по умолчанию, скандалили; он лгал, изменял ей, думала, на расстоянии одумается, как-никак сына родили, но он не вернулся.
Не стала выяснять да выспрашивать. Наверное, просто никогда не любил, а сказать открыто об этом не осмеливался, хотел её обвинить в разрыве.
Её ошибка (ошибка ли?) была извинительна лишь с оглядкой на то, что невозможно предусмотреть всё сполна, так или иначе её заблуждение относительно Степана было неизбежным.
*
– Мамуля, ты где, алло? – помахал Андрей руками перед глазами.– Почему сама не ешь, хотя бы чайку попила.
– Да-да, Андрюша,– очнулась, словно, ото сна, Клавдия Ивановна.– Сейчас и я попью чаю. Я не голодна. А ты молодчина, что все съел, еще котлетку хочешь?
– Спасибо, вкусные, но достаточно.
После ужина Андрей прошел в свою комнату. Включил музыку.
И, похлопотав с мытьем посуды, Клавдия Ивановна робко приоткрыла дверь в детскую.
– Можно к тебе?
– Входи, зачем спрашиваешь?
– Поговорить, сын, надо. Чует мое сердце, что ничего доброго тебя в этой Сибири не ждет. Может, передумаешь? Тревожно мне.
– Нет, мать, решено, окончательно и бесповоротно. В понедельник я уже должен быть на месте. Лететь самолетом придется. С пересадками.
– Это же, сколько километров отсюда?
– Не знаю, все пять-шесть тысяч наберется. Завтра пойду за билетами, там все и выясню.
– Значит, не передумаешь?
– Нет и нет. Вопрос решен. Я Диму предупредил. Кстати, спроси у тёти Кати, может, что передать захочет? Или у Ларисы, жены его.
– Спрошу обязательно.
Клавдия Ивановна как-то сникла, вздохнула: « Господи, помоги моему сыночку».
И вышла из комнаты.
«Останусь одна. Обоих отпустила. Получается, что сама лишаю себя радости семейного счастья и добровольно надеваю на себя тогу одиночества».
Судьбоносные решения принимаются в большинстве случаев вдруг и в одночасье, словно в мозгу щёлкает какой-то включатель. Так оно пришло и к Андрею.
Мать, конечно, жалко. Но и сидеть под её крылышком также не стоит. А тут ещё и эта неразделённая любовь. Забыть пора, но никак не выходит из памяти её образ, сердце не хочет смириться с тем, что её уже для него нет и не будет. «Эх, Катька, Катька, не дождалась. И чем этот твой «зубник» тебя взял? Ведь мы клялись быть верными друг другу».
Такие мысли не раз вихрились, рассыпались горстями нахлынувших выводов, метались, ложились у ног подобно котёнку, узнавшему своего хозяина.
Он не раз вспоминал, как впервые обнял её, такую кроткую и пугливую, как лань. Он ощущал эту картину в яви. Обняв её, он на какую-то минуту замер, всем своим естеством внедряясь в таинственное излучение, такое волнующее, фееричное, словно струящееся загадочностью гало вокруг луны или солнца.
« Ни с кем мне не будет так хорошо,– проносилось в мыслях,– это, наверное, любовь…Если и так, то любовь к чему-то чистому, столь же нематериальному в своих чувственных качествах, столь же таинственному, как та неодушевлённая первозданность природы».
Они оба ещё не перешагнули тот возраст, который взращивал и лелеял наивную детскую душу. Хотя она уже успела полными пригоршнями отсыпать им свои богатства и недостатки.
Их недостатки не были роковыми, ибо были связаны с юностью. Но лёгкие наивные взгляды на жизнь ещё не позволяли войти в солидную мировоззренческую зрелость.
Им нужно было уже сотрудничать с новыми чувствами, находить совместные уголки душевного озорства и самостоятельности, переплавляться во взрослость. Но этого, пожалуй, с Катей и не случилось. Она легко и быстро нашла замену Андрею, призванному на службу в Армию.
«Может, мама и права, утверждая, что Катя легкомысленная, что со своим нынешним мужем встречалась ещё раньше, до меня»,– парень не раз строил про себя догадки. Но, придя с Армии, так и не стал выяснять отношения со своей бывшей возлюбленной.
Прошло несколько лет, и, вроде бы, в его душе установилось спокойствие; огорчения и тревоги улеглись в какой-то щели прячущегося душевного протеста. Ему казалось, что удалось перескочить через натянутую верёвку неразделённой любви, которую он считал непреодолимой преградой. Но она то и дело напоминала о себе тем или другим истрёпанным временем концом.
Порой он уверовал в то, что прогнал грозовые тучи и вернул свет в свою молодую жизнь. Тайна какой-то бесцельной неприязни и даже ненависти к Катерине рассеялась, как роса под солнцем. Но… ощущение того, что он стал свободен от прежнего чувства, опаздывало, где-то ещё бродило подобно пропускающему уроки ученику.
Нет, не подумайте,– после Кати он встречался с другими девушками. Правда, не раз ловил себя на разочаровании от знакомства с ними, но это лишь подстёгивало его к новым связям. Андрей уже понимал, что жизнь всегда уснащена вечно сменявшимися желаниями,– и мимолётными, и довольно часто противоречивыми.
Клавдия коротала оставшиеся дни до отъезда сына, пребывая в приготовлениях и постоянных воспоминаниях о своей жизни. «Вот и дождалась: Андрюша стал совершенно взрослым».
После распада Советского Союза, многие люди оказались не готовы к новому укладу жизни, мыкаются до сих пор по свету, как неприкаянные.
И это ставшее модным и распространённым «уехал на заработки» хорошо поистрепало семьи, стало тестом на их крепость, обнажило все пороки супружества.
Отсутствие родителей, в большинстве своём, мужчин, отрицательно сказалось и на воспитании детей. Как говорил её брат, бывший военный, «перестройка закончится перестрелкой», так в принципе и случилось.
Парад суверенитетов бывших союзных республик ни к чему доброму в жизни отдельного человека не привёл. Забота государства о нём повсеместно отошла на второй план.
«Спасайся сам, кто как может»,– стало девизом девяностых. Вот и потекли реки «заробитчан»,– кто куда, в ту же Россию, в Европу.
*
Отношение к последнему маршруту в семье Клавдии было негативным. С той самой минуты, когда родной брат Степана – Игнат ушёл из жизни.
Жил он в районе. После его свадьбы прошло-то всего ничего – каких-то полгода, а они уже заложили фундамент собственного дома. Радовались, что скоро будут отдельно от родителей вести свое хозяйство. А мать неугомонного и расторопного Игната останавливала сына:
– Куда торопишься? Посмотри на себя, весь осунулся, работаешь, как вол, себя не бережешь…
– Что ты, мать, такое говоришь? Аня, даст Бог, дитя родит, и где мы будем жить? В той тещиной коморке?
– Дом, конечно, нужен. Но не ценой же здоровья? Ни свет – ни заря встаешь, в город ездишь на свой завод, а возвращаешься, – на стройку.
– Я, мама, выдержу. Ты ведь знаешь, я самый сильный и выносливый в посёлке.
И это было правдой. Его так и прозвали "детина-чемпион". Роста
