- Боже, как хорошо! Вот чудо-то! Лезь, Андрей, наплюй на докторов. Все это, брат, ерунда!
Наконец он оделся, сидя на зеленом бережку, и они пошли по узенькой каменистой тропинке в гору к селу, мимо огородов, где на полуденном, знойном солнце желтели за частоколом подсолнечники.
Авенир остановился, посмотрел на реку, где еще продолжали купаться сыновья, и крикнул:
- Не отставай, не отставай, Петр! Чище работай. Эх, рано вылез. Ну, делать нечего. Огурец зацветает. Ну и лето! А земля-то: нигде такой земли не найдешь. Что ни посади, все вырастет. Захочешь дыни - дыни будут расти, винограду - и виноград попрет.
- А у тебя и дыни есть?
- Нет, только огурцы да капуста пока, а если б захотеть!.. Стоит только рукой шевельнуть!
Дома уже был готов обед. Ели здесь еще больше, чем у Николая. Сыновья ели молча, а отец говорил, не переставая:
- В три часа выехали нынче. Заря была - чудо! Поедем, Андрей, как-нибудь с нами. Катя и то ездит, она - молодец!
Катя улыбалась.
- Я люблю это,- если бы только меня зубы не мучили.
- Разве мучают? - спросил Андрей Христофорович.
- Зубы и зубы! - сказал Авенир, махнув рукой.- Мы все от них на стену лезем. Ешь, пожалуйста, капусту, Андрей. Это, брат, удивительно полезная вещь. У меня, брат, система, чтобы все было по-настоящему, то есть по-простому. Вот Николай в неметчину ударился, воды какие-то пьет. Видал?
Только под конец обеда заметили, что Петра за столом нет, да и тетка Варвара исчезла куда-то.
- А где же Петр? - спросил Авенир.
- Он закупался. Его бабушка рассолом поит,- сказал Павел, наливая себе вторую тарелку окрошки.
- Редкий человек тетка Варвара,- сказал Авенир,- без нее было бы плохо.
- А что он чувствует? - спросил Андрей Христофорович.
- Да его мутит,- сказал Павел,- как до дома дошел, так и начало мутить.
- Ну, иди теперь отдыхай. Тебе никто не помешает. У нас в этом отношении...
И, проводив брата до его комнаты, Авенир исчез.
Андрей Христофорович постоял, вынул часы, положил их на стол, потом поискал чего-нибудь почитать, но ничего не нашел.
Минут через пять дверь приотворилась, и в нее просунулась голова Авенира.
- Андрей, ты не спишь? - спросил он шепотом.
- Нет еще.
- Ну, давай поговорим.
- Как бы не забыть,- сказал Андрей Христофорович,- мне нужно в город послать. Это можно?
- Сколько угодно, Павел живо скатает. И ты, пожалуйста, не стесняйся, как что нужно - говори. Я очень рад.
- Ну, отправь, пожалуйста, вот это сегодня же. Перед вечером Авенир повел брата на курган показать красивый вид.
- Пойдем, пойдем. Вот вы там все по Швейцариям ездите, а своего родного не замечаете.
- Что же, в город поехали?
- Ах, братец ты мой! Из ума вон! Где Павел? - спросил Авенир, оглянувшись на сыновей, которые молча следовали за ними.
- Он от живота катается,- сказал Николай.
По дороге на курган Авенир вспомнил, что он когда-то был большим любителем театра
- Я, брат, всем интересуюсь. Ты небось думаешь, что мы живем тут в глуши и ни бельмеса не смыслим. Ну, кто теперь в Малом играет?
- Садовская - бытовых комических старух,- сказал профессор.
- Бытовых комических,- повторил Авенир,- так, знаю теперь.
- Ермолова - драматическая.
- Драматическая? Так.
- Ну, Рыбаков играет стариков, конечно.
- Суриков... А Чацкого кто играет?
- Чацкого недавно играл Яковлев.
- Ну, довольно, а то перезабуду. Вот и курган. Закат-то отсюда как виден. Вот картина! А то ваши художники что-то, говорят, завираться стали. Становись сюда, отсюда виднее,- говорил Авенир, втаскивая брата за рукав к себе, так что тот от неожиданности едва не упал.
- Оглянись кругом, какова высота. Что, брат!.. На реку-то глянь, на реку! Ручейком отсюда кажется. Вот отсюда бы читать стихи. Вот стать бы сюда, а слушатели там, где река. Все эти актеры ваши - дрянь. Нужно что-нибудь могущественное. Простор-то какой. Куда ж они к черту годятся.- Потом, помолчав, добавил: - Да, лучше наших мест все-таки нигде не найдешь. Один простор чего стоит.
- Ну, милый, одним простором не проживешь. Нужна работа.
- Да над чем работать-то?
- Как над чем?! Теперь и ты спрашиваешь, над чем работать? Так я тебе скажу, что, помимо всего прочего, нам нужно работать над тем, чтобы выработать в себе потребность знания и деятельности. Это - первая ступень.
- Ну, от добра добра не ищут, как говаривал Катин дедушка,- сказал Авенир.
