Таким образом даже за возвышенную до 35 рублей плату деревнями брать лен не будут, пока не промыслится разделять работу так, чтобы каждый мог получать плату особо за свой труд, 189 то есть пока не приищутся подрядчики, которые, сняв у помещика работу подесятинно, будут, собственно говоря, делать то же, что делаю теперь я, то есть рассчитывать каждого особенно сдельно. Мне теперь обработка десятины льна обходится 35 рублей, все работающие довольны и получают хороший заработок, какого здесь на других работах не получают, но крестьянину, даже многосемейному, у которого 6-7 баб во дворе, невыгодно взять десятину за 35 рублей, потому что у него выйдет на работу гораздо более дней, чем у меня. Мне, получая плату от пуда, баба намнет пуд в ночь, а хозяину намнет не более 20 фунтов, а если во дворе окажется баба, которая не в силах наминать более 10 фунтов, то и все будут наминать по 10 фунтов. Когда бабы мнут дома пеньку, то, как хозяин ни ругается, а более половины не наминают против того, что могли бы намять, если бы мяли на себя. Это мне говорили сами бабы: "Чаво я буду дома из сил выбиваться на хозяина, а тут я на себя работаю". Таким образом работа подесятинно невыгодна и для мужика-хозяина, и для меня, потому что у него бесполезно пропадает время, а у меня вырабатываемый продукт.
Брать лен и мять его приходят не только бедные бабы, но и богатые, даже можно сказать, что богачки производят главную массу работы и забирают большую часть денег, выдаваемых за выборку и мятье. В богатых дворах бабы все сильные, рослые, здоровые, сытые, ловкие. Богач не женится на каком-нибудь заморыше, а если случайно попадет на плохую бабенку - ужаснее и положения нельзя себе представить, как положение такой плохой бабенки среди богатого двора, где множество здоровых невесток, - то заколотит, забьет, в гроб вгонит и тогда женится на другой. Сытые богачки наминают до 11/2 пуда льну, тогда как бабы бедняков, малорослые, тщедушные, слабосильные наминают в то же время по 30 фунтов. Понятно поэтому, что богачам невыгодно работать огульно с бедняками, но и в сдельных работах бедняки должны отступить на второй план, стушеваться.
Мало-помалу чистые, не заросшие кустами и березняком облоги, подобрались, и я принялся за обработку под лен облог, поросших березняком до двух вершков толщиною в комле. Пришлось корчевать березняки, что увеличило ценность обработки, сверх того, облоги из-под таких березняков уже трудно было драть сохами, и я принужден был завести плуги. Теперь все облоги подымаются шведскими железными плужками без передков, которыми пашут или батраки или поденщики. Обыкновенно говорят, что трудно завести плуги, там где крестьяне привыкли пахать сохами. Нисколько. У меня плуги пошли сразу. Задумав пахать плугами, я стал высматривать у кого есть плуги, хороши ли. Все плуги казались мне неподходящими. Наконец случайно, быв в гостях у одного помещика в другом уезде, я увидал плуг, который мне понравился. Я решился 190 попробовать этот плуг и попросил у хозяина позволения прислать к нему работника поучиться.
- А присылайте, - говорит, - я покажу.
Возвратясь домой, я через некоторое время призвал Сидора.
- Слушай, Сидор, нынешней осенью я думаю подымать облоги под лен плугом. Ты знаешь - железные сохи, что мы на выставке видели.
- Слушаю-с.
- Я у одного барина в Д. уезде видел плугами пашут - хорошо.
- Можно и нам, если хорошо.
- Так вот что, вот тебе деньги и письмо, ступай сегодня на станцию, возьми билет до Ярцевой, там выйдешь и пойдешь по большой дороге - верст 20 будет до села К.; тут спросишь Х. Это самый тот барин, у которого плуги, недалеко от села. Придешь к барину, отдашь письмо, посмотришь плуг, посмотришь, как пашут, сам попробуешь пахать, и, когда научишься, ступай назад на Ярцеву, возьми билет в Смоленск, купи такой плуг - у барина узнаешь, в какой лавке, - и привези сюда. Облоги орать будем.
Сидор отправился на станцию, доехал на машине до Ярцевой, пешком дошел до Х., посмотрел плуг, посмотрел, как пашут, как налаживают, как запрягают, разузнал у рабочих, в чем сила, сам попробовал пахать и на другой день объявил X., что понял. Тот его проэкзаменовал, заставил, кажется, собрать плуг и отпустил. Сидор опять пешком дошел до Ярцевой, оттуда на машине доехал до Смоленска, разыскал лавку, купил требуемый плуг, - кстати, прихватил подходящую цепь для быка, потому что наш холмогорский бык Пашка, вскормленник Сидора, уже начал баловаться и ломать кормовые ящики, - и, исполнив все поручения, возвратился домой.
