборы, бутылку с водкой... Смотрел и думал о том, за что меня Степок ругал? Прав он или нет?

- Давай рубль! - сунул он руку в окно.

Я дал.

- Ффу!.. Богат, видно, очень - целых три!.. Уррр! А ты в помойные ямы не лазаешь из любопытства? а?

- Нет.

- Жаль!.. я бы тебе помог! В самую глубокую сунул бы!

И он скрылся. 1894 г.

ПРИМЕЧАНИЕ

Впервые напечатано в "Самарской газете", 1894, номер 212, 16 октября; номер 217, 22 октября; номер 219, 27 октября; номер 222, 30 октября. С этого рассказа начинается сотрудничество Горького в "Самарской газете".

В собрания сочинений не включался.

Печатается по тексту "Самарской газеты".