- Я пол-Европы объехал, и никто даже не спросил меня ни разу, как и что там. А все отчего? - От самоуверенной косности. Ты не обижайся на меня, но мне хотелось наконец высказаться.
- Ну, за что обижаться, бог с тобой! - горячо сказал Авенир.
- Ты живешь тут и ничего не видишь, не видишь никаких людей, никакой другой жизни и заранее ее отрицаешь. Все эти две недели мы только и делаем, что говорим и все ниспровергаем, а между тем я не могу добиться пустяка: послать в город.
- Завтра пошлем, Андрей, ей-богу, пошлем. Это вот некстати у Павла живот заболел.
- Дело не в том, что ты завтра пошлешь, я говорю сейчас вообще... Но самое главное, что у вас нет ни малейшею стремления к улучшению жизни, к отысканию других форм ее. И все это от страшной самоуверенности. Вы не верите ни знаниям, ничему. Я приехал сюда,- слава богу, человек образованный, много видел на своем веку, много знаю, а я чувствую, что вы не верите мне. У вас даже не зародилось ни на минуту сомнения в правильности своей жизни...
- Сядь, сядь сюда на камешек,- сказал Авенир.
- Спасибо, я не хочу сидеть. Ты знаешь, я - профессор старейшего в России университета,- приехав сюда, чувствую, что у тетки Варвары гораздо больше авторитета, чем у меня. Ты ни разу, положительно ни разу, ни в чем со мной не согласился. А подрядчика, который и грамоты, наверное, не знает, ты вчера слушал со вниманием, которому бы я позавидовал.
- Жулик, мерзавец, каких мало,- сказал Авенир.- Он сорок тысяч тут на одной постройке награбил. Его давно в тюрьму пора.
- Ну, вот, а у тебя к нему доля какого-то уважения есть.
- Ну, что ты, какое может быть уважение,- сказал Авенир. Потом, помолчав и покачав головой, прибавил:
- А все-таки умница! Это уж не какая-нибудь учеба, а природное, настоящее. Нет, ты напрасно, Андрей, думаешь, что я тебя не слушаю, не ценю, я брат...Он встал и крепко пожал руку брату.
- Ты знаешь,- продолжал Андрей Христофорович,- когда оглянешься кругом и видишь, как вы тут от животов катаетесь, а мужики сплошь неграмотны, дики и тоже, наверное, еще хуже вашего катаются, каждый год горят и живут в грязи, когда посмотришь на все это, то чувствуешь, что каждый уголок нашей бесконечной земли кричит об одном: о коренной ломке, о свете, о дисциплине, о культуре.
Авенир кивал головой на каждое слово, но при последнем поморщился.
- Что она тебе далась, право...
- Кто она?
- Да вот культура эта.
- А что же нам нужно?
- Душа - вот что.
VIII
Уже давно прошел тот срок, который профессор назначил себе для отъезда. Каждый день он просил отвезти его на станцию, и каждый день отъезд почему-нибудь откладывался.
То лошадей не было. То Авенир забыл сказать с вечера малому, чтобы он утром пригнал лошадь из табуна. И в последнем случае Авенир хватался за макушку и восклицал:
- Ах, братец ты мой! Как же это я забыл.
Несмотря на живость характера, он так же все забывал, как и Николай.
И все у них было так же, как у Николая Так же, как и там, говорили не своими словами, а пословицами и поговорками. Были те же приметы, те же средства от болезней. Там ими пользовала всех Липа, а здесь тетка Варвара.
- Да что вы часто бываете друг у друга, что ли? - спросил один раз профессор, думая в этом найти причину такого сходства.
- Пять лет друг друга не видели. Когда Катиного дедушку хоронили, с тех самых пор,- сказал Авенир,- а что?
- Так, пришло в голову. И, пожалуйста, дай мне завтра лошадей.
- Все-таки завтра?
- Что значит "все-таки", когда я у тебя каждый день прошу.
- Не выйдет завтра,- сказал Авенир.
- Отчего?
- Тарантас сломан.
И еще раз убеждался Андрей Христофорович, что эти люди совершенно не могли жить в каких-либо определенных сроках. Все определенное, заключенное в какие-нибудь рамки, не укладывалось в их натуре. Если Андрей Христофорович говорил, что ему нужно ехать к 15 числу, Авенир возражал на это:
- Не все ли равно тебе к шестнадцатому? Эка важность - один день.
Накануне отъезда, когда все сидели за ужином и ели квас и таранку, кто-то стукнул в окно. Авенир вышел в сени и через минуту вернулся с письмом.
- От Николая,- сказал он.
Распечатали конверт. Там было короткое извещение: Липа умерла. Отчего неизвестно. Пришла с пасеки, съела две тарелки окрошки, а к вечеру и померла.
Все удивились. Катя перекрестилась и долго утирала слезы. И все вспоминали, какая была хорошая старушка - Липа.
- Теперь без нее плохо будет Николаю,- сказал Авенир,- заболеет кто лучше ее никто не знал, как помочь.
