Только роза - Мюриель Барбери

она себе, пусть это и не имело никакого смысла. И еще: мы здесь не одни. Официантка поставила перед ними лаковый поднос с маленькими плошками, наполненными незнакомыми кушаньями, чашу с сашими, миску с рисом и другую, с прозрачным супом. И произнесла что-то извиняющимся тоном.

– Fish coming soon [18], – перевел шофер.

Повар выложил на решетку две нанизанные на деревянные шпажки рыбины, похожие на макрель. Пот стекал с него крупными каплями, и он утирал лицо белой салфеткой, но Роза не ощутила отвращения, которое охватило бы ее в Париже. Она сделала глоток ледяного пива, взяла кусочек белого сашими.

– Ink fish [19], – подсказал шофер.

Она медленно прожевала. Шелковистая плоть моллюска ласкала нёбо, а в голове проплывали образы кошек, озер, пепла. Непонятно почему ей вдруг захотелось смеяться, в ожидании, пока мгновением позже не обрушится секущее лезвие – но на что? – и из того, что должно быть болью, не родится острое наслаждение. Она сделала еще глоток пива, попробовала красное сашими (Fat tuna [20], – сказал он), которое потрясло ее чувства; сколько удовольствия, рожденного из простоты, восхитилась она, а официантка уже несла жареную рыбу. Она не совладала с палочками, пытаясь отделить мясо, сосредоточилась, в конце концов выработала медленную, тщательную стратегию и победила. Вкус у рыбы был тонкий, есть больше не хотелось, ею овладел непривычный покой.

Они вернулись домой. Там их ждал мужчина, европеец. Он вежливо приветствовал ее, когда она зашла в комнату с кленом. Рядом, скрестив руки на своих пионах, стояла Сайоко и смотрела на нее. Роза молчала. Мужчина сделал шаг в ее сторону. Она заметила, что он двигается по-особенному, рассекая ставшее как будто жидким пространство и словно плывя между двумя водами реальности. А еще она обратила внимание на его светлые глаза, синие или зеленые, и на перерезающую лоб морщину.

– Меня зовут Поль, – сказал он. – Я был помощником вашего отца.

Поскольку она промолчала, он добавил:

– Возможно, вы не знаете, что он торговал произведениями искусства?

Она отрицательно покачала головой.

– Произведениями современного искусства.

Она огляделась.

– Не вижу здесь ничего современного, – сказала она.

Он улыбнулся:

– Существует много разновидностей современного искусства.

– Вы француз?

– Бельгиец. Но живу здесь уже двадцать лет.

Она прикинула, что они ровесники, и задумалась о том, что могло в двадцать лет привести его в Японию.

– Я изучал японский в Университете Брюсселя, – сказал он. – Приехав в Киото, я познакомился с Хару и начал работать на него.

– Вы были друзьями? – спросила она.

Он заколебался.

– Он был моим наставником, но под конец, да, можно сказать, что мы стали друзьями.

Сайоко обратилась к нему, в ответ он кивнул и знаком предложил Розе устроиться за низким столиком слева от клена. Она села с ощущением, что жизнь вытекает из нее, как из проколотого шарика. Сайоко принесла чай в глиняных шероховатых чашках, бугристых, как вспаханная земля. Роза повертела свою в ладонях, погладила ее неровности.

– Кейсукэ Сибата, – сказал Поль.

Она подняла на него непонимающий взгляд.

– Гончар. Хару был его представителем больше сорока лет. Кроме того, он поэт, художник и каллиграф.

Он отпил глоток чая.

– Вы не слишком устали? – спросил он. – Я хотел бы обсудить вместе с вами ближайшие дни, так что скажите мне, как вы себя чувствуете.

– Как я себя чувствую? – повторила она. – Мне кажется, усталость – это не главный показатель.

Он посмотрел ей в глаза. Она смутилась и умолкла.

– Разумеется, – сказал он, – и мне все же хотелось бы знать. Про остальные показатели мы еще подробно поговорим.

– С чего вы взяли, что я хочу разговаривать? – спросила она с запальчивостью, о которой тут же пожалела.

Он ничего не ответил.

– Что нужно сделать? – спросила она.

– Поговорить и в пятницу пойти к нотариусу.

Он все так же смотрел ей в глаза и говорил спокойно, неспешно. Снова появилась Сайоко, войдя в дверь по другую сторону клена, опять налила им чаю и осталась поодаль, сложив руки на своих розовых пионах и вопросительно глядя на Поля.

– Там в ванной стоит пион, – сказала Роза. – Он называется «Хёутен». Его разводят на острове Дайконсима, на вулканической почве. Слово «Хёутен» означает что-нибудь по-японски?

– Оно значит «ледяная вода» или, точнее, «температура ледяной воды», «точка замерзания», – ответил он.

Сайоко посмотрела на Розу.

– Volcano ice lady [21], – произнесла она.

– Вы ботаник, – продолжил Поль.

И что? – подумала Роза с тем же раздражением, которое испытала перед цветами магнолии у входа.

– Он постоянно рассказывал мне о вас, – продолжал он. – Не проходило дня, чтобы он о вас не думал.