- Ну, что?
- Привез.
- Пахать выучился?
- Выучился.
- Что же ты так скоро. Ведь ты всего три дня проездил?
- А что ж там делать? Хитрого ничего нет. Работники показали, и сам барин показал тоже, как собирать. Я, А.Н., сами изволите знать, могу соху не то что наладить, а и присадить, а тут и ладить нечего - на все зарубка своя есть.
- А хорошо пашет?
- Отлично, А.Н., особенно для облог. Уж так хорошо, что лучше и быть нельзя. Сохой - куда так сделать! И пахарю легко, да и пахаря особенного не нужно, тут чистую облогу всякий будет драть, а про переломы и говорить нечего - валяй только.
- Парой будешь пахать? 191
- Парой. Парой легче коням будет, только коней на первый раз нужно взять посмирнее и поумнее. Я пахотных не буду брать, потому что пахотных переучивать нужно, тут один конь бороздой должен идти, а другой полем, потому, одного пахотного можно бороздой, а другого пристяжного. Если оба пахаря будут, то полевой будет отбивать пахотного бороздою.
- Так и отлично. Пару карых можно взять.
- Я тоже думал.
- Когда же ты думаешь начать?
- Завтра. Сегодня упряжь налажу, а завтра на переломе попробую. Позвольте только Михейку взять - коней поводить нужно будет, пока не привыкнут.
На другой день Сидор начал пахать перелом, то есть такую землю, на которой по обороченному пласту был посеян лен. Десятину он вспахал отлично и окончил в четыре дня - десятины хозяйственные, сытые, - несмотря на то, что было грязно и лошади были очень ленивые и не шаговитые. После перелома он переехал на чистую облогу, которую вспахал тоже в четыре дня. Затем Сидор научил пахать плугом одного из работников, который всю осень пахал облоги и переломы. Плуг работал великолепно, никаких поломок не было, только и было всего что работник потерял ключ, да и об этом я узнал только потом, потому что работник, потеряв ключ, взял у Сидора другой, просил никому ничего не говорить, а в воскресенье сбегал к кузнецу, который ему сделал, на его счет, новый ключ. Как это непохоже на то, что сообщает нам в своих "Советах смоленским хозяевам" наш агроном Дмитриев, который, заведуя хозяйством казенной фермы, на опыте убедился, что у нас невозможно употреблять улучшенные орудия, вследствие "недобросовестности", "невежества" русского крестьянина!
Потом я купил еще два плуга, и теперь у меня вот уже три года - переломы и облоги под лен иначе не подымают, как плугами, да еще какие облоги - такие, которые были покрыты частым пятнадцатилетним березняком, такие, на которых что ни шаг - то корень, так что десятину менее как в одиннадцать дней не подымешь. И плуги служат вот уже три года, разумеется резцы и лемехи приходилось переменять, и никакой "ломки", никакой "потери различных частей" нет, как это было у агронома, который рабочих обвинял даже в том, что "лошади были худы до крайности", как будто рабочих можно обвинять в этом. Если лошади были худы, да еще до крайности, так это потому, что их не кормили, и что же тут удивительного, что работники "не выполняли своих уроков" на таких лошадях? Лошадь везет не кнутом, а овсом.
У меня лошади не были худы, хотя каждая пара, в прошедшем году например, подняла по три с половиною десятины облог из-под березняков, причем лошади всю осень пахали безостановочно изо дня 192 в день. Разумеется, лошади получали ежедневно овес.
И кто же пахал? Невежественные, недобросовестные русские крестьяне - "русски свинь", как сказал бы какой-нибудь немец, управитель старого закала или вызванный из-за границы насаждать у нас агрономию профессор заведения, где прежде приготовлялись "агрономы". Пахали обыкновенно батраки, а на одной паре - так как батраков не хватало - всю осень пахал поденщик. Кормили те же батраки, потому что дело старосты только отмерить овес, насыпать в торбы и выставить торбы на галерею подле амбара; в обед каждый берет две торбы на свою пару, которую он и кормит, и поит. Весною, когда лошадей не приводят домой, а пускают пастись во время обеда там же, где работали, батраки в поле же и задают овес, а от поля рукой подать до кабака. Кажется, как бы не пропить овес? Не пропивают.
Крестьяне приходили смотреть железную соху, дивовались немецкой хитрости и пашню одобрили.
Один из моих рабочих, Степа, вздумал было на сохе конкурировать с плугом и уверял, что он вспашет перелом и подымет облогу сохою во столько же времени, во сколько Сидор вспашет плугом, и сделает не хуже. Действительно он вспахал десятину перелома во столько же времени, но на облоге отстал, хотя работал так, что даже трубочку на ходу курил, и далее конкурировать отказался.
