богатстве. Меня бы немедленно выгнали, а Берн, скорее всего, и пальцем не пошевелил, чтобы помешать этому.
По вечерам в беседке Данко читал нам «Революцию одной соломинки». К началу лета мы успели прослушать всю книгу в третий раз, я уже смогла бы цитировать ее наизусть целыми абзацами. Но когда Данко закончил последнюю страницу, мы стали умолять его начать снова.
По субботам мы позволяли себе съездить к морю. Пляж Торре-Гуачето был покрыт кучами засохших водорослей, из песка вылезали и тут же прятались крошечные рачки. Мы пробирались в зоны, закрытые для туристов, потому что по сути не были туристами, а еще потому, что нам были не по душе всякие там ограничения.
Однажды Данко предложил:
– Давайте проверим, способны ли мы на самом деле оказаться от собственного индивидуализма. Пусть каждый по очереди разденется перед всеми. Раздеться всем одновременно было бы слишком просто, так что будем делать это по одному.
– И тебя не смутит, что я перед тобой разденусь? – спросила Коринна.
Данко спокойно ответил:
– А ты думаешь, под твоим раздельным купальником скрывается нечто особенное? Таинственное и непостижимое? Все мы можем легко себе представить, что там. Анатомия, и ничего больше.
– Ну замечательно, представляй себе и дальше.
Но Данко не сдавался.
– Ты неправильно воспринимаешь собственное тело, Коринна. Тебе внушили, что под этими квадратными сантиметрами синтетической ткани скрывается что-то абсолютно личное. Это признак твоей духовной ограниченности. Ничего абсолютно личного не существует.
– Сделай одолжение, Данко, признайся, что просто хочешь увидеть мои сиськи.
– Нет. Я хочу, чтобы ты освободилась от предрассудков. Чтобы вы все от них освободились. – И с этим словами он спустил плавки, которые упали до щиколоток. Он стоял перед нами обнаженный, против света, достаточно долго, чтобы мы могли разглядеть рыжеватые волоски у него в паху, похожие на пучки высушенного тимьяна.
– Посмотри на меня, Коринна, – уговаривал он, – ну же, посмотри. Мне нечего скрывать от вас. Если бы я мог раскроить себе живот и показать вам внутренности, я сделал бы это. Анатомия, только и всего.
Мы сделали то же самое, по одному, сначала ребята, потом мы, девочки. У меня тряслись пальцы, когда я нашаривала на спине застежку лифчика, и Берн помог мне. В итоге наши купальники и плавки валялись на кучах сухих водорослей, как куски облезшей кожи.
Но смущение, вместо того чтобы исчезнуть, с каждой минутой становилось все сильнее и сильнее. И в конце концов мы, чтобы не смотреть друг на друга, погрузились в бирюзовую воду.
– Пробежимся по общественному пляжу, – с воодушевлением произнесла Джулиана.
– Люди на пляже вызовут полицию.
– Полиция будет ехать целый час.
– Тогда они попытаются сами напасть на нас.
– Если мы будем бежать быстро, ничего не случится, – решил Данко. – Только давайте держаться вместе, никого не оставлять в хвосте.
Мы схватили в охапку мокрые купальники и плавки, вскарабкались на скалу и, словно племя дикарей, выскочили на пляж, утыканный зонтиками и тянувшийся очень далеко. Я подумала: у меня не хватит дыхания, чтобы пробежать его весь до конца.
Но никто не стал нас преследовать. Купальщики, лежавшие на песке, приподнялись на локтях, чтобы лучше рассмотреть нас, дети хихикали, слышались даже одобрительные свистки. Когда я немного отстала – все бежали очень быстро, Коринна и Джулиана неслись, как две страусихи, – то услышала замечание какого-то мужчины, чье лицо не успела разглядеть. Слова, которые он сказал тогда, вспомнились мне много месяцев спустя, когда все начало рушиться. «Бедненькие, – сказал он, – вообразили, будто могут показать что-то необыкновенное».
В сентябре Козимо на своем пикапе приехал на ферму. Он вытащил из машины две канистры с какой-то светлой жидкостью и поставил на цементное покрытие двора. Берн предложил ему сесть, после чего – выпить вина. В принципе они хорошо относились друг к другу, но в общении проявляли сдержанность, как будто взаимной симпатии было недостаточно, чтобы зачеркнуть воспоминания об их первой встрече, о погоне, о камне, которым вслепую швырнул в Берна и его друзей мой отец.
Козимо отказался от вина.
– Я привез вам диметоат. После такого лета будет нашествие насекомых. А у вас на деревьях возле ограды некоторые оливки уже червивые.
– Очень любезно с вашей стороны, – произнес Данко, вставая, – только вы можете забрать эти канистры. Нам они ни к чему.
– Вы что, уже успели все обработать? – опешил Козимо.
Данко скрестил на груди руки:
– Нет, синьор. Мы не опрыскиваем наши оливы диметоатом. Мы здесь вообще не применяем инсектициды. Так же, как и дефолианты и любые другие средства фитофармации.
Козимо был в недоумении.
– Но если вы не будете применять диметоат, вредители съедят у вас все оливки. А потом возьмутся за мои. Уверяю вас, он не влияет на вкус масла.
Я не помнила, чтобы Козимо говорил «вы» кому бы то ни было, кроме моей матери. Не пытаясь больше скрыть свою растерянность, он добавил:
– Все применяют его против вредителей.
Очевидно, Берн, как и я, почувствовал возникшую неловкость: он быстро подошел к Козимо, взял канистры за ручки, поднял их и сказал:
– Спасибо, что подумал о нас.
Но приказ Данко пригвоздил его к месту:
– Поставь их обратно, Берн. Я не хочу, чтобы эта гадость попала в наш дом.
Берн посмотрел в глаза Данко, словно желая сказать: это я просто из вежливости, мы только внесем их в дом, а пользоваться не будем, – но Данко не смягчился. Тогда Берн поставил канистры на цемент и пробормотал:
– Все равно спасибо.
Козимо был глубоко оскорблен. Мужчину его возраста, крестьянина с седыми волосами и отвердевшей, как у крокодила, кожей, унизила кучка нахальных сопляков. Коринна старательно чистила ногти, а Джулиана снова и снова щелкала зажигалкой, и из ее кулака вылетали крохотные искры.
– Подожди, я помогу, – сказал Берн, снова нагибаясь, чтобы поднять канистры, но Козимо резким движением остановил его.
– Сам справлюсь, – сказал он.
Поставив канистры в машину, он сел за руль, развернулся, разбрызгивая грязь из-под колес, и уехал, по пути успев бросить на меня – только на меня одну – полный упрека взгляд.
– Не надо было с ним так, – сказала я, когда Козимо был уже далеко.
– А ты хотела бы заправить салат маслом с примесью диметоата? – сказал Данко. – В придачу к своим вкусовым качествам он еще и канцерогенный. Пусть выльет его в свой колодец! Пусть пьет его вместе со своей женой!
– Козимо просто хотел нам помочь.
– Ну так пусть Козимо попробует еще раз, может, вторая попытка будет удачнее, – весело сказал Данко.
Он ожидал, что его поддержат, но одна только Джулиана слабо улыбнулась в ответ. Тогда он опять стал
